Шторы в комнате и занавески на кухне, правда, скоро задвинули, а на кухне и свет погасили. Но Жека был спокоен: это советские люди, и пока в квартире горит хоть одна самая задрипанная и тусклая лампочка, никаких плотских дел там не случится. А вот когда свет погаснет…

Когда минут через сорок свет таки погас, Жека, сидевший к тому времени уже не на трансформаторной будке, а в сваренной из металлических прутьев ракете на детской площадке, рванул в подъезд. Залетел на второй этаж, кинулся к нужной двери и произвёл два долгих, требовательных звонка. Прислонил ухо, услышал через прохладный коричневый дерматин и слои дерева сдавленное бормотание, а потом и шаги, побежал обратно. Уже на улице услышал, как открывается дверь в квартире и Гена негромко и интеллигентно ругается. Тихонько пробежал вдоль стены дома до угла и, сделав изрядный крюк, оказался в заранее намеченном месте за кустами у детской площадки.

В нужном окне виднелся слабый свет — видимо, включили ночник. Ага. Вот это правильно.

Когда ночник погас, Жека повторил всё снова.

На третий раз, с предосторожностями прокравшись в подъезд и нажав кнопку, Жека не услышал привычного дзыня: инженер Баранов догадался отключить звонок. Тогда Жека забарабанил в дверь — и стучал, пока не зашевелились у соседей, потом убежал. Из своего укрытия в кустах он заметил, что, хоть свет и не горит, на кухне кто-то зажёг ненадолго спичку — то ли закурил, то ли поставил чайник. А потом загорелся ночник, и это снова было правильно.

Пару раз за всю эту беганину на Жеку накатывала мысль, что он делает что-то гадостное и стыдное. Тогда он вспоминал: глаза Гениной жены из своего непонятного видения, лицо самого Гены в минуты визита к нему в дом золотозубого инфернального существа, вестницы крутых перемен в его жизни… Вспоминал печальную девочку из класса «Б», что одиноко куталась в свою серую кофту. Нет, нет: если, чтобы всё это отменить, нужно вытворять вот такое вот — ну что ж, фиг с ним, он готов.

И он продолжал свою неоднозначную миссию.

Жека понимал, что всю ночь так бегать не получится: рано или поздно разозлённый Геннадий плюнет на всё и засядет на площадке этажом выше, и тогда ноги могут Жеку не спасти. И на случай, если парочка не покинет здание с белым флагом, смирившись с тем, что сделать джага-джага сегодня не получится, у Жеки имелся запасной план. Нет, поджигать дверь он не собирался, хотя и такая мысль, надо признаться, поначалу проскакивала. Идея его состояла в другом.

Но вмешался, как это часто бывает, посторонний фактор.

Переместившись поближе к дому, к заросшей диким виноградом беседке, что темнела как раз напротив нужных окон, Жека ждал. Ночник в квартире пока ещё горел. И тут рядом зашуршали шаги. Нет, и раньше по дороге и тротуару ходили люди, а один раз даже приехал туда и обратно, освещая дорогу направленным прыгающим светом фар, автомобиль «Москвич»; курортный город летом — место оживлённое, даже ночью. Но теперь кто-то направлялся целенаправленно к Жеке. И не один.

— Ага, вот он, этот борзый, — прозвучал из темноты мальчишеский голос.

Это были всё те же пацаны, любители погулять в половину двенадцатого ночи, хозяева трансформаторной крыши. Только теперь они привели с собой ещё одного, и этот новый выглядел постарше. Лохматая его лопоухая голова возвышалась на фоне двух других. Этот здоровый был в тельняшке с закатанными рукавами.

— Эй, пацан, ты тут чё, борзый? — с ходу наехал он на Жеку.

Мелкие его товарищи мстительно зыркали с двух сторон.

— Да нет, вроде обычный, — ответил Жека.

— А что тогда на пацанов со двора борзеешь?

Лохматый и ушастый надвигался, изо рта у него пахло сигаретами. Жека смотрел на него и думал, что по-хорошему ему надо бы этого типа бояться: если дойдёт до драки, чтобы компенсировать разницу в росте и весе, уверенности в себе и житейской мудрости может и не хватить, особенно если и эти два гаврика полезут на помощь старшему товарищу. И припереться к тёте Оле с разбитыми губами и бланшем под глазом будет совсем ни к чему. Но бояться пятнадцатилетнего ушастого оболтуса у Жеки совсем не получалось.

