Один из бойцов, передав винтовку водителю «эмки», умело пропохлопал беглецов и, обернувшись, доложил:
– Товарищ капитан, нет ничего! Только у этого, – он кивнул на Гамильдэ-Ичена, – нож.
– Случилось что, товарищ капитан? – высунулся из кабины грузовика шофер «дядя Леша». – Может, помочь? Эти монголы и мне подозрительными показались. Вон тот, высокий, по-русски хорошо говорит. У нас учился.
– Выясним. Ефремов – наручники на обоих.
И щелкнуло на запястьях беглецов холодное злое железо…
Баурджин только головой покачал да сплюнул – влипли! Хотя… Чего такого случилось-то? Ну, задержали для проверки. В прифронтовой полосе – дело житейское. Ничего компрометирующего у них с Гамильдэ с собой нет, так что… Правда, могут прикопаться к тому, что документов нет. Но, с другой стороны, какие документы у кочевников из дальнего аймака?
– Прошу в машину, граждане, – капитан вежливо козырнул задержанным, – проедем, здесь недалеко.
– А лошади? – напомнил Баурджин.
Капитан кивнул:
– Ефремов! Займись лошадьми.
– Слушаюсь, товарищ капитан.
Беглецы уселись в машину, на заднее сиденье. Влезали через правую дверь, левая, похоже, не закрывалась. Рядом, кое-как умостив винтовку, уселся вооруженный боец. Поехали…
Ловко выбравшись задним ходом на более-менее сухое место, шофер лихо развернул машину на траве и погнал по узкой дороге, ведущей куда-то в сопки. Судя по солнцу – на запад.
– Сержант сказал, вы говорите по-русски? – обернулся капитан.
– Да, говорю, – не стал скрывать Баурджин. – Учился на курсах в Москве.
– Проверим. Может, скажете сразу – где вы спрятали взрывчатку?
– Да нет у нас никакой взрывчатки!
– Ага, нет! Нам отлично известно, что у вас целый рюкзак тринитротолуола.
Повернув за сопку, машина некоторое время ехала в гору, а затем, выбравшись на большак, быстро понеслась по выжженной солнцем степи в направлении каких-то строений. Ну, да – небольшой такой поселок: несколько кирпичных зданий – вероятно, административных, – магазин, с десяток гэров. У одного из зданий машин остановилась, подняв тучу пыли.
– Выходите! – прозвучал приказ.
Капитан поднялся по широким ступенькам. Стоявший у крыльца часовой с винтовкой – судя по синими петлицам, тоже кавалерист – козырнув, с любопытством посмотрел на задержанных.
– Осипов! – войдя в обширное помещение, заорал главный. – Осипов! Да где тебя черти носят? Поди опять спишь?
– Никак нет, товарищ капитан, – выскочил откуда-то из-за угла красноармеец с заспанными глазами. – Не спал, по вашему приказанию составлял сводки.
– Составил?
– Почти…
– Ну, так заканчивай, черт тебя дери! Да… Этих двух – пока в кабинет Розенко. То есть одного, – особист (а кто ж еще-то?) ткнул пальцев в грудь Гамильдэ-Ичена, – запереть. Не спускать глаз. Головой отвечаешь!
– Есть, товарищ ка…
Капитан уже его не слушал, поднимаясь на второй этаж по широким исхоженным ступенькам. Наклонившись, отпер ключом замок и распахнул дверь:
– Задержанный, заходите. Сергеев, никого в кабинет не пускать. Как позову, заберешь этого…
Козырнув, сопровождавший задержанных боец замер у двери.
Войдя, Баурджин зажмурился от бьющего сквозь оконное стекло солнца.
– Входи, входи, садись вон, – кивнув на колченогий стул, стоявший прямо посреди кабинета, капитан поспешно задернул штору.
Баурджин уселся, с любопытством осматриваясь вокруг. Кабинет как кабинет: большой конторский стол, обтянутый зеленым сукном, на столе – коричневый полевой телефон с вытянутыми через открытую форточку проводами, в левом углу – сейф или, верней, несгораемый шкаф, над ним на стене – потрет товарища Сталина. В правом углу – тумбочка с графином.
– Ну? – усевшись за стол, хозяин кабинета недобро воззрился на князя. – Будем разговаривать, гражданин, не знаю как там вас… Пока не знаю. Смею заверить. Или – вас лучше называть – господин? Господин из Харбина! Что побледнели? Не ожидали такой встречи. Признаться, и я не ожидал. Вы слишком уж глупо попались!
Баурджин слушал вполуха – и так уже было понятно, за кого его принимают – за диверсанта или шпиона, за кого же еще-то? Взгляд его был прикован к несгораемому шкафу, из-под дверцы которого торчала… шелковая голубая ленточка! Что это —совпадение или…
Что ж… Придется здесь немного пошуметь. И проверить…
– Так будем говорить?
Князь улыбнулся и закинул ногу на ногу:
– Прежде мне бы хотелось знать, кто вы?
– Ах, да, забыл представиться. Капитан Коробкин, Эдуард Викторович, отдел контрразведки восьмой кавалерийской дивизии. Еще пояснения требуются?
– За что вы нас задержали?
– За что?! – Коробкин хрипло рассмеялся и, отворив дверцу шкафа, извлек оттуда мятый листок. – Вот шифрограмма. Ориентировка на диверсионную группу, заброшенную в наш ближний тыл японским командованием… вашим, значит, командованием…
– С чего вы взяли?
– А вы не перебивайте, послушайте. Может быть, поймете, что не стоит дальше валять дурака. Итак, состав группы: кореец Хен Ким, сухощавый, поджарый, темноглазый – матерый разведчик-диверсант, радистка Лю Синь, маньчжурка, смуглая, как мулатка. Особые приметы – зеленые глаза. Вообще-то такие не свойствены маньчжурам. Может быть, полукровка, а? Только не говорите, что вы ее не знаете, по глазам вижу – знаете! Или я не прав, господин из Харбина? Подождите, не возражайте, я вам еще не все зачитал. Итак, кроме этих двоих – они, кстати, уже у нас и вовсю дают показания – в группе еще трое, включая командира – капитана японской императорской армии Исидзиро Такаси. Ушлый такой японец со шрамом над правой бровью…
Услыхав про шрам, Баурджин вскинул глаза – и это не укрылось от капитана, вызвав на лице его быстро промелькнувшую довольную ухмылку. Мигом подавив ее, он продолжал:
– Еще там был один халкинец, молодой, но ушлый. При задержании ушел, был ранен в правую руку, точнее, в предплечье. Ага! Узнали, о ком речь? О вашем спутнике, само собою. Теперь – о вас, – с торжествующей улыбкой капитан вытащил портсигар. – О вас, о вас, господин Васильчиков. Батюшка ваш, кажется, был поручиком у Колчака? До штабс-капитана не смог дослужиться? В двадцать первом подался в Забайкалье, к Семенову, затем – в Харбин. Вы ведь там и родились, в Харбине, а, Олег Витальевич? Матушка ваша, кажется, китаянка?
Баурджин опустил глаза – лихо! Ладно, мели, Емеля… Задерживаться здесь князь явно не собирался. Но пока нужно было еще кое-что разузнать. И освободиться от наручников. Гамильдэ! Ключ от них, похоже, один. У Ефремова? Или у капитана?
– Так что, Олег Витальевич, будем сотрудничать?
Баурджин устало кивнул:
– Будем.
Коробкин заулыбался ему, словно лучшему другу:
– Признаться, я и не ожидал от вас иного ответа. Что вам эти чертовы японцы? Вы же русский. Ну, по крайней мере, наполовину. Нам известно, что некоторые ваши друзья в Харбине испытывают искреннюю симпатию к Советскому Союзу. Что ж вы-то подались в диверсанты?
– Деньги.
– Поня-а-атно… В нищете, значит, жили, бедствовали.
– Да так, что вам и не снилось…
– Ну, не будем об этом, Олег Витальевич. – Следователь подошел к окну, выпустив в распахнутую форточку синюю струйку дыма. – Сейчас нас интересует японец. Исидзиро Такаси. Признаться, он от нас ушел, да так ловко! Надеюсь, вы нам назовете явки в кочевьях и городах… агентов, они ведь есть, несомненно, есть…
– Покурить бы! – перебил излияния Коробкина Баурджин. – И водички…
– Ах да, – Коробкин бросился к двери. – Сергеев, ключи!
Прикрыв дверь, Коробкин снял с задержанного наручники… И нойон с силой обхватил крепкими пальцами его горло! Нет, убивать не хотел, лишь слегка придушил – слава Богу, за пять лет жизни в кочевьях приобрел кое-какой специфический опыт.
Осторожно затащив незадачливого капитана за стол, Баурджин пошарил в несгораемом шкафу и, достав оттуда связку голубых ленточек, засунул их жертве в рот, вместо кляпа. Подойдя к телефону, снял трубку, осторожно положил рядом – чтоб не трезвонили почем зря. Затем быстро снял с бесчувственного тела китель, скинул рваный дээл, натянул добычу на себя, напялил на голову фуражку и, надев на руки капитана наручники, подошел к двери и рявкнул:
