Переход к вездеходу занял семь часов. Герман шёл сам. Они каждый час останавливались на пять минут, чтобы подбодрить друг друга мало значащими фразами и сделать по глотку воды. Несколько раз Светлана обрабатывала Максиму лицо.

Когда они остановились в седьмой раз, привычный распорядок привала был нарушен.

Максим вылез на камень и внимательно осмотрел горизонт.

– Ты всё-таки осторожнее с небом, – напомнил ему Герман. – Вдруг оно изменит цвет глаз?

– Не изменит, – не напрягая голоса и нимало не заботясь, услышит ли Герман его ответ, сказал Максим. – Скитник никому не изменяет.

– Почему? – спросила Света.

– Потому что он не знает, что такое верность.

Максим соскочил с камня, подошёл к ним и присел рядом. Он чувствовал себя гораздо лучше. Кожа на лице всё ещё горела, но голова успокоилась, да и от сердца немного отлегло. "Настоящая печаль придёт позже, – подумал он. – Когда мы выберемся отсюда и ужаснёмся потерям".

Он сидел, свободно разбросав натруженные ноги, прислонясь к тёплому, почти горячему боку валуна.

"Как на сковородке, – решил Максим. – Жарит со всех сторон: снизу – грунт и камни, по сторонам – разогретые горы… Конечно, под кондиционером вездехода приятнее путешествовать. Вот только где он, вездеход"?

– Ну, что? – осторожно поднимаясь на больную ногу, спросил Герман. – Пошли?

– Куда? – спросил Максим. – Куда это ты собрался?

– Что значит "куда"? – забеспокоилась Светлана. – К машине.

– К машине… тогда присаживайтесь обратно. Уже пришли.

Светлана тут же вскарабкалась на валун, с которого минуту назад спустился Максим.

– Точно! Герман, дошли! Я вижу бочки, которые ты с Игорем укладывал…

При упоминании имени Дзю она немного сбавила голос.

"Вот-вот, – подумал Максим. – И теперь так всю жизнь: неловкость и стыд перед теми, вместо кого получилось вернуться".

– А вездеход? – живо откликнулся Герман. – Далеко ещё?

Светлана молчала, пристально вглядываясь в изломанный камнем горизонт.

– Ладно, Светка, – прикрикнул Максим. – Побереги глаза и не испытывай судьбу.

Нет там вездехода.

Она послушно спустилась вниз.

Максим горько усмехнулся. "Выходит, сперва нужно обжечься, чтобы потом всё-таки сообразить: когда говорят "горячо" – не надо трогать"!

– Как это "нет"? – поинтересовался Герман. – А куда он делся?

– Сейчас подойдём к бочкам и поищем следы, – неохотно пояснил Максим. Он закрыл глаза и, как мог, расслабился. – Думаю, наш специалист по эпитафиям и охотник за блиндажами решил никого не ждать. Да и поехал себе.

– Охотник за блиндажами?

– Да. Калима рассказывала, как он вождение сдавал.

– Он что же… нас бросил? – неуверенно спросила Светлана.

– Почему "бросил"? – примирительно протянул Максим. – Лучше сказать – не дождался… да ну его. Без вездехода даже лучше. Тяжёлая неповоротливая дура.

– Нет-нет, Максим, – запротестовал Герман. – Наличие всегда лучше отсутствия.

– Ну, да, – насмешливо прервала его Света. – Особенно, что касается долгов и увечий.

Максим открыл глаза:

– Что это с тобой? Так и сыпешь афоризмами.

– С кем поведёшься…

– Эй, молодые люди, – крикнул им со своего места Герман. – Уверен, что с вашим остроумием возвращение через пустыню пешком, без воды и пищи, покажется не тяжелее предобеденной прогулки.

Максим промолчал.

– Но что мы будем делать? – настаивал Герман.

– Мы ляжем спать, – уверенно ответил Максим. – Доберёмся до наших бочек, посмотрим на следы вездехода и хорошенько выспимся.

Y

Весь путь к реке я мечтал только о том, как подойду к берегу и с размаху, с грохотом, так чтобы эхо от одного горизонта до другого докатилось, ударю своей поклажей по песку.

Я чувствовал себя вьючным животным.

Я изнемогал под тяжестью бочек и якорей.

Бочек было шесть. Мы их расположили в ряд, боками друг к другу, связали лентами от наших рукавов, штанин и остатков разделанного на полосы рюкзака. Получилась довольно крепкая конструкция, у которой я сразу обнаружил два крупных недостатка: она имела немалый вес и немилосердно жгла голову и плечи. Для моей ненависти этого было больше чем достаточно. Отсюда и такие странные желания…

Но, как всегда, всё вышло совсем иначе. Я сделал один единственный шаг в реку, и тут же по пояс погрузился в ледяную воду. Течение сбило меня с ног, и мне удалось лишь частично исполнить свою мечту: эффектным броском освободить плечи от тяжести. Нам повезло, что с плота упал один из якорей: двадцатиметровый трос быстро размотался, плот ещё метров десять протащил за собой камень и остановился.

Я вылез на берег и вместе со всеми прошёл эти тридцать метров. Конечно, Герман – мот. Сорок метров превосходного троса у него ушло на обвязку двенадцати пустых, брошенных нами бочек. Как это Дзю разрешил?

Я смотрел на подрагивающий под напором мощного течения плот и надеялся, что импровизированные верёвки выдержат: кожа, брезент, прочная синтетика. Они не могли размокнуть и дать слабину на узлах и обвязах. Так что за крепость самого плота я не опасался.

Больше сомнений вызывало управление. У нас не было ни шестов, ни вёсел. А мне совсем не улыбалось выбирать из двух зол: быть затянутым в конце пути течением в тоннель, или спасать в ледяной воде инвалида Германа и Светлану, которая, по её словам, плавала не намного лучше, чем готовила. Пришлось изобрести якоря: два тридцатикилограммовых булыжника размером чуть больше футбольного мяча, обвязанных сеткой троса.

Мы подошли к плоту, но Светлана не остановилась – прошла дальше по течению, скрылась за камнями.

Воспользовавшись её отсутствием, мы с Германом немедленно разделись и, вздрагивая от ледяных брызг, осторожно вошли в воду.

Когда Светлана выпорхнула из-за камней, мы уже успели разложить на гофрированной палубе плота обувь для просушки и облачиться в комбинезоны: шорты и рубашки с короткими рукавами. Детский сад после водных процедур…

Бутербродов больше не было, таблеток спецпитания тоже. Светлана в последний раз обработала мне лицо остатками мази, и мы разместились на плоту: каждому по две бочки.