Моркоу молча принёс очередную стопку. Он был неутомим. Его спокойствие действовало Ваймсу на нервы, но в то же время не давало окончательно утонуть в этом бумажном болоте.
И тут Ваймс увидел её.
Она лежала почти на самом дне стопки, и она была другой. Тонкая папка из тёмно-синего картона, не серого или коричневого. С едва заметным тиснением: скрещённые молоточки и циферблат. Гильдия Часовщиков, Хронометристов и Изготовителей Устройств для Измерения Времени. На папке было выведено одно имя: Алистер Мамп.
Руки Ваймса действовали будто сами по себе. Он открыл папку. Внутри был всего один лист пергамента. Протокол изгнания. Он был написан сухим, безэмоциональным, каллиграфическим почерком, где каждая буква была произведением искусства и одновременно приговором.
Ваймс начал читать, и слова впивались в его мозг, как ледяные иглы.
«…по результатам аттестации изделия «Хронометр „Совершенство“», представленного мастером Алистером Мампом, комиссия отмечает следующее: при всей внешней безупречности изделия, его высочайшей сложности и эстетической ценности, следует отметить наличие микроскопической погрешности в годовом цикле, составляющей 0.001 секунды. Данное отклонение, хоть и неразличимое для непрофессионала и находящееся в пределах допустимого для изделий низшего класса, является недопустимым нарушением Стандарта Абсолютной Точности для мастера высшей категории. Вердикт: отлучение от Гильдии. Репутация: аннулирована».
Ваймс замер. Сердце сделало один тяжёлый, глухой удар. Он перечитал фразу ещё раз. И ещё. При всей внешней безупречности… Где он это видел? Точно. В отзыве на пекарню старого Граймса. Следует отметить… А это — из жалобы на Гильдию Мясников. Формулировки. Холодные, безжалостные, убийственно точные. Это был не просто похожий язык. Это был скелет, на который «Летописец» наращивал мясо каждой своей атаки. Это была ДНК его ненависти. Это был он.
Ваймс медленно закрыл папку. Тишина архива больше не казалась гнетущей. Теперь в ней звенело.
Он нашёл его.
Поздняя ночь. Кабинет Ваймса был островом тусклого света в океане спящего города. За окном Анк-Морпорк жил своей обычной жизнью: где-то вдалеке кричали, что-то с грохотом упало, проскрипела телега ночного золотаря. Обычные звуки. Но Ваймс их не слышал.
Он сидел за своим столом, и перед ним лежала тонкая синяя папка. Он должен был чувствовать триумф. Азарт охотника, загнавшего зверя. Вместо этого он чувствовал тяжесть, будто проглотил свинцовую гирьку.
Он посмотрел на Моркоу, который стоял у двери, прямой и невозмутимый, как часть дверного косяка.
— Моркоу. Мне нужно, чтобы ты кое-что выяснил. Неофициально. Этот Мамп… он жил на улице Точных Механизмов. Поспрашивай там. У старых торговцев, в пивных. Что за человек. Что с ним стало. Меня интересует всё, что было в тот год. Понял?
— Да, сэр, — кивнул Моркоу.
— И не светись. Просто слушай. Ты это умеешь.
Моркоу ушёл, бесшумно прикрыв за собой дверь. Ваймс остался наедине с папкой и его мыслями. Охота почти закончилась, но что-то было не так. Что-то мешало ему просто отдать приказ об аресте. Он чувствовал себя так, будто прочитал последнюю страницу в детективном романе и понял, что всё это время сочувствовал не тому персонажу.
Пока Ваймс ждал, в редакции «Правды» кипела работа иного рода. Уильям де Ворд, бледный, с красными от бессонницы глазами, стоял у большой грифельной доски. Он собрал фокус-группу. В неё входили тролль по имени Крепыш, гном Бьорн Железнобород и мистер Кривс из Гильдии Попрошаек, который согласился участвовать за тарелку горячего супа и обещание, что его не будут оценивать.
— Итак, господа, смотрите! — Уильям с энтузиазмом чертил на доске сложные схемы, от которых у нормального человека заболели бы глаза. — Я разработал многоуровневую систему верификации! Если отзыв оставлен пользователем, который зарегистрирован менее недели, его вес автоматически…
— Простите, — перебил его мистер Кривс, деликатно промокая губы салфеткой. — А что такое «вес»? Это как в фунтах?
