«Из пипец какого далёкого, дорогой советский инженер Баранов», — подумал Жека. Но вслух произнёс:

— Из достаточно отдалённого.

Санаторный человек Геннадий улыбнулся.

— Вы там, наверное, к звёздам вовсю летаете… — поддержал он эту, как ему, видимо, думалось, шутку или розыгрыш.

— Да ни хера, — оборвал его Жека, которому надоело это затянувшееся вступление. — И к вам я по вопросу вполне себе приземлённому.

Жека сделал паузу и уставился Гене в переносицу.

— Насчёт вашего морального облика.

Геннадию резко расхотелось улыбаться. Он вздрогнул, как от удара, моргнул, потом привстал и обеспокоенно заозирался.

— Да один я, не переживайте, — усмехнулся Жека.

— Точно один?

— Один, один.

— И…

— И я не тот, кем выгляжу: мне сорок с гаком лет, так что…

— Агааа, — перебил на этот раз Геннадий, прищурено всматриваясь Жеке в лицо, он даже протянул руку и снял с него панаму. — Я вижу, солнечный удар не прошёл даром… Последствия начинают сказываться.

Жека отобрал панаму, кивнул:

— Смешно. И тем не менее…

— Тебе, малый, лучше бы сейчас в медпункт… — полез Геннадий опять перебивать.

— Да выслушай ты, Гена, ё… пперный театр!!! — заорал Жека, не в силах сдержаться.

Недавние мысли о компьютерных квестах выдуло из его головы, сейчас перед ним просто сидел человек, которого нужно было переспорить, убедить. Какой же тонкий у меня голосок, скривился про себя Жека. Геннадий, однако же, заткнулся.

— Не надо тебе мутить с пломбирной этой бабой, — продолжал Жека уже спокойнее, — не надо. Плохо закончится.

Детский голос имел и некоторый плюс: сказанные им такие взрослые слова должны были, представлялось Жеке, подействовать на собеседника ошеломляюще.

— П-почему это? — насуплено поинтересовался Геннадий.

Он сдёрнул свою кубинскую фуражку и кулаком выворачивал её наизнанку и обратно, туда-сюда.

— Потому, — сказал Жека. — Если ты её трахнешь…

— Если я её — что? — не понял Геннадий.

— Трахнешь! — рассердился Жека. — Засадишь ей. Вставишь пистон. Отдерёшь её. Оприходуешь. Чпокнешь. Кинешь пару палок.

С каждым новым определением лицо Геннадия становилось всё более растерянным. А Жека не останавливался:

— Перепихнётесь с ней. Спаритесь, блин, совершите половой акт. Совокупитесь. Дрюкнешь её! Понял теперь?

Приглушённый этим потоком, собеседник молчал, и Жека чуть подуспокоился.

— Да, мне сорок с лишним, можешь поверить. И я хрен его знает, как оно там у тебя повернётся, мне эти подробности неизвестны. Но если ты с этой красавицей переспишь, то с семьёй у тебя всё рухнет, такие вот дела. Оно тебе надо? Стоит того?

Геннадий молчал, растерянно и понуро.

— У тебя ведь есть дети?

— Не ваше дело, — неуверенно буркнул Геннадий.

— Сын, дочка? — наседал на него Жека. — Может, двое? Хочешь видеться с ними два раза в год, по праздникам?

Гена ничего не ответил, только как-то странно булькнул горлом, потом опустил лицо и прикрыл его ладонями. Но Жека успел заглянуть ему в глаза и увидеть: поверил, поверил-таки!.. Отлично тогда.

Пот катил с Жеки ручьями. Гене, судя по всему, было не легче. С минуту он просидел пришибленным, кубинский его головной убор валялся на земле — обронил и не заметил.

Жека поднял фуражку за пластиковый козырёк, отряхнул. Положил на лавку, тронул Гену за плечо.

— Ну, не переживай. Раз ты меня услышал и понял, то ничего плохого у тебя не случится.

Гена что-то хрюкнул сквозь сжатые ладони.

На Жеку накатила волна сочувствия. Он поднялся и заходил по квадратным плитам дорожки.

— Тут лет через пять всё станет сильно меняться…

Избегая пугать собеседника общим, Жека поделился частностями. Рассказал про кооперативы, потом про приватизацию, ваучеры. Посоветовал по возможности держаться ближе к нефтянке, к добывающим отраслям — авось что-то в голове и отложится.

Помог подняться и за руку отвёл к проходной санатория.

А сам пошёл прочь.

