— То есть тела все ещё здесь?

— Я и сам прибыл на место четыре часа назад. Так что да, тела здесь. Будем перевозить их в область.

— Не в Огарёвск?

— Какая в Огарёвске экспертиза?

— Нам бы осмотреть…

— Да пожалуйста. Идёмте вместе, вдруг новый взгляд подскажет.

Весь этот диалог проходил при полном молчании остальных присутствующих. Трех омоновцев — майора, капитана и лейтенанта, и двух из прокуратуры: эксперта и кого-то ещё, сразу и не понять.

Ну, правильно. Так и должно быть. Если нечего сказать — не говори. Если не хочешь сказать — не говори. Если нельзя сказать — не говори.

Но когда команда Петрова вместе со следователем пошли к выходу, майор ОМОНа не выдержал:

— Вы там поосторожнее с ребятами.

— В смысле? — спросил следователь.

— В смысле, что они люди. За каждого глотку порву.

— Что-то непонятное говоришь, майор — Петров тоже остановился. — Кому порвешь? За что?

— Найдем кому. А ты бумажки пишешь, так поскорее пиши, пока цел.

— Так-так-так. Уже интересно. Значит ты, майор, считаешь, что твои ребята — это ведь твои ребята? — погибли не своей смертью?

— Конечно. Их убили. А вы, шкуры, пытаетесь списать всё на водку.

— Может, пойдешь с нами, майор? Покажешь, расскажешь, сам уважение к мёртвым проявишь и нам пример подашь.

— Перебьётесь.

— Я настаиваю. Нет, если страшно, тогда конечно… Автомат прихвати, что ли.

— Да я… Что мне автомат… Нужно будет, и автомат… —

майор ОМОНа встал с третьего раза. Может, и правда набрался, может, прикидывается.

Капитан и лейтенант поднялись было с ним, поднялись споро, без заминки, но майор махнул рукой:

— Оставайтесь здесь.

В сумерках они подошли к бульдозеру. Сидоров достал фонарь, мощный, что прожектор.

Тело омоновца в кабине бульдозера Петров осмотрел внимательно. Но поверхностно. А как иначе? Потом всей группой обошли остальных. В тишине. С полным уважением к смерти.

И вернулись в балок.

— Ваше мнение? — спросил следователь.

— Какое уж тут мнение… Вам думать. Но на бунт никак не похоже.

— Бунт?

— Сиречь массовое вооружённое выступление, направленное на свержение существующего строя.

— С этим порядок. Никаких признаков массовости, никаких признаков вооружённости, — согласился следователь.

— Тогда мы спокойны, — сказал Петров.

— Спокойны? А то, что погибло четверо отличных парней, тебе плевать? — в тепле к майору ОМОНа вернулась злость.

— Майор, ищешь виновных? Может, я виноват, а? Ты скажи, не стесняйся. А если стесняешься, вспомни: это твои парни погибли, майор, твои и ничьи более. Почему погибли, разберутся. Если мешать не будешь.

— Сами не мешайте, а уж мы разберёмся, — но позволил капитану и лейтенанту себя усадить.

— Ладно. Мы, пожалуй, отправимся отсюда, пока целы. Если будет что новое по нашей части — сообщайте сразу.

— По вашей? — спросил следователь.

— По части отдела Эс. Можете через министерство связаться, а можете и напрямую.

— Напрямую — это куда?

Петров достал три визитки С. Одну дал следователю, две положил на стол.

Потом попрощался за руку со следователем, остальным кивнул.

Они вновь вышли под небо. Глубокое небо, звездное, а над горизонтом огромная луна.

И рядом техника с замёрзшими омоновцами.

Подъехала санитарная машина.

— Где тут трупы?

— Это не к нам, мы тут просто погулять… Вон, в балке начальство, — направил санитаров Иванов.

Они забрались в машину. Мороз нешуточный, но выстудиться автомобиль не успел.

Иванов запустил двигатель, включил печь.

Они отъехали на полкилометра, остановились. Было видно, как из балка вышли люди и пошли к строительной технике.

— Итак, какие соображения? — почти повторил вопрос следователя Петров.

