Смотрю на Игоря. Отворачивается с ухмылочкой, глаза прячет. "Веселись, юноша"… всё понятно. Но проверить не помешает.

– Сотню разобьёшь?

– Мелочи не держим, – злорадно басит он в сторону.

Так и есть. Сговорились! Это что же сотню отдавать? Потому что сдачи нет? И обратно ведь не выколотишь…

– Николай, брось дурить, – я делаю ещё одну попытку, – возьми гривню, какая разница? Всё равно менять…

– Баксы, доралы давай! – твёрдо стоит он на своём.

В его глазах – алчность. Он знает, сколько мне заплатил Игорь. Знает себестоимость моего соевого молока. Полагает, что может претендовать на эти деньги. И брать за горло…

– То есть тебе позарез нужна половина стольника баксов? – уточняю хладнокровно, со значением.

– Точно, – лицо порозовело, ну, котяра! – Половина!

– Ты получаешь свою половину и успокаиваешься? Для твоего душевного равновесия больше ничего не нужно?

– Не нужно, не нужно! – он энергично кивает головой.

– Хорошо! – я беру из кошелька стодолларовую банкноту и рву её пополам. – Вот тебе твоя половина…

Они в ужасе смотрят на мои руки.

Свершилось неслыханное.

Пятьдесят лет назад так, наверное, смотрели на разорванный комсомольский билет.

Ещё раньше – на расколотое распятие. Земля дрогнула, небо обрушилось. Святыня сегодняшнего бытия, опора жизни, горизонты завтрашнего счастья порваны руками простого смертного. Новые времена – новые боги. Со своим Зевсом – Франклином во главе зелёного пантеона.

– Парни, да что это с вами? Это лишь кусок тряпки!

– Ты – псих! – визжит Николай. Чувствую, он готов броситься на меня. – Зачем?

Он хочет сказать что-то ещё, хочет что-то добавить, но не может, не хватает воздуха, он задыхается.

– Зачем? – осуждающе подхватывает Игорь. – Это же сто долларов!

– Это мои сто долларов, – отвечаю, но запала уже нет. Скучно. – Что хочу, то с ними и делаю…