А сегодня… сегодня нашла пропавшее дополнение к завещанию, завалившееся за ящик стола, где лежали дневники. Так вот что искал Марк, вот почему вылил настойку опия в полупустую бутылку бренди, стоявшую у отца под рукой… и нанял убийцу, чтобы расправиться с мистером Брэггом на тот случай, если именно он нашел документ. Именно Марк заплатил Парди за убийство Тодда.

Я прочитала бумагу несколько раз. Скольких страданий можно было бы избежать, найди я ее тогда! Отец действительно знал, что Люк – сын Тодда, но поклялся молчать. Теперь понятно, почему те страницы, где упоминалось об этом, были старательно залиты чернилами или вырваны – требовалось подтолкнуть Люкаса к убийству собственного отца!

Конечно, этого нельзя было допустить. А Илэна, которую отец все-таки любил, несмотря на то что она сделала?

Отец объяснил мотивы, по которым изменил завещание. Я все-таки не унаследовала ранчо – оно должно было перейти к моему мужу, если я выйду за Люкаса или Рамона; тому, кого я не выбрала, предназначалась большая сумма денег.

Если же я решилась бы не выходить замуж ни за кого из них – половина ранчо, принадлежавшая отцу, делилась бы поровну между Рамоном и Люкасом.

А Илэна… Да, отец знал Илэну и, видимо, пытался положить конец ее с Люкасом отношениям. Он завещал ей пятьдесят тысяч долларов и пожизненное содержание, если она навсегда покинет территорию Нью-Мексико. Небольшие суммы передавались Жюлю, Марте и старому другу Элмеру Брэггу. Хулио получал право на владение участком в горах для разведения лошадей и скота. Я чувствовала, что только сейчас хорошо узнала его – этого человека, которому так и не дано было увидеть единственную дочь…

Сложив документ, я убрала его и приготовилась ждать. Марта, стоявшая рядом, заметила мой взгляд, направленный на часы, и попыталась облегчить невыносимое напряжение, терзающее душу.

– Суд уже, наверное, кончился. Не отчаивайтесь, хозяйка. Скоро ваш муж вернется.

Серебряный образок святого Христофора, который подарил когда-то Альме Тодд, а Люкас передал мне, холодно и тяжело свисает с шеи, такой же тяжелый и холодный, как те часы, которые пройдут, прежде чем я узнаю все.

1878 год

В их приезде, казалось, не было ничего необычного – состоятельный ранчеро с женой и светловолосым сыном решили немного развлечься в городе. Но почему же чуть не все население сбежалось посмотреть на их экипаж?

Мадам Флер, оживленно обсуждавшая с покупательницей новейшие фасоны, охнула и подбежала к окну.

– О Господи! Заметили, кто это? А тот, другой, уже в городе.

– Мистер Шеннон? Мистер Тодд Шеннон?

Миссис Викери, жена владельца бакалейной лавки, всплеснула руками:

– Ах Боже! Это правда?..

– Все правда, все! Какой был скандал! Я ее помню – совсем не изменилась. Такая же высокомерная, все нос задирает!

– Но…

Мадам Флер не любила, когда ее перебивают.

– Все, что вы слышали, – истинная правда, – повторила она. – Одна из моих покупательниц специально ездила на суд в Санта-Фе и рассказала, что там было. Его в конце концов оправдали, и все думали, что он вернется и будет жить на ранчо, но вместо этого… отправился в горы, а жена отказалась оставаться одна без него. Я слышала, у них там маленькое ранчо, но никто точно не знает, где именно. Конечно… – Тут голос мадам понизился до шепота: – Он воспитывался у индейцев, сидел в тюрьме и даже был бандитом!

Как странно въезжать в город не скрываясь, не оглядываясь! И как прежде, Люкас чувствовал, что задыхается от обилия людей и шума. Заметив удивленно поднятые брови жены, он скривился.

– Все-таки не понимаю, как тебе удалось меня уговорить. Я этих твоих друзей и не знаю вовсе.

– Коринна и Джек – хорошие люди, – спокойно ответила Ровена и слегка усмехнулась. – А кроме того, я горжусь тобой. Что плохого в том, что женщина желает похвастаться мужем перед друзьями?