— Если я сделал что-то не так, то готов ответить, — сказал Жека, отмечая боковым зрением, что окно продолжает тускло светиться.

Тельняжечный перестал надвигаться и озадаченно моргнул.

— Кто из них больше обиделся? Пусть скажут, — продолжал Жека. — Или один на один они ссутся?

— Э, сам ты ссыкун! — взвился мелкий в спортивках, лицом он немного походил на молодого бодливого бычка.

Второму, с медведем на футболке, сказанное Жекой тоже не понравилось, но он оказался сообразительнее и промолчал.

А лопоухий старшак неожиданно обрадовался.

— Во, правильно, — подтолкнул он вперёд неосмотрительно подавшего голос пацанчика. — Давайте, давайте один на один, а там видно будет.

Про «видно будет» Жеке понравилось не очень, но об этом пока и не думалось, предстояло стычка с «бычком» в спортивках. И её нужно было закончить побыстрее.

Все вышли из беседки на дорогу. Старшак скомандовал: «Понеслась». Но ничего никуда не понеслось: мелкий в спортивках был очевидно не рад своей опрометчивости, он топтался на месте, настороженно зыркал на Жеку и биться не лез. Жека тем более атаковать не собирался.

На всё это молчаливо взирал чернотой стёкол спящий хрущёвский дом.

— Ну что ты? Давай! — стал подстёгивать старший своего товарища, и тот, решив: а, будь что будет, поднял кулаки и двинулся вперёд.

Настоящей драки пацан, однако, не знал, и движения его были робкие, скованные. Он стал совать Жеке кулаком в плечо, и Жека легко заломил ему руку за спину — на самбо Жека ходил сто лет назад, в старших классах, но кое-какие навыки въелись на всю жизнь.

— Ай! Отпусти! — заскулил пацанчик.

Старшак двинулся ему на выручку, а малый в медвежьей футболке бегал вокруг, не зная, что ему делать.

Жека выпустил руку и отодвинул противника. И тут заметил, что его поднадзорное окно черно, как квадрат Малевича — спасительный ночной светильник больше не горел. Теперь счёт пошёл на секунды, надо было срочно что-то делать, а рядом с ним прыгали и мешались три малолетних балбеса.

— Решили втроём на одного? — рассмеялся Жека зло и немного театрально. — Ну, хорошо же!

Он взмахнул руками в воздухе и изобразил самую восточную из всех возможных стоек.

Противников это привело в некоторое смятение. Двое мелких и так не особенно рвались в бой, а ушастый в тельняшке испытывал, видимо, двойственные чувства. С одной стороны, соперник сильно младше и почти на голову ниже, с другой — а ну как вытворит что-то этакое, потом позора во дворе не оберешься. Так что он топтался на месте и всё трогал и трогал тельняшку, как будто размышлял, рвануть её на груди или пока не надо.

Самому Жеке драка тоже была совсем не нужна. И он предложил:

— Ладно, давайте не так. Давайте по-другому.

И многозначительно прищурился.

— Спорим, что вы сейчас побежите отсюда со всех ног? А, спорим?

Троица удивлённо моргала, пацан в трениках потирал пострадавшую руку.

— Кто спорит, тот говна не стоит, — насуплено проговорил он.

— Так и запишем: зассали, — протянул Жека, мимоходом взглядывая на окно.

Окно чернело, и это было очень, очень неправильно.

— Зассал твой дедушка, — вдруг веско заявил лопоухий старшак. — Нечего тут на понт брать, никто от тебя не побежит. На что спорим?

— На пять рублей.

Рука старшака поколебалась и выдвинулась в сторону Жеки.

— Идёт. Разбивай, Муля, — приказал старшак пацанчику с медведем.

Жека сжал протянутую руку, а обуреваемый сомнениями Муля рукопожатие это разбил.

— Вот сюда становитесь, — показал Жека своим настороженным визави на беседочный тёмный угол.

— Зачем ещё нам там стоять? — заспорил старшак.

Жека не настаивал. Он резво пошагал к дому, у оградки палисадника наклонился. В приморских городах на земле везде полно гладких обкатанных камешков, валялись они и здесь, это Жека приметил заранее. Он похватал штук пять, поднялся, размахнулся и со всей силы запульнул камни в нужное окно. Окно было широкое, на три створки, этаж был второй, и промахнуться было невозможно. Первый камень, правда, стукнул о раму и отскочил обратно, зато другие сделали своё дело.