Начал Сидоров:

— Следователь ничего не скрывает. Озадачен, немного напуган, но ничего личного, в смысле — относимого непосредственно к нему. Просто страшно. Хочет поскорее оказаться подальше. Те, кто с ним — тени, собственные эмоции вторичны. Омоновский майор зол, напуган и опасен. Готов к действию. Ждёт что-то или кого-то. Капитан и лейтенант боятся ответственности, но майора боятся больше. Все трое под воздействием психостимуляторов. Грязный первитин или что-нибудь вроде этого. От мёртвых никаких сигналов не уловил.

Помолчали, раздумывая.

Иванов кашлянул.

— Да?

— На глазок — постановочная сцена. Убили и рассадили, как кукол. Для устрашения. Меня напугало, — сказал Иванов.

— Убили?

— Или убил. Но это трудно. Я бы точно не смог одновременно четверых, и чтобы — как новенькие, без следов.

— А если по очереди?

— Ну, по очереди…

— Следовательно, нам ясно, что ничего пока неясно, — подвел итог Петров. — Едем в Огарёвск. Спать и ждать.

По пути он проверил почту. Пространство окрест Дубравки не было интернетизировано («Коммунизм плюс интернетизация всей страны»), но автомобиль умел многое.

Я спал до полудня. Просыпался на минуту, другую, хватал кусок сала, колбасы или сыра, проглатывал и засыпал снова. Метаморфоз штука затратная, и золотое правило «выигрываешь в одном — проигрываешь в другом» обойти невозможно ни в механике, ни в биологии. Легенды о вампирах и вурдалаках, проводящих недвижно дни в гробах, не на ровном месте возникли.

Мёртвый сон я позволить себе не мог: вдруг кто придёт по мою душу? Замка, в смысле — крепости, у меня нет, преданного слуги тоже нет, собрата-вурдалака, стоящего на часах, покамест стая переваривает ночную трапезу, опять нет. Вот и сплю вполглаза, вполуха, вполноса. С другой стороны, я же не всю ночь бегал по лесам, даже не половину, и к полудню проснулся восстановившимся если не полностью, то на большую часть. Умылся, побрился, переоделся и причесался. Погляделся в зеркало. Ботан, и больше ничего.

Вышел во двор. На улицу. Никого.

Не то, чтобы я ждал облавы. Не сразу, нет. Здесь всё-таки центр России, почти Подмосковье, хоть и весьма дальнее. Начальства много, начальство близко. Никто ответственность на себя брать не станет — из большого начальства. А с налета, с поворота… ОМОН — это вам не спецназ. Далеко не спецназ. Тут своей шкурой рисковать не желают. Выгоды нет своей шкурой рисковать. Не затем в ОМОН идут — своей шкурой рисковать.

Но виноватых искать будут. Как только определят причину смерти, так и начнут искать. И даже раньше: смерть полицейского есть смерть полицейского, а уж четыре смерти для центра России пока штука непривычная.

Я шёл по Дубравке. Притихла Дубравка. То ли вчерашнее переживает, то ли завтрашнего боится.

Шёл я не просто так, а к Макару Степановичу, неформальному старосте нашего посёлка. Узнать, что делать. И как. Вполне естественное желание для ботана. На улице повстречал троих односельчан, обменялись ничего не значащими приветствиями, и только. Победного духа не было, откуда же ему взяться. Но не было и разрушителей, что порождало надежду. Надежду призрачную, ни на чем не основанную, и потому говорить о ней не хотелось из опасения сглазить. Тем более не хотелось говорить со мной. Какая от меня польза?

У дома Макара Степановича никого не было. Я поднялся на крыльцо, постучался. Дверь приоткрылась.

— А, Володя. Заходи быстрее, не студи.

Я зашёл.

— Зенины уехали, — сказал Макар Степанович. — Подхватились и уехали.

— Не слышал.

— Они тихонько, а ты всё ж не рядом живешь. Поутру собрались, едва солнце взошло. «Шестерка» на ходу, сели и укатили. Вернутся, нет, никто не знает. И будет ли куда возвращаться.

— Поутру я спал. После вчерашнего замёрз, принял для согрева стопку на ночь, потом ещё…

— Ты, оказывается, пьёшь? Ну, вчера я и сам с мороза, под пургу… И не только я.

— Понятно, — поддакнул я.

— Я не о наших. Полицаи до смерти упились. То есть буквально до смерти. Выпили, пошли на бульдозерах кататься. Там и замёрзли. Их утром нашли. Потому и не ломают ничего сегодня: тела-то в кабинах. Пока то, другое…