Море было штормовым и волны часто разбивались о борт в течение всего дня. Палуба казалась постоянно затопленной. Узкий маленький шлюп наклонялся под порывами ветра, когда он врывался в волны, погружая подветренный борт порой на несколько футов под воду.

Палуба наклонялась, как крыша дома, и я должен был быть осторожным, передвигаясь по ней. Одно неловкое движение — и я бы упал за борт с подветренной стороны, а шлюп, без кого-либо на борту, продолжил бы свой путь, оставив меня на съедение акулам и скумбрии.

Палуба была настолько сильно затопляема, что мне приходилось держать закрытыми люки и проемы. Из-за этого под палубой было жарко и неудобно. Готовить в таких условиях было сложной задачей. Мой носовой отсек был достаточно широк, чтобы стоять между печкой по правому борту и бочками с водой и камбузом по левому.

Если в момент невнимательности я ставил чашку или тарелку, она, скорее всего, летела по курсу корабля и ударялась о противоположный шкафчик или пол. Моя плита тоже имела привычку бросать чайник с водой или тарелку с горячей едой на мои голые ноги и ступни, поэтому я должен был внимательно следить за ней, когда кутер качался.

В тот день огромный кит быстро проплыл поперек носа «Файркреста», подняв бурные брызги. Монстр двигался со скоростью примерно десять узлов и, скорее всего, бежал от меч-рыбы, своих естественных врагов.

Шторм продолжался всю ночь. Я поставил «Файркрест» на другой курс, направляясь на северо-северо-запад и, отрегулировав паруса так, чтобы яха держала этот курс, оставил ее на произвол судьбы, а сам попытался поспать в койке, которая казалось, пыталась выскочить из-под меня.

На следующее утро я проснулся в четыре часа и вышел на палубу как раз вовремя, чтобы спустить грот-парус перед сильным порывом ветра, который взбивал море в летящие волны и наверняка сорвал бы паруса с Firecrest.

Погода была плохая. Жестокий ветер гнал перед собой огромные волны с высокими закрученными гребнями, похожими на белых лошадей Киплинга, которые обрушивались на мое одинокое маленькое судно, как будто намереваясь уничтожить его. Когда яхта погружалась в них, ее нос погружался под слой ледяной зеленой воды, которая неслась по палубе и летела брызгами на паруса.

Большой покров тусклых свинцовых облаков скрывал небо от горизонта до горизонта, а батальоны разрозненных грозовых облаков проносились на более низких высотах, а порывы дождя били по моему лицу со жгучей силой.

Я промок до нитки, попеременно обмываемый брызгами и дождем, но было тепло, и я был одет в легкую одежду. На самом деле, одежда была малополезна в таких условиях, так как она только заставляла меня постоянно мокнуть. Без нее я быстро высыхал.

Но не было повода для сожалений. Это была погода, которую я ожидал, погода, которая проверяет навыки и выносливость моряка, а также прочность его судна. Я не был ни огорчен, ни потрясен величием разъяренного океана, я был взволнован ощущением борьбы. Здесь было с чем бороться, достойный противник, и я пел все морские песни, которые мог вспомнить.

«О, дай мне мягкий и ласковый ветерок, я слышал, как плакала красавица.

Но дай мне храпящий ветер и белые волны, вздымающиеся высоко,

И белые волны, вздымающиеся высоко, мой мальчик!

Firecrest ныряла, как будто намереваясь стать подводной лодкой, и сильно кренилась под порывами ветра. Шторм дул прямо с того направления, в котором я хотел плыть, и лодке приходилось бороться за каждый сантиметр, который она продвигалась против него.

Она не слишком плохо справлялась с погодой, за исключением нагрузки на бушприт. Она постоянно погружала его глубоко в море и снова вытаскивала. Когда она выбрасывала его из воды, я чувствовал, как вся оснастка, мачта, бушприт и паруса подпрыгивают, а корпус трясется от внезапного спада напряжения. Моя вера в бобстей была слаба и, если бы он поддался при одном из этих прыжков, бушприт мог бы улететь за борт.

