Неприятно?

Да он чуть не умер от боли!

Максим зажмурился и вжался спиной в холодный камень. Видно раны и в самом деле оказались глубокими. Как Света ни старалась, он с трудом держал боль.

"Наташа предупреждала: нужно зашить…" – Теперь эти шрамы у тебя останутся на всю жизнь, – заметила Светлана.

– Сколько той жизни осталось… – прошипел Максим.

"Молодец Натали, – тепло подумал он. – И в самом деле, позаботилась: вон какой список составила. Баночки-скляночки. Жаль только, что всего предусмотреть невозможно. Вряд ли в сумке найдутся лубки и бинт, чтобы справиться со сломанной ногой Германа. Деревьев здесь нет, в вездеход не сунешься – радиация. Что делать?

Нужно обязательно зафиксировать кость, иначе острая кромка изнутри измочалит мышечную ткань, и он навсегда останется инвалидом".

Максим чуть приоткрыл глаза и сквозь слёзы посмотрел на пластиковую канистру.

– Сиди спокойно, – прикрикнула на него Света.

"Если использовать всю воду, то шины можно будет нарезать из канистры. Резать пряжкой от застёжки сумки. Пряжку заточить о камень. Чего-чего, а этого добра тут хватает. Как его угораздило сломать ногу? Ровная дорога, стены тоже не гнутые. Шёл, упал, очнулся – гипс. Гипс? Это идея. Глины здесь в избытке, вода есть. Хватит воды. Может, вправить кость и зафиксировать глиной? В местном климате она должна быстро высохнуть и стать как камень".

– Всё, командир, принимай работу.

Максим прислушался к ощущениям и нашёл их вполне сносными. Он почувствовал облегчение. Света марлевым тампоном вытирала ему пот со лба, и это было приятно.

– У тебя ласковые руки, – сказал он. – Ты, наверное, здорово делаешь массаж.

– Это ты так напрашиваешься?

Максим открыл глаза. Неужели в её голосе и в самом деле прозвучало предложение?

– Нет, – жёстко сказал он. – Не прошу и не напрашиваюсь. Спасибо за заботу.

Он отстранил её руку, поднялся и подошёл к Герману.

– Ну что, дружище? – сказал Максим. – Твоя очередь.

Герман с готовностью кивнул на ногу и спросил:

– А это больно?

– Думаю, да.

– Слушай, мы уже столько прошли, я потерплю…

– Прошли не мы, – уточнил Максим, опускаясь перед ним на колени. – Прошла Светлана и я. А ты на моих плечах полёживал. И шли мы по прямой, ровной дороге.

А сейчас нам предстоит переход по сильно пересечённой местности. Часов шесть, не меньше. Где болит?

Герман, согнувшись, показал на левую ступню.

Максим, не торопясь, расшнуровал ботинок, снял мокрый от пота носок и закатал повыше штанину комбинезона.

Щиколотка сильно распухла и посинела.

Но кость была цела.

"Сильное растяжение, – оценил Максим. – На всякий случай рентген, стяжка бинтом и три дня полного покоя".

Он взялся левой рукой за ногу чуть выше опухоли, а правой плавно поводил стопой из стороны в сторону.

Герман напрягся, но ничего не сказал.

Светлана уже пристроилась рядом.

– Кость цела, – сообщил Максим. – Мы напрасно сняли ботинок. Перетянуть ремнём голенище было проще, чем сейчас придумывать какой-то фиксатор. Ты большой паникёр, Герман. И очень себя бережёшь.

– Паникёр? – обиженно переспросил Герман. – Знаешь, как больно?

– Знаю, – коротко ответил Максим. – Светлана, освободи от шнуровки его ботинок, а я попробую немного расслабить сухожилие…

– Выходит, ты его напрасно нёс? – деловито уточнила Света. – Сам бы дошёл?

Её слова повисли в воздухе. Германа беспокоило другое:

– А чем ты его будешь расслаблять?

– Руками.

Максим осторожными, но энергичными вдавливаниями принялся разминать основание стопы. Герман было задёргался, но под тяжёлым взглядом Максима затих, замер, судорожно сжав кулаки.

– Неправда, – заметил Максим. – Тебе совсем не больно.

– Просто не привык подпускать к своему телу уродов, – запальчиво ответил Герман.

– А ты не подпускай! Только опусти пониже голову и не забывай смотреть себе под ноги.

Он вернул Герману носок, ботинок со шнурком, и заставил самостоятельно обуться.

– Против бутербродов с сыром и таблеток НЗ никто возражать не будет? – спросила Света.

– Откуда это? – встрепенулся Максим.

– Из сумки. Наташа оставила, – она раздала им пищу и добавила. – В винном погребе – только тёплая вода, господа, не обессудьте.

– Спать будем? – с наслаждением прожевав приличный кусок бутерброда и запив отвратительной тёплой водой, спросил Максим.

Голова болела, кожу на лице жгло, но всё это уже было в рамках терпимости. Он себя чувствовал значительно лучше.

– Спать? – переспросил Герман.

Света чему-то улыбнулась.

– Да, спать, – немного взвинчено повторил Максим.

Её самоуверенность начинала действовать ему на нервы. В какой-то момент он перестал себя чувствовать посторонним наблюдателем. Теперь это был его бой; битва, в которой он безнадёжно проигрывал.

– По бортовому времени три часа ночи, – напомнил он. – Последние восемь часов – в движении пешком. Впереди шестичасовый переход. И потом, "не выступайте в зной"…

– Думаю, лучше идти к вездеходу, – перебила его Света.

– Конечно, – сказал Герман. – Здесь всё равно не уснуть.

И он покосился в сторону тёмного пятна на грунте.

– Глупо, – пожал плечами Максим. – Здесь темно и прохладно…

Но они промолчали. А спорить уже не было сил.

Он проглотил таблетку, сделал ещё один глоток воды из канистры и поднялся на ноги. Помог встать Герману. Подал Светлане сумку с аптечкой, подхватил канистру, и они пошли навстречу раскалённому зною пустыни.

У самого выхода из ущелья под высоко вознёсшимся мегалитом темнел холм свежего грунта. Они подошли ближе. На могиле лежали две кепки. На козырьке одной, из кусочков белого лейкопластыря были составлены слова: "Здесь Дзю закончил своё До", на другой кепке была более уравновешенная надпись: "Маша Добровольская".

Светлана шумно выдохнула и схватила Максима за руку.

– Почему ты не сказал?

– "Не любит Аллах разглашения о зле в слове…" – устало процитировал Максим.

На языке у него была горечь, на сердце – печаль. Это была невосполнимая утрата.

Он первым отвернулся и пошёл прочь.