Второй — долговязый с заиканием, но с умом. Я заметил, как он наблюдал за мной с первого дня. Остальные — остались. Боятся леса. Или того, что может встретить их в этом лесу.

— Если мы сдохнем, — сказал Влад, — Не вините меня. Я просто… не люблю умирать в ненадёжной компании.

— Сдохнем — значит, так надо, — ответил я. — Но если нет — значит, выберемся еще за свою жизнь, братцы.

Они кивнули. Мы собрали немного воды, засунули в холщовые мешки остатки сухаря и шагнули в тень.

Лес был тих. Даже чересчур. Только собственное дыхание и редкий треск сучьев под ногами. Кроны сомкнулись, как крышка гроба. Солнце почти не пробивалось. Трава — как выжженная, мёртвая. Птиц не слышно совсем.

Я шёл первым. Чувствовал каждый шаг. Каждую ветку, будто они хотели обвиться вокруг моих ног. Пространство дышало чем-то… древним. Зловещим. Но мне это было ближе, чем свет и поле.

Я не доверял миру, где всё ясно. Я знал — зло не в тенях. Оно сейчас на троне и у власти.

Шли часа два. Абсолютно без слов, в полной тишине. Потом раздался хруст.

Я обернулся.

Медведь — огромный, с тёмной шерстью и сломанным ухом — вышел из-за дерева, будто знал, что мы тут. Он не ревел. Просто шёл. Молча. Прямо на нас.

— Не двигайтесь и не говорите ни слова… — прошептал я.

Влад бросился бежать. Это была его фатальная ошибка, медведь рванул за ним. Крики, всплеск крови, хруст костей.

Второй — тот, с заиканием, замер. Я хотел шагнуть к нему, но зверь уже разворачивался и рванул в его сторону. Я закричал, бросился вперёд. Пнул зверя в бок, почувствовал, как когти полоснули по плечу. Боль — яркая, настоящая, вот она.

Я упал. В глаза летела грязь, в ушах — чужая смерть.

Но я встал. Встал и посмотрел на зверя.

Он остановился. Встретился со мной взглядом. Мы смотрели друг на друга, как равные соперники.

И… ушёл. Просто развернулся и ушёл. Я остался один.

Живой. В крови. Среди трупов и сломанных деревьев.

Я не знал, сколько лежал, прежде чем силы вернулись.

В груди пульсировала боль. Но внутри — всё стало тише. Я встал, прошёл дальше, оставаться тут не было больше времени.

И тогда услышал голос. Старый. Скрипучий.

— Ты долго шёл ко мне, Волков…

— Волков… — голос был хриплым, будто из-под земли.

Я остановился. Впереди между деревьями замаячила избушка — старая, покосившаяся, покрытая мхом крыша. Она не могла быть здесь. Не могла быть сейчас — но была. Как будто вынырнула из-под земли и предстала перед моим взором. Или из того самого промежутка между жизнями, где я впервые увидел лицо, вырезанное из пепла.

Я подошёл ближе. Шаги давались мне достаточно тяжело. Рана на плече горела болью. Кровь запеклась, ткань прилипла к коже. Но внутри было ощущение — не боли, а зова предков. Сильного притяжения.

— Ты выжил, — раздалось снова. — Значит, судьба сильнее, чем ты думаешь сам.

На пороге стояла женщина. Маленькая, сухонькая, с большими карими глазами. Лицо — усыпано морщинами, будто вековой пергамент. В руках — деревянная чаша.

— Кто ты такая? — спросил я.

— Та, кто помнит. Та, кто ждала. Та, кого не убить временем. Войди, Пепельный.

— Я ещё не Пепельный.

— Ошибаешься. Ты — уже он. Просто не принял себя. Это твоя главная задача и я помогу тебе.

Я зашёл в хижину.

Внутри пахло гарью, полынью и резкий запах железа. К потолку тянулись связки сушёных трав, в очаге потрескивали угли, а на деревянном столе стояла ещё одна чаша — большая, как ладонь, и тяжёлая.

— Пей, — сказала она. — Здесь — не сила. Здесь — правда. Истинное имя не получают. Его вспоминают. Только ты сам решаешь, кто ты. Но вкус у истины горький, так что будь готов заранее.

— А если я не выпью? Что будет тогда?

— Уйдёшь. В лес. Один. С чужим именем. С чужим сердцем. И умрёшь, так и не родившись заново прямо в этой избе.

Я взял чашу. Она была горячей.

Запах — резкий, как зола и медь. Тянуло тошнотой.

