Мистер Кэмпион не ответил. Его внимание привлекла небольшая кучка людей, стоявших на берегу реки возле моста через реку. Эсэсовец действительно выглядел напряженным, а двое его солидных спутников с их широкими таинственными лицами оглядывались по сторонам с холодным хищническим интересом, свойственным тем, кто похищает тела. Их женщины были с ними, но они находились на заднем плане и были откровенно неважны. Берт и Хэйр, мужчины и наблюдательные, были доминирующим фактором.

Кэмпион заинтересовался, потому что увидел, что они заняли своего рода позицию на трибуне и явно чего-то ждали. Толпа прорвалась через небольшой камень, который они сделали, и растеклась по обе стороны от них. Пока Кэмпион стоял и наблюдал, он заметил суматоху на подъездной дорожке позади него. Маленький синий фургончик с надписью “Братья Бэкон". Мокрая рыба. Биллингсгейт”, и ехал довольно безрассудно, свернул с гравийной дорожки и с громким улюлюканьем и визгом выскочил на лужайку и пронесся в нескольких ярдах от похитителей тел и С. С. Смита. Мгновенно и без какой-либо другой видимой причины для перехода веселая атмосфера вечеринки в саду превратилась во что-то более дикое. Заходящее солнце засияло ярче, поднялся ветер. Руперт и близнецы, с Чок, суетящейся позади них, как нянька, в нижних юбках и возбужденной, пробежали между ног компании, выкрикивая “Много счастливых срыгиваний!” Тонкер появилась на балконе лодочного домика. Эмма, потрясающая в длинном платье, которое выглядело бы обычным в тридцатые годы, стояла в дверях гостиной, раскрасневшаяся и радостная. Минни, с бородатым сановником по обе стороны от нее, выплыла из "триумфа в амбаре".

Как только фургон остановился, дверь открылась, и пять маленьких и жилистых торговцев рыбой в полосатых фартуках и соломенных шляпах вышли в состоянии сильного возбуждения и начали раздавать все больше и больше необычных морепродуктов, в том числе двух крупных светловолосых живых русалок в комплекте с резиновыми хвостами, бюстгальтерами из ракушек и масками Тонкера. Один торговец рыбой подбежал к старому лорду Тадвику, который балансировал на барже, моргая от непривычного света и свежего воздуха, и вложил ему в руку камбалу.

“В этом есть изгиб”, - объяснил он писклявым голосом, так хорошо известным по всей стране.

“Ну что ж, ” сказала Минни, кладя руку на плечо мистера Кэмпиона, “ августы прибыли. Теперь, конечно, мы за это”.

ТЕЛО ПЛЫЛО на спине среди ирисов прямо над цветником Манящей Леди. Он пролежал там почти два часа, с тех пор как его занесло в банк на повороте. Поскольку поток едва тек, он оставался там, переносимый воздухом в легких и одежде.

Ночь стала теплой. Бриз стих, и полная луна только начинала окрашивать тени, так что осунувшееся белое лицо было очень ярким на фоне темной воды. В течение некоторого времени тростники удерживали темный комок почти неподвижно, и пока не было более быстрого течения, был лишь шанс, что он может остаться там, где был. Но эти заросли камыша были последним из препятствий, и как только возникало какое-либо реальное возмущение или поток начинал двигаться с любой скоростью, ничто не могло остановить его, плывущий вниз, чтобы присоединиться к другому мусору, скапливающемуся у лодочного моста перед лодочным сараем.

В этот момент лужайка была пуста, за исключением Ската, который порхал в своих белых туфлях, включая фары. Основная компания ужинала в амбаре, и темное здание возбуждающе гудело, как гигантский улей. Это было затишье, промежуточная отметка.

Маленькие люди отправились спать. Руперт, который остался с близнецами, спал на полу в их спальне, его голова была забита клоунами и шоколадом у его ног.

Кухня, битком набитая посетителями, которые приезжают на загородные праздники, чтобы помочь, делала паузу между спешкой сервировки и сплетнями о мытье посуды. Старина Гарри пел свою песню, в которой было сто тридцать два куплета, а мисс Диана уговаривала повара из Поттерс-Холла попробовать немного американской ветчины.

Мистер Лагг, отчаявшись найти какой-либо другой способ привлечь внимание своего работодателя, протиснулся сквозь сигарный дым и бренди в амбаре и тронул его за плечо.

Мистер Кэмпион сразу поднялся, покидая цивилизованное тепло, и вышел на луг.

“Что случилось?” требовательно спросил он.

“Упал орф”. Голос толстяка звучал сдержанно. “Черт возьми. Я здесь, и я в безопасности — наконец-то. Чуть не пропустил все, о чем думал. Тебе придется оплатить кругленький счет, но мы не можем этого избежать. Я нашел это, Петушок.”