Довольно просто всё получилось, думал Жека, ступая по тротуарам центральных улиц, по тенистой их стороне. Просто, да не легко. Это как сгрузить из машины какую-нибудь крупную тяжелую байду: сложного ничего, бери да тащи, но никто не скажет, что это лёгкое дело.

Ну да ладно, главное — всё получилось. В успешном результате Жека не сомневался, в Гениных глазах всё было написано крупными печатными буквами. Эх, надо было не торопиться, погулять по городу, окунуться, что называется, в прошлое. А теперь выдернут обратно, в комнату с креслами, Кашпировским и снегопадом за окном.

И пока не выдернули, Жека спешил насмотреться. Он порадовался, что ушёл подальше от моря — пляжная толчея, отдыхающие с их румяными от солнца лицами и надувными кругами успели ему надоесть. А здесь, у похожих на парк центральных городских аллей, было тихо и малолюдно. Правда, лавок не густо, но то не страшно, Жека мог посидеть и на бордюре.

Жека уже отошёл от разговора с Геной Барановым и теперь мог сосредоточиться на том, что было у него перед глазами. А перед глазами было прошлое — яркое, осязаемое и настоящее, такой вот получился непрошеный каламбур.

Ух ты, едва не кричал про себя Жека, автобус с «носиком»! Ух ты, урна-пингвин! Ух ты, велик «Салют»! Пацан грызёт заварной крем в пачке. «Слава КПСС» над зданием. Икарус-гармошка. Ух ты, ух ты, ух ты…

А ещё люди, много разных людей. Но они, пожалуй, были такие же, как сейчас, десятилетия спустя, только одеты по-другому и не втыкали в телефоны.

В общем Жека смотрел и смотрел вокруг и жадно пил окружающий мир глазами.

Пить, однако, хотелось не только метафорически. Возле крыльца гастронома блестел железом автомат с газировкой, но монет у Жеки не было. Он перетряхнул карман: точно, копеек не было. Был только тот самый бумажный рубль, смятый носовой платок и ключ от тёти-Олиной квартиры. Говорили, что если как следует врезать по автомату кулаком, что-то в его металлическом нутре сработает и стоившая одну копейку газированная вода нальётся бесплатно. Но Жека этого проверять не стал, да и пить из общего стакана, кое-как вымытого сомнительными тонкими струйками, его не прельщало — ну его нафиг, такой коллективизм.

Зато он обнаружил во дворе пятиэтажки большой и живописный кран-колонку и, поработав рычагом, напился не сказать чтобы вкусной, зато прохладной водопроводной воды.

Напившись, посидел ещё на лавке и направился к гастроному. Постоял снаружи, разглядывая в витрине невысокого белобрысого пацанчика в футболке и шортах — своё отражение. Потом зашёл внутрь и, поглазев на ряды бычков в томате, вязанки бубликов и трёхлитровики с берёзовым соком, купил-таки пломбир и ещё шоколадное «моржо по пятнадцать». Поедая их за металлическим столиком в том же дворе с колонкой, Жека опасался, что по закону подлости его вернут в будущее именно сейчас, обломав кайф, но этого не случилось.

Мороженое было классным, тут и обсуждать нечего. Сейчас такое… да тоже делают, наверное — просто места надо знать.

Не вернули Жеку в будущее ни через полчаса, не через час. Он уже устал бродить, перебегая от одной тени к другой, да и впечатления, честно говоря, несколько притупились. Хотелось на диван: встал-то Жека ни свет ни заря — в смысле, у себя, в будущем, — целый день колесил по городу и пригороду, а потом ещё вот это всё.

Он купил в будке трёхкопеечный билет и минут через двадцать запрыгнул в подкативший дребезжащий красный трамвай, память подсказала нужный номер.

Уютная и прохладная квартира встретила Жеку тишиной — тётя Оля была на работе.

В прихожей висело на стене овальное зеркало в раме, и Жека залип там минут на десять. Он всё смотрел и смотрел на мальчишку с выгоревшими волосами и облупленным носом, и голова покруживалась от ощущения нереальности происходящего.

На кухне, накрытая миской, обнаружилась тарелка с вкуснейшими тёти-Олиными пирожками с картошкой. Жека положил на тарелку парочку, поискал глазами микроволновку, потом дошло, посмеялся. Разогрел пирожки в сковороде на газовой плите, отыскал в холодильнике майонез в банке, помазал чуть-чуть сверху — тётя Оля такому, наверное, удивилась бы. Употреблять майонез со всем подряд, хоть просто мазать на хлеб, Жеку научили в институтском общежитии, и он перестал так делать совсем недавно, когда понял, что разговоры про холестерин и всё такое прочее, наверное, возникли не на пустом месте.