Я переключил лебёдку на обратный ход и начал понемногу выбирать трос. Теперь сквозь струи снега в свете фар маячила только одна фигура. Парень, по-видимому, сел в машину. Трос натянулся в струну, вой электродвигателя пробился сквозь глухие обороты дизеля, мой грузовик чуть дрогнул, а джип зашевелился, стрелкой компаса выравниваясь по направляющей троса.

– На человека, который продуманным и взвешенным решениям предпочитает вдохновение и азарт. По принципу "будь что будет". Тебе нужно идти в парашютный спорт. Там любят таких безбашенных…

– Парашютный спорт? – она смеётся. – Вот бы не подумала. А ещё?

– Можно и ещё, – я на мгновение отвлекаюсь от натянутого троса и смотрю на её лицо. Да, это она. – Ещё тебе не стоит доверять рубить хвост собаке.

– Почему?

Машина была уже рядом – в метрах двух. Её фары яростно били по глазам. Я выключил свой свет, оставив только габариты и аварийку, но парень, видно, намёка не понял – фары не выключил. Что он там хочет рассмотреть? На моём бампере?

– Потому что рубить будешь вместе с задними ногами. Чтоб, значит, раз и навсегда.

Останавливаю лебёдку, фиксирую трос, и на задней передаче вытягиваю джип на дорогу. Езжай, парень, только с дальним светом всё-таки осторожней: неровен час, кто-нибудь из общественных воспитателей бросит из окна болт или гайку. На твоих скоростях налететь на такое препятствие – серьёзное испытание.

– Почему это с "задними ногами"? – в её голосе обида.

– Потому что вдохновение, как правило, не учитывает, что жизнь не стоит на месте, – я перевожу дыхание: натянутый трос – это не шутки. – Что вчера было плохим, сегодня может быть хорошим, и наоборот. Приняв решение, ты никогда не унизишься до того, чтобы спустя какое-то время его пересмотреть.

Стучат. Поднимаюсь с сидения и смотрю сверху через лобовое стекло на то, что делается снаружи.

Крюк от джипа отцеплен. Подтягиваю трос. Зелёная лампочка – порядок. Лебёдка зафиксирована, трос подтянут. Всё. Можно ехать.

– Никогда бы не подумала, что такие слова можно услышать в метель, в степи, в половине седьмого утра.

Смотрю на часы: шесть двадцать. До обеда не успеем.

– Что они там возятся?

– Ты не похож на обычного водилу.

– "Обычных" людей не бывает. Все – равнонеобычны.

Дверь распахивается. Влезают оба. Промёрзшие. Хмурые. Злые. Светлана недовольно жмётся ко мне. Я не питаю иллюзий. Я суше и теплей. Причина только в этом.

– Максим, у парня что-то с коробкой передач.

Я молчу. Ветер, злой, недовольный, хватает за шиворот Максима Добровольского и несёт… куда? Хотел бы я знать.

– Максим, – подключается парень. – Я заплачу. Отбуксируй меня в Одессу.

Я смотрю на Николая. Он понимает мой взгляд. В кузове две тонны молока. Почти всё – соя. Что делать?

– В том-то и дело, – возбуждённо повышает голос Николай. – Молоко он покупает!

По хорошей цене сторговались. И платит валютой! Триста долларов! Смотри, уже отсчитал!

Я молча смотрю на него. Одно дело привезти на молзавод смесь коровьего молока с соевым в божеской пропорции – никакая экспертиза не придерётся. Совсем другое, – привезти сою в Одессу, по цене коровьего молока.

– Только ему молоко не нужно, – торопится Николай, чтобы я не брякнул лишнего. – Он его здесь сливает.

– Куда сливает? – интересуется Светлана.

– Какая разница? – встревает парень. – На землю.

– Молоко на землю? В снег?

Я благодарен ей за это негодование.

– А что такого? Это моё молоко, куда хочу, туда сливаю.

Я смотрю на них, и мне опять выть хочется. И присутствие Светланы не помогает.

– Да брось ты, – напирает Николай. – Ну, куда мы в метель попрёмся? И чем дальше, тем хуже. Сливаем, и вся недолга. Расскажи кому, что покупателя прямо на трассе в метель нашли – не поверят. И тебе работа. За буксировку – отдельная плата. Ещё две сотни, я сторговался.

Парень с готовностью протягивает пять сотен долларов. Кошмарный сон! Я беру деньги. Не всё ли равно? Плевать! Откидываю крышку бардачка, достаю свой кошелёк и аккуратно складываю купюры.

– Ага, – суетится Николай, запихивая под полушубок шарф. – Я сейчас, я мигом…

Он уходит в метель, а я сдаю назад и выруливаю на обочину, стараясь подальше отъехать от трассы. Ещё не хватало здесь, в низине на повороте молочный каток сделать.

– Давай, Светка, – распоряжается парень. – Собирай вещички, поедешь со мной.

– Что-то не хочется, – презрительно отвечает Светлана.

Но парень не теряет надежды договориться:

– Ты контролируешь ситуацию?

– Ежемесячно, – отвечает она и не трогается с места.

Я улыбаюсь немудрёной двусмысленности её ответа и решительно вклиниваюсь в разгорающийся скандал:

– Пусть здесь остаётся.

Парень, обалдевший оттого, что немой заговорил, поперхнулся и застыл, замер, на меня смотрит.

– Тем более, что буксировка транспортных средств с пассажирами запрещена.

– Так не тебе же с милицией разговаривать…

– Это важно? – я смотрю сквозь него. – Это важно, с кем она поедет? Как тебя зовут?

– Игорь.

– Вот что, Игорь. Твоя машина смотрит в сторону Одессы. Сейчас я тебя объеду, и развернусь. Николай набросит карабин, куда скажешь. Выключай свет, только габариты и аварийка. Если что не так: посигналишь фарами. Всё понятно?

– А она не убежит? – он смотрит на Светлану. – Мне голову открутят.

Я чувствую фальшь. Я уверен – он знает, что бежать она не собирается. И что голову ему никто крутить не станет.

В кабину поднимается Николай.

– Всё! – торжествующе заявляет он. – Чисто!

– Николай, давай буксирный трос на двух карабинах, в третьем запаснике…

– Э, нет! – он хитро прищуривается.

Когда-то этот придурковато-фермерский прищур вызывал умиление. Прошли, ох! давно прошли те времена.

– Что ещё?

– Теперь бы со мной расчётец.

– Сколько там твоих?

– Пятьдесят баксов, – он даже жмурится от удовольствия.

– По какому курсу? – вынимаю из кошелька калькулятор.

– Э, нет, – он опять щурится. – Баксы, баксы давай! Долляры!

– Где же я тебе возьму пятьдесят долларов? – Мне непонятна его хитрость, в чём тут дело? – Ты же сам видел, он сотнями рассчитывался. Возьми из кассы, у тебя же осталась гривня…