Сердце мистера Кэмпиона дрогнуло. “Где?”

“Аптекари в Эдли. Это было обычное описание. Мы сразу узнали это”.

“Кто?”

Лагг огляделся. В сумерках виднелись тени.

“О, мы думали”, - осторожно пробормотал он.

У мистера Кэмпиона вырвался долгий вздох. “Мужчина?”

“Нет”.

“Я понимаю”.

“Кэмпион”. Рука Тонкера тяжело опустилась ему на плечо. “Подожди минутку, старина. Я хочу, чтобы ты оставался рядом со мной, если хочешь. Я собираюсь тебе кое-что показать ”. Он просунул свою руку под руку другого мужчины, и его мускулы были как железо. “Я не хочу, чтобы ты пропустил то, что сейчас произойдет. Я хочу, чтобы вы испытали вместе со мной одно из самых приятных зрелищ цивилизованной жизни. Я хочу, чтобы вы увидели, как Август разговаривает со спивом, а вокруг ринга сидит идеальная аудитория ”.

Мистер Лагг поколебался. “Если я вам понадоблюсь, я буду сзади”, - объявил он. “Сегодня будет немного напряженный вечер. Вы когда-нибудь слышали о пшеничном вине?”

“О-э”. Тонкер ощетинился, и белки его глаз блеснули в лунном свете. “Мой дорогой невинный парень, прими совет от более печального и мудрого человека. В вашем нынешнем опасном положении есть только один путь к спасению, и на этот счет нет абсолютной гарантии. Прокрадитесь на переднюю кухню и поройтесь в шкафчиках, пока не найдете старомодный графинчик. В нем будет маленькая липкая бутылочка, наполовину заполненная унылой желтой маслянистой массой. Зажми нос и проглоти это прямо сейчас. А потом иди вперед. Возможно, ты увидишь чудеса, как обещают эти болваны, но сама Яма будет избавлена от тебя. Удачи. Да благословит вас Бог. Полагаю, этот милый парень представляет для вас ценность? ” приветливо сказал он, уводя Кэмпиона прочь. “Пшеничное вино - это, можно сказать, водородная бомба среди напитков. Известно, что целые человеческие острова затонули без следа. А теперь пойдем, Кэмпион, мой дорогой друг, это должно стать триумфом Тонкера ”.

Тем не менее, прошел почти час, прежде чем вторая половина "Ночи летнего солнцестояния" Тонкера достигла концертной высоты, и к тому времени луна стояла высоко, и повсюду царила очень мощная магия. Мужчина, который больше всего пострадал во время первой части, был Уэсти. Когда трапеза закончилась и сарай почти опустел, если не считать нескольких пар, все еще разговаривающих, он встал - одинокая фигура, неясная в синей дымке над оплывающими свечами, - и бросил на свой портрет косой взгляд, полный явного отвращения. После пяти часов неустанного самоотверженного труда и тихого, скромного применения Уэсти почти устал от искусства.

Костюм тоже становился угрозой. Рукава действительно были на полдюйма короче всего за восемнадцать месяцев, а под мышками ощущалась зловещая теснота. Он даже позавидовал Тонкеру в его отвратительном блейзере.

Великие люди, критики и художники, были достаточно добры к Портрету рано утром, перед чаем, хотя он мог бы обойтись без одного черноволосого эстета с синим подбородком и его мумбо-юмбо о ‘юношеских контурах’ и ‘полупрозрачной плоти юности’. Но в этом не было никаких сомнений, бессмысленный портрет Аннабель, который Тонкер вынес тайком и повесил вместо одной из картин с цветами, привлек к себе всеобщее внимание. Уэсти был подавлен. Не только фотографии, но и его героиня подвели его. Минни провела весь ужин, сидя между одним мужчиной, который решил прийти в маскарадном костюме букмекера, и другим, которого она называла "Фанни", который выглядел так, словно вышел из сарая для выращивания горшков. Они говорили, насколько он мог слышать, ни о чем более возвышенном, чем деньги. Правда, она выглядела немного ошеломленной, и в ее проницательных глазах было выражение облегчения, которого он никогда раньше не видел, но, насколько ему было известно — ибо он строго следил за ними — ни одно возвышающее чувство не слетело с их губ за весь ужин. Она заговорила с ним всего один раз, и это было просто для того, чтобы попросить его пойти и поискать письмо букмекера, все еще лежащее в конверте в кухонном ящике. Единственными людьми, которые говорили об искусстве в данный момент, были Джейк, у которого снова выпирал живот, несмотря на пуговицу, которую Уэсти пришил сам, и унылый мокрец по имени Уиппет.