На сытый желудок на душе у Жеки стало полегче, хотя тревога, конечно, никуда не ушла.

— Интересно тут устроено, — проговорил толстый и клетчатый Николаич, когда поток Жекиных вопросов исчерпался. — Снег валит и валит, а на земле покров какой был, такой и остаётся, совсем не прибавляется.

К тому времени они переместились уже из кухни обратно в зал, сидели там в креслах. Кресла были добротные, недешёвые, кожаные или из хорошего кожзама, на металлических качественных колёсиках.

После слов Николаича все посмотрели в окно и погрузились на время в молчание и задумчивость.

И когда за спинами раздался новый голос, подпрыгнули от неожиданности тоже все.

«Внимание! Займите, пожалуйста, кресла», — вот что сказал этот новый голос. А принадлежал он хмурому черноволосому мужику в тёмной водолазке. Мужик этот смотрел на присутствующих с экрана, цветного прямоугольника, что ярко горел на стене — на том самом месте.

— Ага, видите, — прошептал не вполне здоровый человек Костя.

Проектор, что ли, подумал Жека и помахал руками над головой. Тени, однако, на экране не появилось. А лицо экранного этого мужика было Жеке определённо знакомо, это был кто-то некогда известный, телевизионный… Но вспомнить не получалось.

— Ёпта, это ж Кашпировский, — пробормотал тип в пиджаке, Акула, вытягивая шею из-за спинки кресла.

Блин, точно, подумал Жека.

«Просьба ко всем занять кресла», — повторило экранное изображение.

— Будем взлетать, — неожиданно пошутил Костя.

— Ладно, ладно, — заторопился толстый байковый Николаич, которого появление картинки на стене застало топчущимся у окна и, кажется, напугало больше, чем других.

Кресло под ним скрипнуло, заскрипели и другие: народ то ли ёрзал в волнении, то ли усаживался поудобнее.

«Уселись? — строго зыркнул со стены подзабытый психотерапевт. — Молодцы. А теперь закрыли глаза. Всем спать!»

С этими словами Жекина голова качнулась помимо воли набок, и его вырубило мгновенно и бесповоротно.

Пробуждение вышло постепенным и своеобразным. Жеку выбросило из сна — но не в комнату с креслами и столом, а в какие-то совсем другие непонятные места.

Сырость трогала холодными пальцами щёки, норовила залезть за шиворот, а вокруг клубились серые туманы, густые и таинственные. Под ногами змеился трещинами вздутый, поросший пучками травы асфальт. Серое безмолвие давило на плечи, но в тумане Жеке что-то чудилось: как будто дыхание и тихий плеск большой невидимой реки.

Жека осторожно двинулся вперёд. По сторонам медленно показались из тумана чёрные лапы деревьев и застывшие на постаментах высокие фигуры людей — статуи. Фигуры смотрели пустыми своими жуткими глазами, и Жека поёжился. Свернув с дороги туда, где статуй не было, он пошаркал по траве к ближайшему дереву и по-быстрому отлил.

Вернувшись на асфальт, Жека минут пять брёл в одну сторону, но ничего нового не обнаружил. Это был просто неизвестный пустынный парк.

Тогда он решился и набрал в лёгкие побольше воздуха.

— Э-э-эй!!!

Крик всколыхнул тишину, где-то не очень далеко отозвалось эхо, и…

И — всё.

Напрасно Жека рвал связки: потревоженное, безмолвие возвратилось и сгустилось вокруг ещё сильнее.

И от своего же крика в голове у Жеки что-то как будто всколыхнулось, поплыло. Он потерялся в движениях, его качнуло, спотыкнуло, едва не свалило на асфальт. Жека немного постоял, разбираясь, какие из туманов снаружи, а какие внутри, в голове. И побрёл потихоньку дальше.

А когда вернулись координация и относительная ясность, Жека увидел, что рядом с ним шагает какой-то мужик. И было странное ощущение, что шагает он там уже довольно давно.

Усилием воли Жека подавил порыв отпрыгнуть в сторону, подальше. Он только скосил немного глаза. Мужик что-то монотонно бубнил и нападать вроде бы не собирался.

По логике вещей в бубнёж мужика стоило попытаться вникнуть.

— …Вот как раз этого бояться и не нужно, — говорил пока непонятно о чём мужик. — Система эта стабильна, как мало что другое. Изменения нивелируются, всё выравнивается, сглаживается, как круги на большой воде. И генеральные направления не меняются ни на миллиметр, такие вот дела.

Мужик замолчал, и Жека повернул голову. Мужик встретил настороженный Жекин взгляд и усмехнулся. Печкинские его усы топорщились, галстук лез из-под серого мешковатого пиджака. А глаза — глаза были необычные, светились они каким-то тусклым и ни на что не похожим светом.

— Считается, — продолжал непонятный Жекин собеседник, — что если как-то умудриться и отчебучить там, в прошлом, что-то совсем уж серьёзное, то и это главных исторических и прочих путей не поменяет — нет, не поменяет. Но это так, теория… Вас же там, я так понимаю, подобрали с таким расчётом, что ядерную бомбу в домашних условиях никто, даже если вдруг взбредёт ему в голову, не соберёт. А?

Его мохнатая бровь изогнулась, потом медленно вернулась в исходное положение.

— Наверное, — ответил Жека с лёгким недоумением: спрашивает какую-то бредятину.

Мужик ему кого-то напоминал, то ли малоизвестного актёра, то ли подзабытого знакомого — но это, видимо, не имело значения.

— Вот, — продолжал мужик. — И ещё: можешь там болтать что угодно, на другой день об этом никто ничего и не вспомнит, так оно работает, проверено.

Статуи хмуро слушали из тумана этот странный разговор.

— Ну и зачем тогда… — начал Жека, но мужик нетерпеливо отмахнулся:

— Не, не, об этом некогда — тебе уже пора. Вам, таким, в этих туманах долго торчать нельзя.

Жека не совсем понял, каким это — таким, но глаза усатого светились озабоченностью, и переспрашивать Жека не стал.

— Вернёшься — ещё поговорим. А на первый раз задача твоя такая… — Мужик приблизил к Жеке усатое лицо, на Жеку ещё больше пахнуло туманной сыростью и рекой. — Не дай Баранову разрушить его семью. Запомнил?

— Какому ещё барану? — недослышал Жека. Туманы всё-таки не ушли из его головы полностью, соображал он плоховато.

— Да не барану, — торопливо объяснил усатый. — А Геннадию Баранову. Хотя в некотором смысле… Ну, ладно.

Пребывая в некотором смятении, Жека что-то промямлил.

Усатый с сомнением нахмурился.

— Геннадий Баранов, — повторил он. — Будем считать, что запомнил.

Тут же нетерпеливо шевельнул плечом, хлопнул ладонью о ладонь:

— Тогда отправляем!

Жека в недоумении заозирался, и усатый заозирался вместе с ним. Но тот озирался не просто так — он там, в окружающем тумане, что-то высматривал. И, кажется, высмотрел.

— Эй, — взмахнул он коротко рукой, — а ну, иди-ка сюда!

Жека смотрел во все глаза, но убей бог — там, среди туманов, никого не было.

И тут в скульптурной группе из трёх бетонных пионеров случилось движение. Стоящий слева барабанщик опустил руки с барабанными палочками, и голова его повернулась на звук.

Шея пионера вытянулась, он как будто принюхивался. Потом серая фигура отделилась от остальных и спрыгнула с площадки, бетонные ноги глухо шмякнули о землю. Пионер бодро побежал к усатому с Жекой, и сухие ветки трещали под его тяжёлой поступью.

«Господи, это что, люди? — подивился про себя Жека. — Живые скульптуры, как летом в парках?»

Но нет: на руке фигуры, у локтя, из-под прохудившегося бетонного монолита торчала тонкая гнутая арматура. На груди к серому телу рельефно прирос пионерский галстук, а шорты в неподвижных складках гладко переходили в толстые ноги. Если фигура и была живой, то жизнь эта было определённо не органической.

Статуя остановилась в двух шагах от людей. Ростом пионер оказался повыше усатого и Жеки как раз на свою бетонную голову, а уж о ширине фигуры и говорить было излишне.

Жека буквально присел под взглядом слепых глаз, покрытых выгоревшей краской в мелкой сетке трещин. Почувствовал, как волосы шевельнулись на затылке, а ноги сами собой приготовились уносить туловище куда-нибудь подальше. Но, с учётом всего остального, бегать от статуи показалось как-то совсем глупо. Да и куда тут бежать-то?