Только когда Гонсалес перевёл управление пушками на случайный режим, и полёты мячей стали больше похожи на беспорядочный обстрел, чем на тренировку по теннису, Калиме удалось отвлечься от своих мыслей. Она легко двигалась по корту, успевая к мячам, которые стремительно неслись в её сторону под самыми неожиданными углами. Замах, набежать, удар, отойти, замах, набежать, удар, отойти…
Наконец, боезапас пушек иссяк, она по инерции пробежала ещё несколько шагов и только тогда остановилась, тяжело дыша.
– Гораздо лучше, сеньора, – по мегафону, не выходя из-за пульта управления, сообщил Гонсалес. – Девяносто мячей, пропущено восемь, в ауте – четыре. Это у нас была третья скорость. Совсем неплохо. А теперь две минуты отдыха и отработка подач.
Она подняла левую руку и помахала ею в воздухе, мол, поняла. Дыхание уже выровнялось, но вместе с ясностью сознания опять вернулись тревожные мысли: как?
Как получилось, что кто-то финишировал первым? Откуда вообще мог взяться второй участник?
Калима подошла к креслу, положила ракетку, взяла полотенце и вытерла лицо. Она не стала садиться. Всего две минуты… Но как? Она ещё и ещё раз прокручивала в голове все свои действия. Ошибки не было. Даже такой, которая позволила бы кому-нибудь сообразить, что происходит; понять, чем она занимается.
Тем не менее, нашёлся умник, который не просто всё вычислил и понял, нет! Год упорной работы этот парень осилил за неделю. Следующий этап работ, на который она отвела себе ещё два года, он сделал за две недели. Мистика…
– Время, сеньора, – вмешивается в её мысли Гонсалес. – Пожалуйста, подача с первой позиции…
Калима небрежно бросила полотенце на спинку кресла, берёт ракетку и неохотно движется к линии подач. Проворные мальчишки – по большей части внуки и правнуки самого Гонсалеса – уже собрали мячи в корзины и замерли на своих местах, в почтительном удалении от корта.
Калима стала боком к линии, постучала по деревянному покрытию мячом и высоко его подбросила. Ракетка, описав положенную петлю над головой, с гулким хлопком послала мяч вперёд… Сетка.
"Как же это могло получиться? – сосредоточиться на тренировке не получалось. – Утечка информации? Ерунда!" Ей досталась только треть входов, этот результат никакой утечкой не объяснишь… проще предположить, что она с самого начала на кого-то работала. Кто-то с самого начала мягко и незаметно управлял всеми её действиями, а когда она с таким трудом получила первый намёк на успех, решительно отодвинул её в сторону…
Впрочем, у этого кого-то есть имя и фамилия. И особых примет полная кошёлка: какая-то там степень дальтонизма, деформированный сустав безымянного пальца правой руки, идиосинкразия к карманам…
Мячи упорно бомбардировали сетку. Трос, на котором она была натянута, отзывался глухим, недовольным гулом, что-то недовольно бурчал Гонсалес из-за спины; отошёл-таки от пульта, чтобы посмотреть, как она прицельно сетку расстреливает. И ведь в одно и тоже место…
Максим Добровольский. Странная фигура. Неестественная. Нет. Не так.
Противоестественная. Патологическая тяга к противоправным действиям. Анархист не по убеждениям – по крови. За сорок лет жизни – ни разу не появился на избирательном участке. Ни одной заполненной и сданной ежегодной налоговой декларации. Все источники доходов так или иначе криминальны. И все – плоды какого-то извращённого ума. Взять хотя бы его соевую корову!.. Уж лучше бы пристрелил кого-нибудь! И не сказать, что бы он сильно прятался.
Некомпетентность налоговой полиции? Хотя источник поступления новеньких двадцаток определить так и не удалось. Никому не удалось!
Калима даже застонала.
"Непонятен не только источник американской валюты, но и товар, за который он эту валюту когда-то получал! Такое впечатление, что где-то сидит добрый дядюшка, который время от времени отстёгивал ему крупные суммы… Просто так, от нечего делать. Вот только родню его мы тоже проверили. Значит, концы прятать умеет…" – Глубже прогиб, сеньора, – надрывался Гонсалес. – Думайте только о полёте…
Калима наклонилась за очередным мячом и обнаружила, что первая корзина опустела, она со злостью отшвырнула её ногой и принялась за следующую.
"Думайте только о полёте! Да я только о нём, проклятом, и думаю! Который год уже лечу… Сколько усилий! Сколько надежд, времени, жертв… Три затонувших батискафа! Из четырёх! Шесть человек… потом ещё два водолаза. Остановка сердца.
Что это за диагноз? А деньги? Подводная лодка, топливозаправщик, батискафы, судно сопровождения, теплоход. Сменные экипажи, страховка, зарплата, питание…
А топливо? Этот флот за сутки выпускает в трубу столько керосина, сколько не каждая скважина нефти даёт!.." – Сеньора, – скрипел за спиной Гонсалес. – Сеньора…
"А усилия по нейтрализации шпионов? И ведь наверняка ещё не всех кротов вычистила. И всё впустую… только нащупали и выползли на какую-то дорогу, ещё неизвестно, правильную или нет… впрочем, наверное, правильную. Иначе зачем ему было столбить эти участки… Это что же получается, проще предложить ему работу?
А он, по доброте душевной, возьмёт и согласится. Тем более, в личном деле в резюме чёрным по белому – "неестественно добр". Впрочем, дело так оборачивается, что это ему следует думать, стоит ли брать к себе на работу меня. Меня?!" Калима, уже подбросив кверху очередной мяч, изо всех сил швыряет ракетку в деревянный пол. Эхо удара пистолетными выстрелами несколько раз перекатывается от одной стены спортзала к другой. Ракетка высоко подпрыгивает, падает, замирает…
Калима останавливается, смотрит вокруг: повсюду мячи, похоже, что она их раз за разом вбивала в сетку, а они откатывались от неё, расталкивая друг друга, всё ближе и ближе подбираясь к ногам человека, так и не сумевшего обеспечить им долгий полёт…
– Извините, мастер, – примирительно говорит она вышедшему вперёд тренеру. – Сегодня не мой день…
Гонсалес делает пригласительный жест рукой, и его малолетние помощники саранчой несутся на уборку мячей. Только после этого он поворачивается к ней:
