На второй день пути показались горы.
Сначала в виде тёмной полоски на горизонте, потом вполне заметной на фоне утомительно разноцветного неба серой глыбой камня. Это препятствие пока ни у кого не будило тревожных мыслей. Наоборот, вселяло надежду на лучшее. Потому что хуже быть не могло.
Моё решение продолжить движение вдоль реки на вездеходах не встретило ни восторга, ни сопротивления. Они были подавлены смертью. Шокированы разгромом экспедиции и крахом собственных надежд. Они замкнулись внутри себя, внутри своего ужаса. У каждого на лице читался один и тот же вопрос: "что, если следующим буду я"?
Теперь нас было восемь.
Последним умер Ашот, два дня назад, спустя сутки после начала движения.
Так что, похоже, смерть мы прихватили с собой.
К несчастью, парень оказался в Светкином вездеходе. Когда Ашот свалился, она совсем потеряла голову: забыла, как остановить машину. Я понял, что происходит что-то странное, только когда сам, следуя рельефу, отвернул влево, но её вездеход продолжил своё движение к обрыву.
Местность сильно изменилась. Судя по счётчику, мы прошли уже около трёх сотен километров. Но, если по прямой, то вряд ли больше ста пятидесяти. От реки мы сильно уклонились влево. Плоская пустыня давно осталась позади. С каждым часом овраги становились всё глубже, а их стены – круче. И когда машина Светланы, не сбавляя хода, ринулась к одному из этих обрывов, я, не задумываясь, заглушил двигатель и выскочил наружу.
Потом, анализируя свои действия, я понял, почему не решился догнать своим вездеходом потерявшую управление машину и подставить ей борт. Мы были увешаны бочками с горючим, как новогодние ёлки блестящими гирляндами.
Нет, я не мог так рисковать.
Поэтому, ничего не говоря Наташе, которая сидела бок о бок со мной на кожухе воздушного фильтра, – месте, совсем не предназначенном для пассажиров, я выбрался из машины и бросился вдогонку за идущей к пропасти машиной.
Мне понадобилось лишь несколько шагов, чтобы набрать приличную скорость. Воздух немедленно превратился в плотную, осязаемую среду, которой, оказывается, я не просто дышал все эти годы, а внутри которой ходил, ел, спал… Вот ведь как: я жил, а воздух всё это время предательски, исподтишка давил на мои плечи с заметной силой.
Все эти дни мы двигались с небольшой скоростью, чуть меньше тридцати километров в час. Поэтому расстояние между мной и машиной быстро сокращалось. Но ещё быстрее мы со Светланой приближались к обрыву.
Я вдруг почувствовал, что могу не успеть.
Мой давний кошмар быстро превращался в реальность. Я бегу – она убегает. Бывает одна, бывает с кем-то. Иногда с Виктором, иногда – с какими-то незнакомыми людьми. Но всегда одно и тоже: я вижу её рыжую косу, подпрыгивающую на красной майке в такт сильному упругому шагу, пытаюсь догнать и чувствую, как слабеют, заплетаются ноги, а она уходит, убегает всё дальше и дальше…
Когда я ухватился за скобу кормы вездехода, до обрыва оставалось метров двадцать.
Я подтянулся, вылез на кузов, протопал по крыше и, повернувшись спиной к надвигающейся смерти, рванул люк водителя на себя.
К моему удивлению он открылся.
Обычно, когда водитель садится на своё место, люк – он же дверца – захлопывается.
Там есть такие специальные защёлки, которые не позволяют его открыть снаружи. Но он открылся, а я не стал терять время, чтобы лезть внутрь: головой вперёд скользнув в темноту машины, дотянулся до рычага стояночного тормоза и опустил его.
Машина, клюнув носом, остановилась.
Инерция беспомощным котёнком вытащила меня из люка, и швырнула в пропасть. Я был в полном сознании и видел, как удаляется от меня приземистый, стальной корпус вездехода, быстро скрывающийся в ржавой туче поднятой пыли. Как из этой пыли грозными матовыми снарядами вырываются две бочки, как они летят вслед за мной, вращаясь и переворачиваясь…
Потом эта замедленная съёмка прекратилась.
Я почувствовал себя в воздухе.
В том самом, что всего секунду назад мешал мне бежать, а теперь и не думал как-то сопротивляться моему полёту. Я вовремя развернулся, подставил под удар ноги, потом немного смягчил падение руками и покатился по земле, стараясь сдерживать рефлексы и не цепляться за проносящуюся мимо поверхность камня.
Всё обошлось. Двухсотлитровые бочки с топливом благополучно пролетели мимо.
Светлана рассекла бровь, но подоспевшая Наташа быстро остановила кровотечение, наложила пару швов и вполне симпатичную повязку через затылок. Игорь, Герман и Маша отделались ссадинами и ушибами. С ними Наташа недолго возилась. А вот Ашоту помощи не потребовалось вовсе. Вытащить его задубевшее тело мы смогли только через грузовой люк.
– Извини меня, – сказала Светлана. Прошло уже минут десять, но она всё ещё оставалась бледной. Наверное, Наташа перед тем, как наложить повязку, умыла её лицо от пыли. – Я потеряла голову. Он сидел со мной, на месте штурмана. Потом взял за руку, хотел поцеловать…
– А потом взял и умер, – не совсем вежливо прервал я её объяснения. – В следующий раз будешь думать, кому протягивать руку для поцелуя.
Мне показалось, что она обиделась. Но тревожило меня не её настроение. На правой штанине, чуть выше колена расползлось тёмное, влажное пятно. Брюки оказались порваны, ссадина на ноге нестерпимо зудела и беспокоила всё сильнее.
Я распорядился Светлане, чтобы она отвела свой вездеход к моему, и, пока мужчины быстро отвоёвывали у податливой песчано-глинистой почвы несколько кубов грунта, опять спустился вниз.
На этот раз овраг не произвёл на меня большого впечатления: глубина метров пять, зато в ширину метров тридцать. Будь меньше, ох и вмазался бы я в противоположную стенку!
Я склонился к земле и принялся за поиски.
И я нашёл.
Тварь, раздавленную моей ногой, узнать было не просто. Неудивительно, если учесть, что все её жизненные соки красовались теперь на моих брюках. Судя по всему, какое-то насекомое величиной с ладонь. Тело сплющено в лепёшку и скатано в пыли, поэтому представить, как это существо выглядело при жизни, было невозможно.
