Я грустно улыбнулась, чуть отвернувшись, чтобы расстроенная новоиспеченная жена меня не видела. Да уж, знакомо. Любовная лодка разбилась о быт. Такое часто случается, когда взрослые уже не молодые люди начинают жить вместе, особенно — если у одного или сразу двоих не было опыта совместного быта. У каждого человека уже к тридцати годам, как правило, есть определенный набор бытовых привычек, от которых он отказывается или вовсе не собирается, или делает это, но крайне неохотно.

Мы с Георгием поначалу тоже ссорились из-за невынесенного мусорного ведра или забытой в раковине грязной тарелки, а потом, разбив парочку тарелок в пылу ругани, решили не испытывать больше наш союз на прочность и обратиться за помощью к психологу. И нежданно-негаданно спустя пару-тройку месяцев наша пока еще не очень крепкая семейная лодка перестала биться о быт и начала тихо-мирно покачиваться на волнах. Нет, ее, конечно, иногда потряхивает, но мы с этим справляемся. А ссоры из-за грязной посуды вообще сошли на нет, как только мы купили посудомоечную машину. Вообще, как я поняла, многих конфликтов можно избежать, если проблемы сразу обсуждать, а не замалчивать.

Но Катерина Михайловна со своим Климентом Кузьмичом живут, к сожалению, совсем в другое время. Ни она, ни он, ни даже Лида к психологу не пойдут — тогда это просто было не принято. Вот и жили семейные пары годами и даже десятилетиями, копя обиды друг на друга. Ну ладно, не мое это дело. Молодые бранятся — только тешатся. Катерина Михайловна с Климентом Кузьмичом — люди пожилые, опытные, мудрые. Разберутся и без меня. А вот подруге Лидочке надо как-то помочь…

— Здравствуйте, Дарья Ивановна! — повторил длинноволосый парень в джинсах, неожиданно подскочивший ко мне. — Не узнали? Извините, не хотел напугать.

Я опустила сумку с тетрадями, которую прижала к груди, приготовившись к обороне, и вгляделась в его лицо. Длинные рыжие волосы обрамляли плечи, а руки с тонкими музыкальными пальцами держали какой-то круглый длинный футляр, который я издалека приняла за палку. С такими обычно ходят художники.

— Сережка? — облегченно выдохнула я. — Вот так вымахал! Ну точно! Ты же говорил, что тут где-то живешь!

— Ага, — рассмеялся бывший школьный «хулиган» Сергей Лютиков. Он был одним из восьмиклассников, шефство над которыми мне поручили во время моего прошлого путешествия в Советский Союз. Почему-то моя реакция не вызвала у него удивления. Может, мы и впрямь давно не виделись? Скорее всего, так и есть… Школу-то он давно окончил. Бывшие выпускники не захаживают к своим учителям каждый день.

— Тыщу лет Вас не видел, — затараторил парень, осторожно беря у меня из рук сумку. — Я помогу? Ого, тяжеленная какая! Опять «кирпичи», то есть тетрадки носите? Пойдемте провожу до метро! Уж извините, что первого сентября к Вам не зашел, на работе допоздна засиделся.

И он уверенно двинулся вперед. Я засеменила следом.

— Расскажи хоть, как жизнь у тебя сложилась, — поинтересовалась я. — Слышала, в Суриковском институте учился?

— Да, поступил, правда, не с первого раза. Пришлось попотеть, чтобы пробиться. Окончил год назад, работаю вот в театре художником-оформителем, — охотно откликнулся Сережка. — Живу тут же, с мамой и отчимом… Скорее бы съехать, что ли. Надоело…

На мгновение я узнала в этом рослом сутулом парне робкого, застенчивого и неуверенного в себе парнишку-восьмиклассника, который был невероятно талантлив, но страдал от кучи комплексов. В семье ему приходилось несладко: мать и отчим были заняты собой и на ребенка особого внимания не обращали. Поэтому, собственно, он и связался поначалу с местной шпаной и проиграл в карты главарю по кличке «Гвоздь» сумму, в то время эквивалентную целой зарплате учителя.

Тогда я долго думала, как же наконец донести до Сережкиных родителей, что надо бы хотя бы иногда заниматься ребенком. Не придумав ничего лучше, я решила воспользоваться своим статусом классного руководителя и заявилась к ним на порог, почитав предварительно несколько статей по педагогике. Однако из этого визита ничего хорошего не вышло.