Я выпил. Мир сорвался с оси.

Сначала — тьма. Потом — образы. Не мои, не чужие — смесь. Я видел мужчину в доспехах цвета серебра. Его лицо было моим. Его меч — в моей руке. Его клятвы — на моих устах.

Я видел, как он стоял перед толпой — и толпа кричала. Я видел, как он не дрогнул. Как его имя вычеркивали из свитков. Как клеймили, как жгли знамёна.

И в тот момент, когда огонь коснулся его кожи — он улыбнулся. Потому что знал — он ещё вернётся.

И этот «он» — теперь я.

Я очнулся на полу. Пот заливал глаза. Виски стучали. Лёгкие тяжело дышали. Но внутри — было ясно. Спокойно. Наконец-то пришло полное осознание.

Знахарка стояла рядом. Она не касалась меня — но я чувствовал, будто она держит меня за руку. Или за душу, странное ощущение.

— Кто ты теперь? — спросила она.

Я поднялся. Глубоко вдохнул. Прислушался к себе.

— Я — Пепельный.

— Запомни это. Не имя делает тебя собой. А поступки, которые ты совершишь. Кровь, которую прольёшь. И те, кого поднимешь за собой.

Она протянула мне свёрток.

Тёмный плащ. Серый, словно сшитый из пепла. На спине — знак, похожий на старую, обугленную руну.

— Символ твоего пути. Не герб. Не знамя. Но те, кто знают, — увидят.

Я надел его. Он лёг на меня, как вторая кожа.

Уходя из хижины, я больше не спотыкался.

Я шёл легко. Точно знал, в каком направлении двигаться. Спина выпрямилась. Плечи — выше. Голова — ровно.

Не потому, что я стал сильнее. А потому, что я принял нового себя.

И в лесу, среди этой древней, холодной тьмы, я почувствовал, как мир впервые отозвался мне. Он не принял меня — но заметил. И я знал, это — только начало. Начало моего большого пути, который предстояло пройти стойко идя на встречу всему неизвестному в данный момент. Но это начало, в нём было намного больше всего, что было когда-то у меня до этого. Прошла жизнь уже не имела значения. Прошлое в целом не имело значения. Только здесь и сейчас. Только я и мой путь.

Утро пришло без предупреждения. Не было ни пения птиц, ни ласкового солнечного света. Сначала в темноте посерели очертания деревьев, потом небо над лесом стало свинцовым, будто натянутым между мирами полотном. Я поднялся с земли тяжело — как будто проснулся не после сна, а после боя.

Голова гудела. Тело ныло. Но внутри… внутри всё было иначе. Раньше — раздвоенность. Раньше я чувствовал себя куском металла, вбитым в чужую плоть. Сейчас — всё иначе. Плоть и воля, память и ярость, имя и голос — всё складывалось в меня. Я был не призраком в теле. Я был самим телом.

Я — Пепельный.

Когда я выговорил это про себя, земля будто вздрогнула под ногами. Или мне показалось.

Старая знахарка уже исчезла. Ни следа — ни запаха, ни развороченных трав, ни чаши, из которой я пил. Будто и не было. Будто я всё это просто выдумал. Но в груди пульсировало нечто новое — чувство пути. Я знал, что она показала мне только начало. Дальше — мой выбор и моя воля.

Я встал. Пошёл. Сначала медленно, потом быстрее. Ветви хлестали по лицу, мокрые от росы, холодные. Я не щурился. Я вдыхал лес — всей грудью, с жадностью голодного волка.

Я думал о том, кто я теперь. О том, кто я был. И о том, кем я стану. В груди гудело что-то тяжёлое и неукротимое — как будто по венам вместо крови шёл дым костров и крик предков.

«Ты не просто жив. Ты вызван. Призван. Выбран».

И в этот миг — я услышал её. Крик.

Резкий, отчаянный. Женский.

Он прорезал утро, как нож — масло. Я остановился. Деревья, трава, звери в лесу — всё замерло. Я затаился. Но крик повторился. Уже ближе. Тонкий, но пронзительный, как плач умирающего оленя.

Я не думал. Просто побежал.

Ноги сами несли. Ветки рвали одежду, по лицу хлестали сучья. Сердце гремело в ушах. Я не знал, кто она. Не знал, зачем. Только чувствовал — я должен туда. Сейчас. Немедленно. Бегом

Что-то внутри меня отзывалось на её голос, как струна на прикосновение пальцев. Будто я слышал этот крик раньше. В другой жизни. В другом теле.