— Нет-нет, это… это его влияние на итоговый рейтинг! — Уильям слегка запнулся. — И вот ещё! Если в отзыве содержится более двух грамматических ошибок, его вес снижается на пятнадцать процентов! Гениально, не так ли?
Тролль Крепыш задумчиво почесал свой каменистый подбородок, издав звук, похожий на скрип сдвигающихся тектонических плит.
— А если я хочу сказать, что камень, который я купил, хороший, но пишу «камень харошый», то, э-э… моё мнение уже не такое важное?
— Ну, э-э… технически, да, но…
— А по-моему, это всё ерунда! — вмешался гном Бьорн, стукнув кулаком по столу так, что подпрыгнули ложки. — Главное — чтобы крысы были нарисованы правильно! У той, что на доске, хвост слишком короткий! Это оскорбляет мои гномьи эстетические чувства! И уши! Уши-то должны быть круглее!
Уильям де Ворд уронил мелок. Он смотрел на свою фокус-группу, и на его лице было написано отчаяние человека, который пытался объяснить теорию струн трём говорящим кирпичам. Он пытался починить механизм, не понимая, что проблема была не в шестерёнках.
Моркоу вернулся через два часа. Он вошёл тихо, как всегда.
— Ну? — спросил Ваймс, не поднимая головы от папки.
— Я поговорил с владельцем таверны «Зубчатое колесо», сэр. Он хорошо помнит Мампа. Говорит, был гений. Тихий, замкнутый. Жил своей работой.
— Это я и так знаю, — пробормотал Ваймс. — Что ещё?
Моркоу помолчал секунду. Его молчание всегда было весомым.
— В тот год, сэр… когда он делал тот хронометр… его жена была больна. Лёгочная хворь. Она угасала. Медленно. Мамп почти не спал. Разрывался между мастерской и её постелью. Хозяин таверны говорит, он видел, как у Мампа дрожали руки, когда тот держал кружку с пивом. Но он был слишком горд. Он не просил у Гильдии ни отсрочки, ни помощи. Никому не говорил. Наверное, считал это… слабостью.
Голова Ваймса медленно поднялась. Новость не прогремела, как гром. Она вошла в него тихо, как игла под ребро.
Дрожали руки.
Он вдруг вспомнил. Не этот случай, другой. Давний, почти забытый, засунутый в самый тёмный угол памяти. Запах лака и часового масла в маленькой лавке старого часовщика. И взгляд этого старика — растерянный, униженный, — когда молодой, полный праведного гнева констебль Ваймс обвинил его в краже. Обвинения потом развалились, но было поздно. Репутация была уничтожена.
Ваймс посмотрел на свои ладони. Чужие.
Удовлетворение от раскрытия дела окончательно испарилось, оставив после себя горький, медный привкус. Привкус чужой беды и собственной давней вины.
Он искал монстра. А нашёл человека, которому система не оставила допуска на то, чтобы быть человеком.
И как, во имя всех богов и демонов, вершить правосудие над тем, кому ты так отчаянно сочувствуешь?
Переулок в Тенях был узким и грязным даже по анк-морпоркским стандартам. Он вонял сыростью, отчаянием и чем-то кислым, что лучше было не идентифицировать. Здесь, зажатая между рухнувшим складом и домом сомнительных развлечений, стояла старая, покосившаяся часовая мастерская. Окна были тёмные, на двери висел ржавый замок, который, казалось, держался на честном слове и многолетней грязи.
— Он здесь, — прошептала Ангва. Её ноздри трепетали. — Я чувствую.
— Что именно? — спросил Ваймс, его голос был тихим.
— Запах… чистоты. Полировочной пасты. И… — она нахмурилась, прислушиваясь к чему-то за гранью человеческого восприятия. — Холодной, очень старой ярости.
Сержант Детрит не стал возиться с замком. Он просто упёрся плечом в дверь. Дерево протестующе затрещало, и дверь сорвалась с петель. Замок жалобно звякнул и упал в грязь.
Они вошли внутрь. И остановились, поражённые.
Ваймс ожидал увидеть логово безумца: хаос, беспорядок, стены, исписанные планами мести. Но то, что он увидел, было полной, пугающей противоположностью.