— Наш стервец опять чего-то учудил? — равнодушно спросила меня открывшая дверь женщина в фартуке с холодным, будто каменным лицом. — Так и знала. Иначе бы не пришли.

— Эмм… учудил? — глупо переспросила я. Все научные термины и определения мигом вылетели у меня из головы. Кажется, с матерью, не называющей своего ребенка иначе как «стервец», все разговоры бессмысленны.

— Ну да… А чего хотите-то? Не просто же так Вы на порог заявились, — не предлагая войти, поинтересовалась Сережина мама.

Набрав воздуха в легкие, я вспомнила наконец заготовленную речь и попыталась крайне вежливо, но настойчиво намекнуть ей, что с ребенком неплохо бы хотя бы иногда разговаривать и интересоваться его жизнью.

Мои самые худшие предположения оправдались. Сережка был абсолютно прав: на него попросту было всем начхать.

— Нам с мужем некогда с ним возиться. Он не грудной ребенок, а большой парень. Какие там у него «проблемы в общении», нам совершенно все равно. Сам пусть со своими «тараканами» разбирается. Нам деньги нужно зарабатывать. — резким, рубаным тоном протявкала горе-родительница и захлопнула дверь перед моим носом. Поняв, что тут глухо, как в танке, больше я визитов не наносила. А Сережкиной родительнице даже посочувствовала — вряд ли такую мать может ждать хорошее отношение в старости от ребенка, которого она презирала всю свою жизнь.

Тут я снова обратила внимание на то, как сейчас выглядит Сережка. Длинные волосы, широкие джинсы, какие-то странные аляповатые ботинки… Неужто передо мной настоящий «олдовый» хиппи? Как интересно! Надо бы расспросить его, как живут и чем дышат неформалы семидесятых, «дети цветов». А то кто его знает, вдруг мое теперешнее путешествие будет совсем коротеньким, и уже завтра я снова проснусь в двадцать первом веке, рядом с моим женихом Георгием.

— Make love not war? — нерешительно спросила я у него.

Сережка с удивлением воззрился на меня, а потом рассмеялся.

— Ну да… а что?

— А не боишься так по улицам ходить? Вдруг шпана пристанет…

— Да не… той шпаны, которая вокруг «Гвоздя» крутилась, тут уже нет, — рассудительно сказал Сережка. — Он на кражах квартир в итоге попался и сел. Не надумал ничего умнее, как телевизор у соседки вынести. Помните, Володя тот, «Мосгаз» который, тоже на этом погорел? По номеру быстро вычислили. Как «Гвоздя» «закрыли», так все и разбежались. Да они и раньше меня не трогали, после того, как я в карты выиграл.

— А где теперь этот «Гвоздь»?

— Понятия не имею, — равнодушно пожал плечами Лютиков. — Я с ним не разговаривал после той игры в карты. Он меня тогда десятой дорогой обходить стал.

— А где ваши собираются обычно? — продолжала я расспросы.

— А Вам зачем? — спросил Сережка, с любопытством глядя на меня.

— Ну… так… исключительно из научного интереса, — на ходу придумала я. — Я же педагог, нужно знать, чем живет и дышит теперешняя молодежь.

Мы двинулись к станции метро «Сокол». Я едва поспевала за выросшим Сережкой. Тот, заметив, что мне неудобно за ним семенить, сбавил шаг. По дороге бывший восьмиклассник кое-что рассказал мне о культуре хиппи, а я, внимательно его слушая, параллельно пыталась вспомнить все, что уже знала на тот момент.

Насколько я помню, движение хиппи захлестнуло столицу в конце семидесятых годов. Представителей этого течения легко можно было отыскать почти в каждом крупном городе СССР на так называемых «тусовках». В Москве же основными местами сбора были «Психодром № 2», «Фрунзенский садик» (на улице Знаменка), «Пушка» (Пушкинская площадь), Арбат или «Гоголя» (Гоголевский бульвар).

В массовом сознании в те годы слово «хиппи» вызывало в большинстве своем негативные ассоциации. При слове «хиппи» многие представляли себе неопрятных молодых людей с длинными волосами, бездельников, в общем, полную противоположность культивировавшемуся тогда образу «строителя коммунизма». Вот парень, поехавший строить БАМ — другое дело… Тот — образец для подражания, идейный и сознательный гражданин.