Совсем недалеко от этих мест располагались улицы почти что центральные, и Жека потопал туда, а то здесь было как-то безлюдно и тоскливо. И да, скоро всё изменилось. Появились люди, по улице они перемещались торопливо, кутались от непогоды в пальто и куртки, прятали лица в капюшоны. Машин на дороге было мало, с теперешним днём вообще не сравнить. Издавая своеобразный электрический укающий гуд, проехал чумазый жёлтый троллейбус. Посреди тротуара чернела дыра незакрытого люка, крышку спёрли и сдали на металл, обычное дело. Из-за кустов высовывал железный бок ларёк-батискаф. Рядом что-то продавали прямо с земли, с подстеленных картонок. Хлопала от ветра деревянная подъездная дверь. Серый котяра посмотрел на Жеку из зарешёченного окна, как будто собирался вот-вот сунуть ему через стекло дулю.

Вот они, девяностые, подумал Жека, во всей своей скромной красе. Как говорят некоторые, время фантастических возможностей. Ага. Ну и какие тут были возможности у него, пацана в дырявой куртке и с пустотой в карманах? Какие были перспективы у его бати, что всю жизнь инженерил в НИИ, в перестройку читал «Аргументы и факты» и «Огонёк» и радовался наступлению демократии (как и сам Жека). А у свободы оказалось недетское злое лицо, в батином институте начали задерживать зарплату, дальше вообще перестали платить, и не ожидавший таких поворотов судьбы батя впал в жизненный ступор, а потом заболел и уже не выкарабкался. И таких, как он, были тьмы и тьмы.

Нет, когда всё развалилось и схлопнулось, кого-то ударной волной таки счастливо закинуло в приятные верха. Но на фоне того, что остальные миллионы оглушило и привалило обломками страны, радоваться своей удаче как-то погано.

Жека вспоминал те времена по-разному. В общем-то, он уже и тогда понимал, что эти годы неповторимы и что они, может, будут самыми счастливыми в его жизни. Отчасти так оно и получилось. Однако же беспросветность и свистящую нищету той жизни сбросить со счетов тоже было нельзя. У него тогда имелся в рукаве неслабый козырь — молодость. Он понимал, чувствовал подспудно, что рано или поздно выкарабкается, выберется на свет. А вот как жилось тогда людям в возрасте, страшно и подумать.

Вот чем бы я мог реально помочь себе молодому? — подумал Жека. Какими знаниями поделился, что с высоты прожитого посоветовал бы? Главное, пожалуй: попытался бы втолковать, что не надо всё своё студенчество сидеть на шее у родителей, нужно обязательно искать какой-то приработок, да хоть бы и вагоны разгружать, здоровья-то — девать некуда. Ну или, вон, в том же ночном ларьке дежурить. Если поставить себе цель, всегда что-то можно найти, сказано же: ищите и обрящете. А куда-то лезть, в приватизациях участвовать — о том Жека не думал, без толку. Чтобы ворочать крупными деньжищами, кроме способностей к этому делу нужен особый склад ума, решимость идти по головам, не считаясь с чужими интересами и бедами. Жека так не сумел бы. А без этого ловить там нечего, как воздушному шарику нечего делать среди дикобразов.

Нет, лучше бы Жека посоветовал себе молодому что-то на другие, общие темы. Что если появляются какие-то в жизни возможности, хотя бы и скромные, то надо пробовать, пытаться, не откладывать — и не думать, что всего этого будет ещё полно. Может, и не будет. А если будет, то всё равно уже не так, а по-другому. И ещё — что с женщинами надо себя вести смелее, активнее и иногда циничнее. И что в мороз нужно всегда пододевать тёплые подштанники.

А, ладно, подумал Жека. К чему тут все эти рассуждения и вся эта рефлексия и метафизика. Не для этого же я здесь. Я здесь больше для того, чтобы бам, трам и хэй-хээээй!

Ведь правильно же, да? Ну вот.

И бам, трам и хэй-хэй скоро начались — даже раньше, чем Жека мог себе предположить.

В этот раз Лямкин оказался на месте. Жекиному звонку он если и удивился, то вида не подал.

— Помидор? — переспросил он. — Знаю, конечно. А что, ты с ним как-то пересёкся?

Он послушал Жекино подготовленное враньё: мол, пересёкся не сам, а институтский товарищ, а Жека просто наводит справки.

