Сначала он хотел их проигнорировать. Стереть. Но не мог. Это было бы проявлением слабости. Кроме того, они касались самого главного. Его трагедии. Его оправдания. Он не мог позволить, чтобы кто-то говорил об этом без его, Алистера, ведома. Он должен был контролировать и эту часть истории.

Он быстро, с холодным раздражением, напечатал ответ.

@Просто_Вопрос, мои личные обстоятельства не имеют отношения к дискурсу о коррупции в прессе. Не меняйте тему.

Ответ пришёл с пугающей скоростью.

@Летописец, они имеют прямое отношение к понятию «допуск». Система не дала вам допуска. Почему вы отказываете в нём другим?

К горлу подступила волна горячего, удушливого гнева. Допуск! Какое они имеют право говорить о допуске! Они ничего не знают!

Его пальцы замелькали над клавиатурой. Маска безликого, беспристрастного судьи треснула.

@Просто_Вопрос, это была не погрешность! Это была ТЫСЯЧНАЯ ДОЛЯ СЕКУНДЫ В ГОД! Меньше, чем биение сердца колибри! Это было совершенство, которое они, эти мясники в мантиях, назвали браком!

Ответ Ваймса был холодным, как лезвие гильотины.

@Летописец, но это было несоответствие. Вы же цените точность?

И тут плотину прорвало. Алистер больше не был «Летописцем». Он был Алистером Мампом, человеком, у которого отняли всё. И он должен был заставить их понять. Весь город. Этого анонима. Всех.

Он начал печатать, выплёскивая на «Шепчущую доску» всю свою боль, всю свою ярость, всё своё тщательно выстроенное оправдание.

@Просто_Вопрос, точность?! Вы говорите мне о точности?! Они не учли ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР! Они не учли горе! Три ночи без сна у постели умирающей жены! Они не учли дрожащие руки, которые пытались собрать воедино не только шестерёнки, но и собственную, разваливающуюся на части жизнь! Их система не признаёт скорби! Их стандарты не оставляют места для любви! Они изгнали меня не за ошибку в механизме, а за то, что я посмел быть человеком!

Он тяжело дышал, глядя на экран. Он выложил всё. Раскрыл себя. Но это было необходимо. Теперь они поймут. Теперь они увидят, что он был прав. Он был жертвой.

В этот самый момент, в кабинете коммандера, Ваймс откинулся на спинку стула.

— Попался, сукин сын, — прошептал он в тишину. Он не чувствовал триумфа. Только горечь и всепоглощающую усталость.

Именно в эту секунду дверь кабинета бесшумно, как мысль, открылась. Вошёл Драмкнотт, безупречный, как свежевыпавший снег, клерк Патриция. Его лицо, как всегда, не выражало абсолютно ничего. Он подошёл к столу, молча положил на него один-единственный, идеально сложенный лист бумаги и так же молча, как тень, удалился, закрыв за собой дверь.

Руки Ваймса слегка дрожали, когда он разворачивал записку.

На листе каллиграфическим, лишённым всякого нажима почерком Витинари было выведено всего несколько слов.

«Любопытная тактика, коммандер. Не останавливайтесь. – Х.В.»

Холод, охвативший Ваймса, был глубже и страшнее любого зимнего ветра. Он понял две вещи. Первая: Витинари всё знал с самого начала. Вероятно, он наблюдал за их перепиской с таким же холодным, отстранённым интересом, как и за всем остальным.

Вторая, и самая ужасная: Патрицию это нравилось.

Это была не лазейка в приказе. Это был ещё один, более тонкий, невысказанный приказ. Ваймс больше не был повстанцем, действующим на свой страх и риск. Он был инструментом. Идеальным инструментом в руках Витинари, который только что нашёл для него новое, неожиданное применение.

И это было гораздо страшнее любого запрета.

Анк-Морпорк, как и любой большой город, обладал коллективным сознанием. Оно было не очень умным, довольно злобным, страдало хроническими провалами в памяти и имело чувство юмора, как у пьяного тролля. И в данный момент это сознание с огромным, почти неприличным интересом наблюдало за публичной поркой, которую один аноним устраивал другому.

