Внизу возникло движение, что-то мелькнуло – кого-то вытолкнули в самый центр. Виржини. Я вжал лицо в решетку. Виржини поскользнулась на чем-то навроде куска фанеры, чуть не потеряв равновесие, попятилась, выставив руки. В поле зрения появился человек. Мужчина, высокий, белый. Мне не требовалось знать его, чтобы понять – это Витор. И гадать, как ему удалось освободиться из-под стражи, тоже нужды не было.

От отчаяния мне захотелось разбить лоб о чертову железную решетку. Я был бесполезен. Как был бесполезен и для Марии, работая сверхурочно на своем безопасном корабле за тысячу миль от нее, когда она нуждалась во мне больше всего.

Внизу Витор заговорил, теперь я слышал отчетливо.

– Ты же знаешь, я не хочу причинять тебе боль.

Мне так не показалось. В руке у него был обрезок трубы.

– Мне просто нужно знать, что тебе рассказала обо мне Тереза. И найти ее. Где она?

– Я не знаю.

– Не знаешь, где она, или не знаешь, что она рассказала? – Он продолжал наступать на нее.

– Ни того ни другого.

– Ну нет, думаю, что-то она тебе все же рассказала. Что?

– Ничего.

Он зло рассмеялся:

– Ничего? Думаешь, я в это поверю? Вы столько дней провели вместе и обо мне не говорили? Согласись, в такое очень трудно поверить. Скажи мне правду.

Виржини покачала головой и отступила за бочонок с водой.

– Сам знаешь, мы с Терезой не ладили с самого начала.

– Что ж, давай я выражусь по-другому. Что она рассказала другим? И что им рассказала ты?

– Каким другим?

– Не притворяйся. Сказал же, мне осточертело твое притворство. Вечно изображаешь невинность, делаешь большие глаза. Ты знаешь, каким другим. Я только что видел, как ты разговаривала с одним из них на верфи. Что ты им обо мне рассказала? Сколько ты у них взяла?

– Ничего!

Раздался пронзительный металлический лязг, звук удара стали о бетон. Я не мог больше торчать тут, смотреть, как он ее избивает. Надо как-то добраться туда, что-то придумать, вытащить ее.

– Лгунья!

Он схватил ее, приподнял и швырнул на бочонок. Надавив ладонью на затылок, нагнул ее и погрузил голову в воду.

Я перестал дышать. Ее ноги бились в воздухе, я слышал, как бурлит вода. Она захлебывалась криком, ужасным, булькающим криком, – этот крик годами преследовал меня в кошмарах. Вероятно, прошло всего две-три секунды, когда он вытащил ее за волосы, но мне они показались часами.

Он держал ее за голову, прижимая ее к бочке, пока она кашляла и хватала ртом воздух.

– Говори!

– Витор… – выговорила она, молотя руками, но явно не в силах вырваться, – отпусти меня.

Он снова окунул ее в воду.

– С чего бы? Ты бросила меня умирать. Почему бы мне не поступить с тобой так же?

Во мне все заледенело. Я увидел двоих детей, плавающих лицом вниз на мелководье, и жену, унесенную течением на шестифутовую глубину, – рот открыт, невидящие глаза остекленели.

Витор вытащил Виржини из воды и швырнул на пол. Она судорожно глотала воздух, вода темной лужей растекалась по бетону. Витор ходил взад и вперед, помахивая трубой, конец которой ударялся о бетон с мерным похоронным звоном.

Я отрекся от Бога много лет назад, когда он отнял у меня мою семью. Последний раз я был в церкви на поминальной службе по моей жене и детям. Как и бесчисленное множество других, их тела так и не всплыли, поэтому мы не смогли ни провести погребальные обряды, ни даже устроить нормальные похороны. Вместо этого сестра Марии соорудила в моем доме алтарь из фотографии, которую я теперь держу в своей каюте, повесила на нее четки Марии и зажгла свечи, и родственники плакали и молились перед ним. Я не мог молиться ни в ту ночь, ни в какую другую ночь после этого. Я просто сидел там и смотрел, как тают свечи. Эта фотография не заменит мне сына, дочь и жену. Они не упокоились с миром. Бога не было с нами в той комнате. Бога не было в том цунами.