— Не повезло твоему товарищу, — хмыкнул далёкий Лямкин. — Пусть теперь прячется где-нибудь и сидит подольше, не отсвечивает. А тебе мой совет: не лезь туда ни в коем случае и ни в каком виде. Понял, Барсук? Вообще ни в каком! Этот хер отмороженный на всю голову, таких как вы он на завтрак жрёт вместо американских окорочков.

Жека помолчал, обдумывая услышанное.

— Слышь, Ванёк… А если я тебе скажу, где этот самый Помидор будет находиться в некоторый конкретный отрезок времени… Не будет ли тебе и твоему ведомству эта информация полезной?

— В смысле?

— Ну, там, приедете, арестуете…

Лямкин в трубке отчётливо вздохнул.

— А его, Барсучок, не за что арестовывать. Тут у нас на него ничего конкретного и нет. Так-то понятно, что на нём куча всякой срани, но предъявить ему пока что нечего, так что и брать его незачем. Он и не скрывается, живёт себе дома.

— Понятно…

Да уж, моя милиция меня бережёт. Дела…

Жека повесил трубку, поблагодарил, что позволили воспользоваться телефоном, и пошагал к выходу.

— Гы, помидор, — захихикал мальчик с фломастерами.

Жилетная тётка цыкнула на него, и тот продолжил радоваться уже беззвучно.

«На самом деле, пацанчик, весёлого мало, — подумал Жека, толкая дверь на улицу. — Весёлого мало…»

Услышанное Жеку, понятное дело, не порадовало. Но на самый крайний случай в загашнике имелась ещё одна, запасная идея.

В общежитии, о чудо, Рюха уже проснулся. Он предсказуемо валялся на кровати, уткнувшись в книгу, где на обложке сверкали мечи и изгибались мускулистые тела с картины художника Бориса, которого тогда называли Валеджо, а теперь Вальехо (старое произношение нравилось Жеке больше). Со стороны казалось, что Рюха и не вставал, однако кусок сардельки из холодильника дематериализовался, а на усыпанном хлебными крошками столе лежала истерзанная и пустая майонезная оболочка. Рюха посмотрел на вошедшего Жеку взглядом обречённого и уже принявшего свою участь больного, вяло махнул рукой и возвратился в вымышленные книжные миры. Жеку это вполне устраивало.

Он завалился на кровать и вернулся мыслями к своей актуальной теме: к человеко-помидору. Как же сделать так, чтобы того в «час икс» в общежитии не оказалось? Подкараулить его на входе и предупредить, что здесь якобы будет милицейская операция, облава? Один раз такое может, и сработает, но что дальше — всё то же самое случится позже. Нет, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. К тому же, Помидор может заинтересоваться, что же это за непонятный и осведомлённый доброжелатель, кто таков? И попадать в его поле зрения, обозначать себя было для Жеки ни к чему.

Наверное, лучше будет воздействовать на самого Короля напрямую, ещё до драки. Как-то запугать его, запрессинговать, что называется, морально. В конце концов Жека был местным, а Король и его шайка — из других городов, а это в таких делах фактор не последний. Может, вообще притащить сюда из дому свою компанию? Там точно найдутся желающие приехать и побыковать. Или найти общих знакомых с Помидором? Но это, во-первых, сделать быстро может не выйти, а здесь всё произойдёт уже через двое суток. А во-вторых, что Жека этому Помидору скажет? Король и его охламоны обхаживают своего блатного товарища не просто так, они его кормят-поят, а может, и деньжат за покровительство подбрасывают. Они все не бедные: папа Короля у себя в городе директор рынка, про дядю таможенного чина у Барбоса уже говорилось, а мама мелкого Петюни, говорили, удачно поучаствовала в приватизации каких-то загибавшихся на излёте Союза предприятий. Так что эти ребята, дети своих родителей, выгодно покупали себе влияние в общажной среде. Это потом они приспособились и стали, угрожая своими опасными знакомствами, сбивать деньги с тех, кто не мог за себя постоять — за спокойное проживание. Когда в общежитии ужесточили пропускную систему, Королю без визитов уголовных друзей стало труднее, но он не сдавался. И монархию эту в конце концов устранила администрация института, когда всплыла история с вымогательством денег у первокурсников. Но до этого оставался ещё целый год.