– Я и не подозревал, что вы хотите уехать отсюда. – Котти был совершенно ошарашен. – Ведь «Корона» процветает, не то что другие таверны.

– Все верно, но мы скучаем по Лондону. – Сара запнулась, стараясь подобрать подходящие слова. – И Уилл тяжело болен. Он хоть и выглядит здоровым и крепким, но его часто мучают боли: говорит, что ощущает, будто его что-то грызет изнутри. Ему нужны знающие доктора. К тому же он говорит, что, если ему суждено умереть… – У нее на глаза навернулись слезы. – В общем, умереть он хочет на английской земле.

– Какое несчастье, госпожа Сара! И подумать не мог…

– Да я и сама узнала всего две недели назад. Но это неважно. – Сара смахнула слезы. – А поговорить мы хотели вот о чем. Мы очень тебя любим, ты стал для нас сыном, и хотели бы, чтобы ты вернулся вместе с нами.

– Обратно в Лондон?

– Да. Я знаю, раньше тебе приходилось там тяжело, но теперь все будет по-другому. Мы с Уиллом позаботимся, чтобы ты ни в чем не нуждался.

Котти совершенно растерялся, поскольку никогда не думал о возвращении в Англию: знал, что это невозможно. Год назад он согласился бы без сомнений, поскольку считал, что здесь его ожидает жизнь, полная лишений, и ничего больше, но теперь благодаря смекалке и предприимчивости перед ним открывались новые горизонты. И как ни странно, первое, о чем он подумал, это семья Блэксток. После очень недолгого знакомства он почувствовал себя ее членом в значительно большей степени, чем ощущал себя с Мурами, которые всегда были так добры к нему.

– Я знаю, – продолжала Сара Мур, – что твоя жизнь в Лондоне была тяжелой, но сейчас мы с Уиллом купим трактир, и потом он перейдет к тебе, Котти.

Иметь трактир в Лондоне, с точки зрения Муров, было пределом мечтаний, но Котти стремился вовсе не к этому.

– И когда вы решите окончательно?

– Мы уже решили. Покупатель прибыл сегодня с третьей флотилией специально для того, чтобы приобрести здесь подобное заведение, и, осмотрев множество таверн, выбрал нашу. Но что самое замечательное, господин Роберт Беллер готов сразу расплатиться! Ты ведь знаешь, что в Сиднее вряд ли найдется покупатель с такой суммой!

– Значит, скоро… – пробормотал мальчик, глядя в добрые глаза женщины и прекрасно понимая, что если сразу же откажется, то очень обидит ее. – Я подумаю над вашим предложением, госпожа Сара.

Она схватила его за руку и с надеждой спросила:

– Ты обещаешь подумать как следует?

– Обещаю.

Из дневника Питера Майерса

«Март 1788 года.

Постепенно возле устья реки, впадающей в Сиднейскую гавань, возник поселок. Условия моего существования тем временем становились все хуже и хуже. Хоть я и старался заставить себя непредвзято относиться к Уилбурну, он всегда находил какой-нибудь повод, чтобы придраться и оскорбить меня. После нашего прибытия почти все солдаты решили, что их обязанности закончились вместе с путешествием, и отказались надзирать за нами, поэтому губернатор Филипп назначил надзирателями кое-кого из самих осужденных. Что руководило им при выборе – я не знаю: большинство этих надзирателей совсем не разбирались в строительстве, но зато обращались они со своими подчиненными лучше, чем солдаты. К сожалению, Уилбурн так и остался на своем посту. Но довольно об этом мерзком типе! Из-за него я света белого не видел – ни к чему ему отнимать у меня еще и ночи!

За последние несколько недель мы наконец по-настоящему развернули строительство, хотя при этом возникло множество непредвиденных проблем, таких, к примеру, как отсутствие опытных плотников и знающих руководителей. К тому же осужденные – это не добровольцы: сами работать не будут, их требуется постоянно понукать. Да еще инструментов не хватает.