Волны были настолько высокими, что было трудно что-либо разглядеть. Только когда шлюп поднимался на гребень волны, я мог мельком увидеть далекий горизонт, даже когда разрывающиеся над головой облака давали мне возможность замерить солнце. Однако я убедился, что находился на широте 32°54’ и долготе 56°30’.

Спустившись вниз, я обнаружил, что «Файркрест» набирает значительное количество воды. При этом крышки люков были закрыты так плотно, как я только мог, и все отверстия были задраены. Но крышки поднимались достаточно сильно, когда волны обрушивались на них, чтобы каждый раз пропускать немного воды. В результате все под палубой было намочено.

Во второй половине дня ветер поменял направление на юго-западное, но не показывал признаков ослабления. В семь часов я решил закрепить стаксель, но он ослаб и разорвался от подножия до верха. Было трудно ставить и убирать паруса или делать что-либо на палубе, когда лодка прыгала и так часто накрывалась волнами, но мне удалось спустить стаксель вниз и свернуть гик, чтобы уменьшить площадь грота.

Уставший и промокший до нитки, я не мог позволить себе отдыхать, пока стаксель был разорван. Он был слишком нужен, поэтому я почти всю ночь не спал, сшивая его, и только в два часа утра следующего дня я лег спать.

Всю ночь шли шквалы, поэтому я оставил яхту на месте, плывя как можно спокойнее, но не продвигаясь вперед. На следующий день шторм утих, оставив после себя бурное море. С этого момента и в течение примерно суток погода была умеренной, и я воспользовался этим, чтобы поочередно починить стаксель, грот и трисель.

В понедельник, 13 августа, мои наблюдения показали, что за сутки я прошел всего около сорока пяти миль. Я не мог продвигаться на запад из-за штормов, которые уносили меня на север от курса.

К полудню того дня «Файркрест» снова бросало на сильном ветру в бурном море. Он с трудом продвигался вперед, ударяясь о твердые зеленые волны, которые погружали его бушприт в воду, создавая большую нагрузку на эту штангу и бобовый стаксель.

К этому времени я убедился, что длинный бушприт, такой как у Firecrest, и главный гафель (гик в верхней части грота) были парой помех для человека, плавающего в одиночку. Поэтому я решил избавиться от гафеля, как только доберусь до Нью-Йорка, и вместо него установить маркони, или грот-парус типа «баранья нога», который должен уравновешиваться более коротким бушпритом. В конце концов я отказался от попыток починить один из стакселей, так как на это, по-видимому, ушло бы все мое веревочное снаряжение.

Всю ночь над яхтой разбивались яростные волны. На следующее утро все в носовой части было мокрым от воды, которая проникла через люк. В четыре часа утра я обнаружил, что «Файркрест» бороздит штормовые воды и пытается продвигаться вперед, как может против сильного западного шторма. Большую часть времени на палубе было много воды, так как волны по-прежнему разбивались о судно.

Барометр показывал очень низкое давление, что означало ухудшение погоды. В течение всего утра ветер усиливался, и к 11 часам его сила стала огромной, а под палубой царил полный беспорядок из-за того, что маленькая лодка подвергалась сильным ударам.

Мне было трудно приготовить завтрак, и я тщетно пытался сварить рис на обед, когда зеленая волна обрушилась на борт и чайник с горячей водой упал с плиты мне на колени. Выйдя на палубу, чтобы посмотреть, какой ущерб был нанесен, я обнаружил, что волна унесла крышку люка моего парусного отсека, расположенного в самой задней части лодки.

В гроте и стакселе начали появляться дыры, поэтому мне пришлось их убрать. Это показалось мне хорошей возможностью опробовать мой плавучий якорь, поэтому я привязал его к лодке, а для удержания курса использовал стаксель. Однако я обнаружил, что поведение лодки практически не изменилось и что она могла бы плавать почти так же хорошо и без него.

Многие моряки утверждают, что плавучий якорь очень помогает в тяжелых погодных условиях, когда ветер настолько сильный, что невозможно держать паруса, чтобы удержать лодку против ветра, но я не обнаружил этого на своей лодке.