Но, стоя на пожарной лестнице, я поймал себя на том, что умоляю именно Бога, в которого не верю. Помоги мне, пожалуйста. Пожалуйста. Помоги ей.

Наверное, я никогда не пойму, была ли идея, пришедшая мне в голову, ответом на мою молитву. Рационально мыслящий человек сказал бы, что мое подсознание прорабатывало возможности, пока разум был парализован. Но в памяти всплыло слово, которое Виржини использовала на «Патусане». Орангпутих – белый человек, колонизатор, тот, кто столь пагубно повлиял на историю моей страны и судьбы ее жителей. Орангпутих – недавно я слышал это слово еще от одного человека.

К черту процедуры, к черту правила. Достаточно взглянуть, к чему привела моя одержимость работой. Я отошел от окна, прижался спиной к стене и позвонил Умару. Он из Порт-Брауна, он всех тут знает. Я объяснил ему, что мне нужно.

– Поспеши, Умар. Если свяжешься со мной в течение пяти минут, с меня новый мобильник. Последней модели.

Никогда еще его голос не звучал так молодцевато.

– Сэр, есть, капитан, сэр.

Меньше чем через минуту мобильник завибрировал. Сообщение с незарегистрированного номера. У вас есть для нас информация?

У меня пересохло во рту. Путаясь в пальцах, я настучал ответ. Человек, которого вы ищете, здесь, написал я и добавил адрес. Вдогонку отправил: Поторопитесь.

В моей каюте, когда мы пересекали океан, Виржини спросила: что такое грех, что такое вина? Другими словами, что такое долг и расплата? Что такое одна жизнь по сравнению с другой? Что такое одна душа против трех? Думаю, я сделал бы тот же выбор и сейчас.

Я хотел сунуть телефон в карман, но он выскользнул из моей трясущейся руки, как прыгающая рыба. Поймать его я не успел, и телефон, описав дугу в воздухе, упал на платформу внизу с оглушительным звуком, который, наверное, было слышно на несколько кварталов вокруг.

Я тут же приник к решетке. Витор замер, всматриваясь в окно под моим. Должно быть, он заметил тень, потому что вдруг резко вскинул голову. Я пригнулся.

– Джейк? – насмешливо крикнул он. – Это ты? Что, опять сыграем в эту игру?

Получается, он не знает, что Джейк ранен. Против света Витор не мог разглядеть, кто это. Я поднял голову ровно настолько, чтобы увидеть его, увидеть ее. Я надеялся, что она догадается, что это я, и это немного ее успокоит.

Виржини наблюдала за ним, скорчившись на полу.

– Это полиция. – Голос ее прозвучал неожиданно твердо.

Он обернулся:

– Полицейские меня не тронут, об этом я позаботился. Это Джейк. И он снова снаружи и не может войти. А ведь не мешало бы усвоить урок.

– Это не Джейк, – сказала Виржини, вставая.

Витор снова задрал голову.

– Откуда такая уверенность? Ты говоришь, что это не твой муж, потому что просто знаешь, что твой муж не станет тебя спасать после того, что ты сделала. – Он замахнулся трубой, но был слишком далеко, чтобы дотянуться до нее. – Могу поспорить, ему противно даже прикасаться к тебе.

– Это мне противно прикасаться к тебе, – ответила она.

Ее самообладание ободрило меня. Теперь она видела Витора таким, какой он есть. Она сбросила эти оковы вины. И что-то внутри меня тоже успокоилось, как будто она вылила немного того масла, о котором говорила Мария, на тревожные воды моей души.

Когда через несколько минут наступил конец, он наступил быстро и громко: адский рев мотоциклов и машин, серия взрывов.

Услышав шум, я рванулся к лестнице. К третьему или четвертому хлопку я уже был уровнем ниже, спускался по выдвижной лестнице. Я понимал, что дверь уже взорвана, что на склад ввалилась целая толпа головорезов. Я был у входа, когда она вышла, заходясь в кашле, цепляясь за пыль в воздухе, как утопающий хватается за воду. Она слепо ткнулась мне в объятия, я подхватил ее на руки – она весила больше, чем моя дочь, меньше, чем моя жена, – и бросился бежать, не оглядываясь на то, что происходило позади меня, на то, чему я стал причиной. Возможно, они пощадят Витора, возможно, нет. Теперь это зависело от воли судьбы – судьбы, которую Витор сам на себя навлек.