Люк взглянул в фиолетовые глаза, затененные длинными густыми ресницами – таких он ни у кого не встречал, и… неожиданно перед его мысленным взором пронеслись другие картины: Ро, сидящая в постели, загорелая, волосы заплетены в косы, взгляд, полный ненависти, устремлен на него. А позже нежные, теплые губы, ее голос, называющий его по имени… последнее, что помнил Люкас, перед тем как неумолимая петля начала медленно отсекать его дыхание, и потом боль, ужасная боль, когда хочешь закричать, а можно только говорить шепотом. И слезы Ровены, падающие на его лицо, снова этот голос, повторяющий и повторяющий его имя.

Еще много недель после этого он не мог говорить вслух, но, может, это было к лучшему, иначе он спорил бы гораздо дольше, а ругался бы гораздо громче… Временами Люкас вообще не хотел ни с кем разговаривать, даже с Ровеной, до того дня, как она ворвалась в его комнату, обозвала эгоистичным ублюдком и едва не выцарапала глаза, прежде чем он успел схватить ее за руки.

Через два дня они поженились, а две недели спустя его отвезли в Санта-Фе на судебный процесс по делу об убийстве Марка Шеннона.

«Странно, – думал Люкас, – как мельчайшие детали вызывают к жизни целый поток воспоминаний за те короткие минуты, пока экипаж едет по этой улице».

…Шляпа в витрине и две женщины, глазеющие из окна. Шляпа напомнила ему об Илэне, и эта мысль вызвала боль, хотя уже не столь острую. Илэна – мечта, которая снится каждому мужчине. Улыбающаяся, манящая, зовущая, умеющая дать ровно столько, чтобы он продолжал хотеть ее, любя и ненавидя одновременно. Но Илэна ушла навсегда, исчезла, а вместо нее была Ровена, плоть, а не призрак, воля, нежность и самопожертвование, Ровена, последовавшая за ним в горы, разделившая одиночество, смело боровшаяся с призраками в долине; родившая там ребенка, не имея помощи, кроме него самого и старой повитухи. В конце концов пришлось отослать старуху и самому принять ребенка, сделать все, что смог припомнить по обрывочным рассказам. Господи, как же он был перепуган!

– Какой ужас, Ро! Не знал, через что приходится пройти женщинам!

А она, улыбнувшись, сияя фиолетовыми глазами, выделявшимися словно синяки на мертвенно-бледном лице, прошептала:

– Я тоже понятия не имела. Но пройду через это еще раз, если понадобится.

Когда все было кончено, Люкас сам едва не потерял сознание, хотя не признался в этом. Но теперь у них был сын – его сын, и поэтому Ро стала еще ближе, а Илэна все больше отдалялась.

Илэна… Странно, почему он сегодня вспомнил о ней? Может, при виде тюрьмы? Она навестила его там, в темной камере без окон, когда приехала на суд в Санта-Фе – благоухающая духами, шляпа, которую он подарил ей, надвинута на лоб.

– Значит, ты так и не смог сделать этого? Позволил ему едва не убить себя – и все из-за бледнолицей суки, на которой женился. Женился!

Смех ее рассыпался сотнями острых кинжалов, вонзившихся в него. Люк инстинктивно отпрянул.

– Собираешься дать свое имя ублюдку, которого она носит? С каких пор ты проявляешь благородство, мой Люкас? Или она сделала тебя таким же слабым, каким был ее отец? Я должна была сама разобраться.

– Ну что ж, теперь тебе все ясно.

Высокие каблучки нетерпеливо простучали по каменному полу.

– Неужели это ты говоришь так холодно? Что пытаешься скрыть? – Низкий голос зазвучал чувственно-хрипловато: – Думаешь, что когда-нибудь забудешь меня? Очень скоро она тебе надоест, как другие, и тогда…

– Илэна, почему ты здесь? – устало спросил Люкас.

– Лучше скажи, почему ее здесь нет. Я приехала убедиться во всем сама. И хотела видеть ее лицо, в первый раз с тех пор, как…

Наконец он расслышал легкое возбуждение в голосе Илэны, увидел глаза, широко раскрытые, блестевшие расплавленным огнем, и почему-то представил ее в молодости – красивую, юную и неуверенную в себе.

– Значит, он решил признать тебя своим сыном? Удивительно!

– А я его сын?

Подняв брови, Илэна пожала плечами: