Солдаты немецкого языка не понимали. Им велели исполнять приказы начальника, а уж на каком языке их отдадут, никого не озаботило. Потому смысл разговора Паткуля с посетителями корчмы остался солдатам непонятен. Они ждали какого-нибудь знака, мол, хватай всех, ребята, но Паткуль если и жестикулировал, то исключительно для посетителей и хозяина.

Речь помощника губернатора была краткой. Мол, кто обмолвится за этими стенами хоть словом, немедленно отправится на эшафот как распространитель опасных слухов.

– Я поступлю еще проще, – решил в конце речи Паткуль. – Все находящиеся здесь будут тщательно переписаны, и если хоть кто-то в городе заговорит о шведах за рекой, то даже не буду разбираться, от кого пошел слух. Казнены будут все.

Он бы с радостью арестовал собравшихся, но опасался, что их начнут искать жены или какие-другие родственники. Так причина может легко дойти до кого-нибудь из русских начальников. Самого Меншикова, назначенного рижским губернатором, в городе не было, но имелся комендант. Тот самый Сорокин, который прославился разгромом шведского флота в устье Двины. В повседневную жизнь города новоиспеченный генерал и адмирал вмешивался мало. Ему хватало дел на верфи, где уже почти готовые стояли корабли грядущего Балтийского флота, в лихорадочно строящемся городке корабелов и флотского люда, на батареях и среди расквартированных в городе войск.

Нападение должно было состояться семнадцатого января поздним вечером, практически – ночью. Ночной штурм предложил сам Паткуль. Он достаточно усвоил уроки новых правителей края и посчитал неожиданность и дерзость лучшей гарантией успеха, чем традиционную ставку на силу.

Сейчас приближался вечер шестнадцатого. Следовательно, надо было соблюсти тайну совсем немного. Чуть больше суток, а там она из разряда тайн перейдет в действительность. Весьма неприятную для ничего не подозревающего гарнизона.

Даже меньше суток, если учесть, что с наступлением темноты все ворота в крепость закрывались и вестникам пробраться в Ригу становилось невозможно.

Свой собственный отъезд Паткуль спланировал на завтрашний полдень. Август обещал ему массу благ, вплоть до грядущего губернаторства, но в Швеции авантюрист еще несколько лет назад был приговорен к смертной казни, и приговор никто не отменял. Так что самое лучшее – это исчезнуть на какое-то время. Пока шведы не уйдут бить русских дальше.

Выехать Паткулю было нетрудно. Все же его должность охватывала всю Лифляндию, и всегда можно было придумать некий пункт, который он якобы собирался осмотреть.

В городе было спокойно. Горожане прогуливались или шли по делам. Изредка попадались русские патрули. На карету помощника губернатора посматривали, но без малейшего удивления. Мало ли куда может ехать высокопоставленный человек?

Точно так же не было и подобострастия. За минувшие полгода жители Риги насмотрелись на самых разных вельмож, включая русского царя, так что какой-то там помощник губернатора, к тому же, можно сказать, практически свой, не вызывал никаких особых эмоций.

Мелькнуло в голове: может, он зря затеял все это? Собственное положение хорошее, население особого недовольства испытывать не может. Недаром те, с кем Паткуль осторожно заговаривал о возможной смене власти, лишь пожимали плечами. Мол, от добра добра не ищут. Под русскими намного лучше, чем под шведами. А каково станет под поляками – еще неизвестно. Что могут дать паны, кроме собственного бардака?

Но поздно. Войска уже должны идти на Ригу, и отменить это движение не сможет не только какой-нибудь генерал, но и любой из королей.

Паткуль не знал, что, когда он выезжал из города, с другой стороны в него влетел небольшой возок, запряженный парой взмыленных от долгой скачки лошадей.

Это была та самая накладка, которой так боялся Паткуль.

Была ли она неизбежна? Пожалуй, была. Шила в мешке не утаишь. Просто до этих пор несколько человек, которые пытались рассказать про смутные слухи о высадке в Либаве шведских войск, попадали к самому Паткулю и после отеческого внушения сознавались: да, слухи. Сами никаких войск не видели и только с чужих слов…

А тут – прямой свидетель, да еще рижский купец, человек, заслуживающий доверия.

