– Что замолчала, Гуайчиль? – Баурджин погладил девушку по спине. – Что там такого сделал благороднейший Джамуха?

Гуайчиль тихонько засмеялась:

– Не сделал – делает. Защищает нас всех. Все роды!

– Друг от друга? – не удержавшись, хохотнул Баурджин.

– Не только, – совершенно серьезно отозвалась девушка. – И от разбойников. В здешних сопках множество злых людей. Если бы не хан Джамуха! А еще он обещал вернуть нам все наши старые пастбища. И даже дать новые!

При этих словах нойон усмехнулся:

– Новые? Это за чей же счет?

– За счет наших врагов, за чей же еще? – хлопнула ресницами Гуайчиль.

Улыбнулась и погладила Баурджина по груди:

– Ты сильный мужчина, улигерчи-гуай. И – очень красивый.

– Ты тоже красивая, Гуайчиль…

Говоря так, Баурджин вовсе не кривил душой. Было в этой смуглой большегрудой красавице что-то такое, притягательное. Только сейчас, даже в тусклом свете светильника, молодой нойон разглядел, что девушка и в самом деле очень красива. Красивы ее большие зеленые глаза, смуглая шелковистая кожа, плоский живот, грудь – упругая и большая…

Прижав девчонку к себе, Баурджин принялся целовать ее грудь, гладя руками трепетное нежное тело…

– Ох… – закатывая глаза, стонала Гуайчиль. – Как мне хорошо с тобою, улигерчи! Как хорошо…

– И мне…

– Оставайся у нас, ну, правда. Разве я тебе не нравлюсь?

– Очень нравишься, Гуайчиль!

– И ты мне… Послушай, я никогда тебя не брошу! И всегда буду рядом. Всегда.

Над белым гостевым гэром светились золотом луна и звезды. На пастбищах горели костры, и сидевшие возле них пастухи-араты пели протяжные степные песни.

– Ты очень красивая, Гуайчиль, – еще раз прошептал Баурджин, погладив девушку по длинным черным, словно крылья ворона, волосам, мягким и пахнущим горькими травами великой степи.

Мягким… Девчонка что, мыла голову? Это язычница-то? Или она…

– Ты веруешь в Христородицу, Гуайчиль?

– Нет, в Христородицу верует моя младшая сестра – Айринчаль. Старшая, Хэгельчи, молится вечно синему небу и грозному Тэнгри, а я… я почитаю Будду! Так решил наш отец, старейшина Хоттончаг.

– Твой батюшка очень умен.

– Потому наш род еще жив. Я так и не услышала твое имя, улигерчи.

– Баурджин… – нойон не стал врать – зачем? Коль скоро он навсегда расстанется с этой красивой и немного наивной девчонкой.

– Баурджин, – прильнув к широкой груди князя, шепотом повторила Гуайчиль. – Красивое имя. Как и ты… Возьми меня в жены, Баурджин-гуай! – с неожиданно страстью снова воскликнула девушка. – Возьми, ну, пожалуйста… Ты не пожалеешь, клянусь великим Тэнгри и царевичем Шакья! Я работящая, я много чего умею. Я рожу тебе красивых крепких детей…

Нойон погладил девушку:

– Лет-то тебе сколько, работящая?

– Шестнадцать! Самое время для свадьбы.

– Шестнадцать? У-у-у… Может, чуть подрастешь?

Гуайчиль неожиданно заплакала:

– Чем я не угодила тебе, Баурджин-гуай? Разве я плохая? Разве не…

– Ну, ну, не плачь, – Баурджин поцеловал девушку в губы. Та не отпрянула, подобно тому как наверняка поступили бы в здешних племенах, наоборот, ответила на поцелуй с такой необузданной страстью, которую Баурджин вряд ли мог предположить в столь юном создании…

– Возьми меня, – покрывая жаркими поцелуями шею нойона, шептала Гуайчиль. – Возьми же… Возьми… О, мой нойон! Клянусь, я никогда не покину тебя… Никогда… Всегда буду рядом. И буду помогать тебе во всем. Во всех делах…

Они ушли утром.

Баурджин принял предложение старика Хоттончога, только сказал, что сначала ему нужно выполнить одно дело, которое он обещал одному влиятельному человеку. Под «влиятельным человеком», Хоттончог, конечно же, понимал Джамуху, а потому и не стал противоречить. Лишь вздохнул, но почти сразу же улыбнулся:

– Я дам вам коней.

– Вот, спасибо! – искренне обрадовался нойон, да и остальные «артисты» не скрывали радости.

Уж, конечно, на конях куда сподручнее, как гласит пословица: «Пеший конному не товарищ».

– Заводных коней, извини, не дам. – Хоттончог почмокал губами. – Но трех лошадей найду.

– Мы обязательно вернем, – уверил нойон. – Осенью.

Старейшина снова вздохнул:

– Дожить бы только до осени-то! Недаром говорят – одна осень лучше трех весен. Удачи вам, хогжимчи!

– Пусть не оставит твой род милость богов, Хоттончог-гуай.

Гостей-музыкантов проводили с почетом, прыснули в их сторону кумыс из серебряной пиалы:

– Пусть ваш путь будет счастлив и недолог.

Пользуясь указаниями старика, Баурджин и его люди поехали по широкой тропе, ведущей в сопки. Кратчайший путь к соседям и через них – в кочевье Джамухи. Да, судя по всему, путешествие подходило к концу. А самое главное еще только начиналось.

Вокруг вставали крутобокие сопки, поросшие густым смешанным лесом с преобладанием лиственницы и сосны. На кручах кое-где высились могучие кедры, напоминавшие Баурджину древних великанов из какого-то народного эпоса. Над головами путников светило яркое солнце, по обеим сторонам дороги тянулись заросли цветущего иван-чая и чабреца пополам с желтым багульником. В кустах жимолости и шиповника порхали разноцветные бабочки, легкий ветерок приносил терпкий запах душистых трав. Поматывая головами, небольшие выносливые лошадки неспешно поднимались в гору. Хорошие лошади. Подарок…

Баурджин вдруг прислушался и обернулся. Позади раздался приближающийся стук копыт. Кто-то ехал… Нет – скакал! Мчался во весь опор! Гамильдэ-Ичен проворно сдернул с плеча лук – где-то уже он его выпросил. Или – спер, но сказал – подарили.

– Спокойно, Гамильдэ, – заворотив лошадь, нойон приподнялся в седле. – Кажется, это какой-то одинокий всадник. Попутчик… Может, даже знакомый…

Из-за кряжа показалась белая лошадь, и Баурджин чуть было не присвистнул, узнав всадника… точнее – всадницу. Черноволосая девчонка в приталенном, по-мужски подпоясанном дээли из ярко-голубой ткани с белою оторочкою. Подобный наряд был и на Баурджине. Специально, что ль, так оделась? Гуайчиль… Ее только тут и не хватало! Хоть бы не сказала – возьми меня с собой!

– Подожди, Баурджин-гуай!

Подъехав ближе, девушка спрыгнула с лошади и, подбежав к нойону, протянула ему небольшой замшевый мешок:

– Вот… Я тут кое-что собрала. В дорогу. Пожалуйста, возьми!

Смущенно крякнув, Баурджин принял подарок:

– Спасибо тебе, Гуайчиль.

– Я буду ждать тебя, Баурджин-гуай!

Баурджин поспешно отвернулся – ему было жаль девушку. И тем не менее нужно было ехать. А девчонка… В конце концов он ее не выпрашивал – сама навязалась.

– Прощай, Гуайчиль!

– Прощай… Пусть помогут вам боги.

И все ж таки на душе стало как-то нехорошо, скверно. Словно бы, упав в лужу, нахлебался грязи.

– Забавная какая девчонка, – проводив глазами всадницу, с улыбкой произнес Гамильдэ-Ичен. – Красивая! Интересно, что там, в мешке?

– А вот сейчас и посмотрим. – Баурджин быстро развязал тесемки. – Наверное, какая-нибудь еда…

Еда в мешке точно была: сухое молоко, творог, вяленые полоски мяса – борц, соленые шарики сушеной брынзы. А еще – стальные наконечники для стрел, запасные тетивы к луку, даже точильный брусок!

Гамильдэ-Ичен и Сухэ переглянулись:

– Молодец, девчонка! Это кто ж такая?

– Так, – уклончиво отозвался нойон. – Одна знакомая… Что тут еще? Хадак, какая-то нитка…

– Нитка?!

– И кажется, клей…

– Клей?! – Гамильдэ-Ичен громок захохотал. – Ай да девка! Да здесь у тебя полный свадебный набор, нойон! Клей – для «склеивания» жениха и невесты, красная шелковая нить – для связывания душ молодых, ну и хадак – пожелание счастливой свадьбы. Велико ли приданое дают за девчонкой, а, Баурджин-нойон?