Он рванулся ко мне, но остановился; лицо мгновенно стало жестким, бесстрастным.

– Хочешь дать понять, что все-таки выйдешь за Шеннона, после всего, что было?

– А что было, Люкас Корд?

Я отодвинулась подальше, зная, что, если вновь почувствую его прикосновение, потеряю разум и волю, подошла к столику и, повернувшись, оказалась лицом к лицу с Люкасом.

Глаза его в тусклом свете лампы казались коричневато-зелеными, как у горного льва, и я заговорила быстро, не давая себе времени подумать, поддаться слабости:

– Считаешь, то, что было между нами, дает тебе право допрашивать меня? Приятно провели вместе несколько часов, которые иначе тянулись бы вечность, избавились от скуки, и, поскольку брат, который мог бы на мне жениться, к несчастью, погиб, ты отослал меня назад, чтобы получить свою долю выкупа… или твой друг Монтойа забыл отдать деньги? Именно поэтому ты и явился сюда? Ну что ж, если это так, зря трудился! Видишь ли, я теперь знаю о письме, которое написал отец! И о том, что он уничтожил его… и мне известно… известно…

На этот раз, несмотря на все усилия, мой голос дрожал. Все, что я прочла в дневниках отца, все, что так терпеливо пытался объяснить Марк, вернулось, наполняя душу отвращением.

– Не возьму в толк, о чем ты, черт возьми, толкуешь, – процедил сквозь зубы Люкас, угрожающе хмурясь. – Ровена…

– Нет! Не смей! Оправдания только еще больше ухудшат все! К чему лгать, и так все ясно! Мне многое известно о тебе! Думаешь снова одурачить и использовать меня, как остальных женщин, которых хотел и брал! Наверное, ты пытался убить Элмера Брэгга, потому что тот слишком много знал… о письме, которое собственными руками уничтожил отец, о дополнении к завещанию, исчезнувшем в ту ночь, когда… ты убил его, Люкас? Подлил в стакан настойку опия? О Боже, ведь он доверял тебе! Подумать, ведь я тоже верила и ждала…

– Довольно!

Двумя прыжками Люкас пересек комнату, схватил меня за плечи. Я пыталась вырваться, но он держал меня словно стальными тисками, пальцы впивались в кожу, пока я не охнула от боли и унижения. Край стола врезался в обнаженные бедра, и, несмотря ни на что, я остро ощущала его близость, видела слегка раздувающиеся ноздри, побелевшие от ярости губы.

– Слушай меня, – жестко, холодно отчеканил он. – Не возьму в толк, куда ты клонишь, но, по-моему, пытаешься сказать, что я убил Гая. Не сомневаюсь, кто-то отравил тебя ложью и продолжает подогревать ненависть, так что ты не видишь правды, даже если она у тебя под носом!

– Как ты смеешь!

– Я смею все и поступлю так, как пожелаю, неужели до сих пор не поняла?! – Он встряхнул меня; яростный, безумный блеск в глазах вызывал ужас. – Если не нравится то, что я говорю, можешь закричать, позвать на помощь, и наемники Шеннона тут же прибегут спасать тебя! Почему не делаешь этого? Или боишься, что они расскажут Шеннону, как нашли убийцу-полукровку в спальне его невесты?!

– Прекрати! – всхлипывала я; слезы ярости и унижения слепили глаза. – Не хочу ничего слышать! И не желаю больше никогда видеть тебя, понимаешь? Ненавижу! Презираю! Почему бы тебе не возвратиться к Илэне и не удовлетворить с ней свою грязную похоть еще раз?!

Я начала отбиваться кулаками, пока Люкас не стиснул мои руки стальной хваткой.

– Ну нет, – обманчиво мягко прошипел он. – Сначала я должен кое-что тебе доказать – и себе!

На этот раз я действительно открыла рот, чтобы закричать, но вопли превратились в глухие стоны под неистовыми поцелуями. Бессмысленным было сопротивляться и пытаться освободиться… как бессмысленным было бороться с собственным телом, разумом и сердцем, предавшими меня.

Люкас поднял меня на руки; я ослабела настолько, что голова моя бессильно откинулась. Когда он бросил меня на постель, я едва смогла вытерпеть те несколько секунд почти непереносимого ожидания, пока он не пришел, такой же обнаженный, как я, обжигающе горячий… а может быть, тоже сгорающий от нетерпения.

Что было потом? Схватка, поединок, насилие, безумная, все уничтожающая страсть, не нуждавшаяся ни в словах, ни в уверениях. Голод и насыщение. Желание и осуществление. Разговор тел.

Когда все кончилось, я была словно в тумане и сначала не поняла, почему, вместо того чтобы, как всегда, еще крепче прижать меня к себе, Люкас, молча высвободив меня, отодвинулся, так осторожно, так спокойно, что, только когда он сел и принялся натягивать мокасины, ощутила, как внезапно пересохло в горле, предчувствием странно сжало сердце.

– Люкас, – прошептала я; стук сердца почти заглушал слова.

Он повернул голову, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

– Ты еще не уходишь?

Я не могла вынести собственного умоляющего голоса и заметила, как глаза его едва заметно сузились.

Люкас встал.

– Почему нет? Больше меня здесь ничто не удерживает, разве не так? – И, словно пожалев о собственной жестокости, добавил так же глухо: – Я думал, именно этого ты хотела. Кроме того, Шеннону вряд ли понравится, если он явится утром и найдет меня здесь. А вдруг передумает и не женится на тебе!

Я почувствовала, как кровь отлила от лица, а в душе поселилась странная пустота.

– Именно это тебе и нужно, – горько пробормотала я. – Думаю, ты постараешься любым способом довести до его сведения все, что случилось… точно так, как раньше.

В глазах Люкаса вспыхнуло зеленое пламя, но он сдержался и по-прежнему спокойно ответил:

– Еще одно из моих омерзительных преступлений, я полагаю? Ну что ж, сожалею, что не могу остаться и защитить себя, правда, думаю, в этом нет особого смысла, поскольку ты уже все решила раньше. Каким же я был идиотом, что пришел сюда!

– Если все это неправда, так и скажи. Если можешь – оправдайся.

– В чем? – холодно осведомился он. – Во всех этих беспочвенных обвинениях, которые ты обрушивала на меня весь вечер, или в том, что произошло сейчас? Будь я проклят, если стану это делать! С самой первой нашей встречи ты осуждаешь меня со слов других! Пора бы уже жить собственным умом, Ро, и, прежде чем судить людей, не мешало бы посмотреть на себя! У каждого есть недостатки, и я по крайней мере никогда не пытался упрекать тебя! Но ты ставишь себя выше всех, словно имеешь на это право… Почему?

Я уставилась на него, сжимая рукой горло, чтобы отогнать тошнотный комок, грозивший задушить. Неужели все, что Люкас говорит, – правда и он действительно считает меня такой?

– Нет… это неправда… ты несправедлив.

– Точно как ты.

Я вся сжалась, пытаясь ускользнуть от этого ледяного, безжалостного голоса. Но молчать не могла.

– Я только хотела знать правду! Разве это так плохо?

К собственному унижению, я почувствовала, как по щекам ползут слезы.

– Ро, – устало пробормотал Люкас, – я уже сказал тебе правду… однажды, но ни к чему хорошему это не привело, так ведь? Независимо от того, что бы я ни говорил, ты по-прежнему начинаешь сомневаться, как только уйду. Значит, мне лучше всего исчезнуть из твоей жизни и держаться как можно дальше! Именно так я и собираюсь поступить!

Я беззвучно рыдала, слезы не давали дышать, застилали глаза, пришлось до крови закусить губу, чтобы хоть немного прийти в себя.

– Почему же ты пришел сюда? Почему?

Люкас был уже у двери, но обернулся, долго смотрел на меня и наконец пожал плечами:

– Это уже не важно. Считай, мне пришла в голову безумная идея… на секунду показалось…

Сердце мое разрывалось от желания умолять его не уходить, не покидать меня. Слишком поздно. Я задала Люкасу вопрос, и он предпочел не отвечать. Возможно, считал, что я и не заслуживаю ответа.

Мне показалось, что он тихо сказал:

– Прости, Ро…

И дверь закрылась за ним и частью моей жизни, а я осталась одна, и рыдания вновь сотрясали меня, грозя разорвать сердце. Я была так поглощена собственной бедой, что даже не удивилась, как это Люкас предпочел пройти через входную дверь, вместо того чтобы исчезнуть через люк, пока Марта не пришла ко мне, беспокойно ломая руки.