Купец имел ту самую фамилию, имея которую в Германии можно считать, что не имеешь никакой. Мюллер. И как те, кто привозил слухи, он точно так же отправился первым делом к Паткулю.

Увы, помощник губернатора уже уехал и должен был вернуться не скоро.

У Мюллера хватило ума не кричать в гражданской канцелярии о грядущем нападении. Об отсутствии губернатора он был осведомлен и потому отправился к коменданту.

Вообще-то с него и надо было начать. Кого больше касаются известия о войне, как не старшего в крепости генерала? Но Сорокина купец не знал, а с Паткулем был знаком лично. К тому же, как было известно Мюллеру, немецким комендант почти не владел, разве что успел нахвататься в последнее время каких-то слов. Купцу, в свою очередь, был пока неведом русский.

Коменданта на месте тоже не оказалось. Но на этот раз Мюллер проявил настойчивость и при помощи какого-то офицера, владеющего основным прибалтийским языком, сумел узнать, что комендант находится на верфи.

А время все шло, неумолимо отсчитывая оставшиеся часы.

Впрочем, едва Сорокин уяснил полученную информацию, события понеслись вскачь, словно старались наверстать упущенное.

Гонца Константин отправил сразу же. Времени на подробное донесение не было. Он лишь написал несколько слов о нападении шведских и саксонских войск. Именно – о нападении. В любом случае путь гонцу предстоял неблизкий, и, следовательно, к тому моменту, когда бумага попадет в руки Петра, штурм станет свершившимся фактом. Фраза же о разыгравшемся сражении поневоле заставит торопиться больше, чем вести о дошедшем намерении шведов атаковать вверенный попечению Сорокина город.

Почти сразу же за реку умчались казачьи разъезды. И еще быстрее они вернулись. Цепь казаков была развернута в кратком промежутке между Курляндией и Западной Двиной почти сразу после занятия города. И теперь посланные просто встретили спешащих с известиями товарищей.

Сорокин действовал энергично. В его распоряжении было всего пять пехотных полков и один драгунский. По одному полку насчитывали гарнизоны Динамюнде и Коблешанца. Следовательно, в самой Риге он мог располагать лишь тремя полками, не считая кавалерии.

Ни о каком сражении перед стенами думать не стоило. Точных цифр нападавших Сорокин знать не мог, но они в любом случае превышали имевшиеся у него силы. Главное, было удержать город и обе крепости, благо артиллерии хватало.

Оба «местных» полка были в Цесисе, где проходили боевую подготовку вдали от родимых мест и неизбежных соблазнов. Константин не знал, радоваться этому или печалиться. С одной стороны, лишние штыки и сабли. С другой – у него не было стопроцентной уверенности в преданности лифляндцев новому престолу. Вроде бы все добровольцы, никого силой в армию не тянули, но мало ли что? Вдруг решат переметнуться на сторону того, кто им сейчас покажется сильнейшим?

Самое плохое, что может случиться в осажденной крепости, – это бунт в гарнизоне. Лучше уж иметь меньше людей, зато пусть все они будут проверены. Коренным русакам уж точно изменять нет причины. В чужих краях им и деться-то некуда.

Поднятые в ружье полки торопливо занимали места на стенах. На узких улочках галопировали усиленные драгунские патрули. Но оставалось еще одно дело, которое ни в коем случае нельзя было откладывать в долгий ящик.

За несколько месяцев за пределами крепостных стен успели вырасти не только верфи. Корабелам необходимо было где-то жить, и рядом с верфями появились бараки и дома. Пусть пока небольшой, но городок рядом с большим городом.

Защитить его Сорокин не мог. Никто не думал строить там какие-либо защитные сооружения, и теперь явно поздно было наверстывать упущенное.

Комендант предпринял то единственное, что оставалось в этом положении. Он лично выехал во главе двух драгунских эскадронов в Корабельную слободку, как ее частенько звали между собой ее обитатели. Может, и лучше было бы употребить последние часы на подготовку войск, но Сорокин знал, что среди жителей пользуется немалым авторитетом, и потому предпочел сделать заявление лично.