Оказывается, окрестности изобилуют великолепным песчаником, а вот известки очень мало, поэтому приходится использовать для наших домов другие материалы. Опыт туземцев в этом деле нам не пригодился: их жилища ненамного лучше карточных домиков, с той лишь разницей, что сложены из опирающихся друг на друга кусков древесной коры. После многочисленных экспериментов мы все-таки нашли способ строительства. Пусть результаты его не отличаются особой красотой, зато он вполне доступен и позволяет использовать материалы, имеющиеся в нашем распоряжении. В сущности, дома, которые мы строим, во многом похожи на индейские хижины, но только каркасы у них из балок, а стены – из мягких, легко режущихся пальмовых стволов. Промежутки между стволами заполняются переплетенными ветвями, которые затем обмазываются глиной. Когда она высыхает, стены белятся. Вместо полов – утрамбованная земля, а крыши – из дерна или камыша.

Для строительства госпиталя, казарм и товарных складов используется строевой лес, а свою резиденцию губернатор Филипп собирался построить из песчаника. Надо только набрать достаточное количество известки, которую получают из раковин устриц, что осужденные женщины собирают в бухтах. Пока почти все мы еще живем в палатках, но находиться в них, особенно в дождливую погоду, совершенно невыносимо.

Апрель 1788 года.

Пару недель назад двое осужденных бежали куда-то в глубь страны, а сегодня один из них вернулся – истощенный, в горячке, не переставая бормотать о мертвом товарище и «черных призраках», которые преследовали его на протяжении всего пути.

Да, бежать отсюда некуда: по одну сторону от нас лежат тысячи миль морских отмелей, по другую – враждебные и опасные земли, которым нет конца, хотя преодолеть это желание, забыв, какая судьба тебя ждет, невероятно трудно. Когда вокруг все так плохо, разум требует перемен, и не имеет значения, к худшему или к лучшему они окажутся.

С ростом нашего маленького поселка росла и моя неудовлетворенность жизнью. Уилбурн обращался с нами несправедливо и жестоко, и среди осужденных зрело недовольство, хотя высказать свои претензии ему в лицо никто пока не решался. Осужденных, которые отказывались повиноваться, заковывали в цепи и отправляли в специальные бригады, где работать и без тринадцатифунтовых гирь, прикованных цепями к лодыжкам, невероятно тяжело.

Тех немногих осужденных женщин, что прибыли на кораблях, распределили между офицерами и другими высокими чинами. Поскольку сказывается отсутствие женского общества, губернатор Филипп должен был объявить о суровом наказании, которое ожидает тех, кого заподозрят в мужеложстве. Тем не менее оно имеет место быть, что вызывает крайнее отвращение у тех из нас, кто, к счастью, еще не опустился до скотского состояния. Я, правда, порой задумываюсь, сколько человеческого осталось во мне. Ко многому из того, что еще год назад глубоко задевало меня и причиняло боль, теперь я отношусь с полным безразличием. Я часто думаю о моей любимой Элизабет и детях, пишу им письма, которые надеюсь отправить, когда придут корабли с продовольствием.

А еще я мечтаю убить Уилбурна и сбежать отсюда. Вопреки всему, что рассказывают об этой негостеприимной земле, в моих мечтах она всегда представляется зеленой и плодородной, и я вижу, как пересекаю ее и оказываюсь в родимой Англии. Мечта, несомненно, безумная, но по-своему облегчавшая череду тоскливых дней, как и не менее безумная, чем предположение, что по ту сторону горной цепи, на западе от Сиднея, лежит Китай, до которого, по слухам, несколько дней пути. Какая бы страна ни лежала по другую сторону Голубых гор, называемых так за то, что они постоянно окутаны голубым туманом, я твердо знаю, что это не Китай. Но я не стану смеяться над теми, кто верит: у каждого должна быть мечта. Только мечты подчас удерживают нас от сумасшествия и самоубийства.

Все, что радует меня в этой жизни, – мой дневник и общество Генри и Котти Старков. Мальчик, конечно же, не осужденный, может бегать где захочет и чувствует себя на удивление хорошо. Для своих девяти лет он проявлял изумительную предприимчивость и находчивость и каким-то образом, о котором я могу только догадываться, раздобывал дополнительно еду и всякие полезные вещи, что в наших условиях очень высоко ценится, поэтому ни его отец, ни я не требовали от него отчета. Генри, увы, не становится лучше. Когда-то он, вероятно, был сильным и здоровым, но сейчас его точит какая-то неведомая болезнь, от которой он быстро чахнет. Котти никогда не заговаривал со мной об этом, но в его глазах я вижу тревогу.