Но атака на «Правду» и Стражу со стороны этого «Летописца» вызвала в городе странную, иррациональную реакцию. Это было глубоко личное. Жители Анк-Морпорка могли сколько угодно жаловаться на продажных стражников, на лживых газетчиков и на качество пива в «Залатанном Барабане». Но это было их священное право. Это были их стражники, их газетчики и их отвратительное, но родное пиво. Когда какой-то заезжий умник с манией величия начинал методично и, что хуже всего, справедливо критиковать их недостатки, это воспринималось как личное оскорбление.

Всё началось с одной таверны в Тенях. Глубокой ночью какой-то пьянчуга, прочитав очередной уничижительный отзыв о Страже, громко фыркнул, подошёл к «Шепчущей доске» и нацарапал кривыми буквами:

«Стража? Вчера арестовали за пьянство. В камере сидел с троллем по имени Кремень. Он пытался съесть мою обувь, но констебль вежливо попросил его этого не делать. Очень клиентоориентированный подход. 5/5 крыс».

Это был не сигнал. Это был просто один из тех случайных актов бессмысленного неповиновения, которые случаются в Анк-Морпорке каждую ночь. Ночью эти отзывы были лишь отдельными, не связанными искрами в темноте. Но Анк-Морпорк, как плесень, растет по ночам. К утру, когда город начал просыпаться, эти ироничные комментарии, пересказанные молочниками, перешептанные торговцами и пересланные по семафору самыми скучающими клерками, стали городской легендой. Это стало игрой. Новым видом спорта.

И к полудню «Перо» захлестнула настоящая лавина абсурдной, идиотской, но совершенно искренней поддержки.

Рейтинг Городской Стражи взлетел до небес.

«Капрал Шноббс пытался продать мне мои же часы, которые украл час назад. Амбициозный малый, с предпринимательской жилкой. Сразу видно, в Страже ценят инициативу. 5/5».

«Видел, как сержант Колон полчаса объяснял горгулье, что она не может мочиться на прохожих с крыши Незримого Университета. Очень обстоятельно и вежливо, проявил чудеса дипломатии. 5 крыс».

«Меня по ошибке избили дубинкой во время облавы. Но сделали это так профессионально и быстро, что я почти не почувствовал. Отличный сервис! 5/5».

Газете «Правда» досталось не меньше.

«Вчера этой газетой я завернул рыбу. Ни одна строчка не отпечаталась на чешуе. Высочайшее качество чернил! 5 крыс».

«Статьи в “Правде” идеально подходят для растопки камина. Горят ровно, почти без дыма. 5/5».

«Я ничего не понял из статьи про экономику, но там было много длинных слов. Чувствуешь себя умнее, когда держишь её в руках. 5 крыс, однозначно».

Сержант Колон и капрал Шноббс стояли у ларька «Все-что-угодно-в-булке», щурясь на светящуюся доску. Шноббс как раз получил сосиску, подозрительно пахнущую вчерашним днём и отчаянием.

— Шнобби, они что, издеваются? — пробормотал Колон, тщетно пытаясь заправить выбившуюся рубашку в штаны, которые, казалось, вели с ним свою собственную, отдельную войну. — Я же той горгулье просто сказал, чтоб она, ну… прекратила, а то хуже будет. Какая ещё, к дьяволу, дипломатия?

Шноббс пожал плечами, не отрываясь от сосиски.

— Не знаю, сержант. Но репутация — это вещь. Может, нам теперь скидку дадут? — Он с надеждой посмотрел на продавца. Продавец сделал вид, что занят чем-то очень важным на дне своего котла.

Шноббс вздохнул и откусил ещё кусок. В этом и был весь Анк-Морпорк. Никакой высокой философии. Только вечный, немой вопрос о том, можно ли извлечь из ситуации личную выгоду.

Алистер Мамп сидел в своём убежище и смотрел, как рушится его мир. Не город. Не система. Его личный, идеально выстроенный мир, основанный на логике, точности и справедливой, как удар топора, мести.

Он в ступоре смотрел на «Шепчущие доски». Он хотел довести систему до абсурда, чтобы вскрыть её бессмысленность. Но город опередил его. Он ответил на его холодный, выверенный, хирургический абсурд своим — хаотичным, жизнерадостным, иррациональным и, что было хуже всего, совершенно искренним абсурдом.