В альбом кн. А. Д. Абамелек Когда-то (помню с умиленьем) Я смел вас нянчить с восхищеньем, Вы были дивное дитя. Вы расцвели – с благоговеньем Вам ныне поклоняюсь я. За вами сердцем и глазами С невольным трепетом ношусь И вашей славою и вами, Как нянька старая, горжусь. Красавица
Все в ней гармония, все диво, Все выше мира и страстей; Она покоится стыдливо В красе торжественной своей; Она кругом себя взирает: Ей нет соперниц, нет подруг; Красавиц наших бледный круг В ее сияньи исчезает. Куда бы ты ни поспешал, Хоть на любовное свиданье, Какое б в сердце ни питал Ты сокровенное мечтанье, — Но, встретясь с ней, смущенный, ты Вдруг остановишься невольно, Благоговея богомольно Перед святыней красоты. «Зачем я ею очарован…» Зачем я ею очарован? Зачем расстаться должен с ней? Когда б я не был избалован Цыганской жизнию моей Она глядит на вас так нежно, Она лепечет так небрежно, Она так тонко весела, Ее глаза так полны чувством, Вечор она с таким искусством Из-под накрытого стола Свою мне ножку подала! «От меня вечор Леила…» От меня вечор Леила Равнодушно уходила. Я сказал: «Постой, куда?» А она мне возразила: «Голова твоя седа». Я насмешнице нескромной Отвечал: «Всему пора! То, что было мускус темный, Стало нынче камфора». Но Леила неудачным Посмеялася речам И сказала: «Знаешь сам: Сладок мускус новобрачным, Камфора годна гробам». К *** Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный, Без томной робости твой ловит светлый взор, Движенья милые, игривый разговор И след улыбки незабвенной. Массон Ольга, крестница Киприды, Ольга, чудо красоты, Как же ласки и обиды Расточать привыкла ты! Поцелуем сладострастья Ты, тревожа сердце в нас, Соблазнительного счастья Назначаешь тайный час. Мы с горячкою любовной Прибегаем в час условный, В дверь стучим – но в сотый раз Слышим твой коварный шепот, И служанки сонный ропот, И насмешливый отказ. Ради резвого разврата, Приапических затей, Ради неги, ради злата, Ради прелести твоей, Ольга, жрица наслажденья, Внемли наш влюбленный плач — Ночь восторгов, ночь забвенья Нам наверное назначь. Голицыной Давно об ней воспоминанье Ношу в сердечной глубине, Ее минутное вниманье Отрадой долго было мне. Твердил я стих обвороженный, Мой стих, унынья звук живой, Так мило ею повторенный, Замечанный ее душой. Вновь лире слез и тайной муки Она с участием вняла — И ныне ей передала Свои пленительные звуки… Довольно! в гордости моей Я мыслить буду с умиленьем: Я славой был обязан ей — А может быть, и вдохновеньем. К Наталье Так и мне узнать случилось, Что за птица Купидон; Сердце страстное пленилось; Признаюсь – и я влюблен! Пролетело счастья время, Как, любви не зная бремя, Я живал да попевал, Как в театре и на балах, На гуляньях иль в воксалах Легким зефиром летал; Как, смеясь назло амуру, Я писал карикатуру На любезный женский пол; Но напрасно я смеялся, Наконец и сам попался, Сам, увы! с ума сошел. Смехи, вольности – все под лавку, Из Катонов я в отставку, И теперь я – Селадон! Миловидной жрицы Тальи Видел прелести Натальи, И уж в сердце – Купидон, Так, Наталья! признаюся, Я тобою полонен, В первый раз еще, стыжуся, В женски прелести влюблен. Целый день, как ни верчуся, Лишь тобою занят я; Ночь придет – и лишь тебя Вижу я в пустом мечтанье, Вижу, в легком одеянье Будто милая со мной; Робко, сладостно дыханье, Белой груди колебанье, Снег затмившей белизной, И полуотверсты очи, Скромный брак безмолвной ночи — Дух в восторг приводят мой!.. Я один в беседке с нею, Вижу… девственну лилею, Трепещу, томлюсь, немею… И проснулся… вижу мрак Вкруг постели одинокой! Испускаю вздох глубокий, Сон ленивый, томноокий Отлетает на крылах. Страсть сильнее становится, И, любовью утомясь, Я слабею всякий час. Все к чему-то ум стремится, А к чему? – никто из нас Дамам вслух того не скажет, А уж так и сяк размажет. Я – по-свойски объяснюсь. Все любовники желают И того, чего не знают; Это свойство их – дивлюсь! Завернувшись балахоном, С хватской шапкой набекрень Я желал бы Филимоном Под вечер, как всюду тень, Взяв Анюты нежну руку, Изъяснять любовну муку, Говорить: она моя! Я желал бы, чтоб Назорой Ты старалася меня Удержать умильным взором. Иль седым Опекуном Легкой, миленькой Розины, Старым пасынком судьбины, В епанче и с париком, Дерзкой пламенной рукою Белоснежну, полну грудь… Я желал бы… да ногою Моря не перешагнуть, И, хоть по уши влюбленный, Но с тобою разлученный, Всей надежды я лишен. Но, Наталья! ты не знаешь, Кто твой нежный Селадон, Ты еще не понимаешь, Отчего не смеет он И надеяться? – Наталья! Выслушай еще меня: Не владелец я Сераля, Не арап, не турок я. За учтивого китайца, Грубого американца Почитать меня нельзя, Не представь и немчурою, С колпаком на волосах, С кружкой, пивом налитою, И с цигаркою в зубах. Не представь кавалергарда В каске, с длинным палашом. Не люблю я бранный гром: Шпага, сабля, алебарда Не тягчат моей руки За Адамовы грехи. – Кто же ты, болтун влюбленный? — Взглянь на стены возвышенны, Где безмолвья вечный мрак; Взглянь на окна заграждены, На лампады там зажжены… Знай, Наталья! – я… монах! |
