Их нынешний адмирал вообще с трудом научился читать и писать. Насколько знал Митя, на эту должность сперва собирались назначить образованного Ясютина, но решили, что училище важнее. А адмирал, как пишут в подобных случаях в книгах, скорее царствовал, чем правил.

Маленькое происшествие заставило его вспомнить о собственном долге. Митя вздохнул и подошел к дежурному.

— Галина Ивановна не приходила? — спросил он.

— Нет.

— А когда она может быть?

— Никогда нельзя сказать наверняка, — парень улыбнулся.

— Тогда я, пожалуй, пойду.

Стараясь не спешить, он проследовал по самой длинной улице города, которая раньше называлась Долгой, а теперь Морской и тянулась почти до самого берега Внутреннего моря. Этот конец застроили аккуратными небольшими домиками, с крохотными огородами на заднем дворе и еще более крохотными газонами перед фасадом. Такие жилища были доступны простым рабочим, солдатам или матросам, каковым и являлся Сашка Загайнов.

Подходя к нужному дому Митя увидел выходящего из дверей Барахсанова. Столкнувшись со шкипером, тот ничуть не смутился.

— Я сообщил Наталье обо всём, — сказал помощник.

С одной стороны Митя почувствовал сильное облегчение, что не пришлось говорить с молодой вдовой самому, с другой стороны, в нем неожиданно возникла ревность. Жена товарища ему нравилась, даже снилась иногда по ночам. А тут появляется настырный Барахсанов, который, не успеешь заметить, охмурит вдовушку.

Ему всё же захотелось зайти в дом, утешить Наталью, но и тут Барахсанов предупредил его порыв.

— Лучше не тревожить её сейчас, — сказал он.

— Я же приказал быть на шхуне, — с раздражением напомнил Митя.

— Со шхуной все в порядке, шкип. Сарапул вернулся. Сторговал черепаху за двадцать монет. Парням этого на неделю только и хватит, но по крайней мере сразу не разбегутся. Как только получим фрахт, расплатишься по полной. Так что все ждут своей доли.

— Ну тогда, пойдем…

Они быстрым шагом направились обратно к Торговой гавани. Пока Митя искал начальство и ждал в издательстве, Барахсанов успел выяснить последние новости, которыми теперь делился.

— Слышал, «Палладу» пустили на слом?

— Да ну?

— Месяц назад всю с оснастку с торгов распродали, остальное пошло на дрова.

— Хороший был корабль, — вздохнул Митя.

— Ребята собрались у Слэйтера. Часть вещей с фрегата он купил. И кабаку название поменял. Теперь он не «Якорь» а «Паллада».

— Да ну? — опять удивился Митя.

— Сарапул пока тоже там, так что даже если выпить, поесть не желаешь, с деньгами нужно разобраться.

На Ярмарке по вечерам всегда гуляло много людей. Пьяные, трезвые, с дамами и в больших компаниях, бедные и богатые — все желали развеяться после рабочего дня. Мите жизнь родного города показалась излишне вольной, неорганизованной, не сравнить даже с ограниченной дисциплиной, что царит на торговой шхуне. Напади на Викторию испанцы или кто-то ещё, люди не сразу и узнают об этом, а как узнают, не сообразят, что нужно делать?

Таверна мистера Слэйтера, которая раньше называлась «Якорь» и правда сменила вывеску. Старый якорь из каменного блока и дерева, как и прежде лежал перед входом. Теперь к нему добавились рында, штурвал и ещё несколько дельных вещей со списанного фрегата. Всё это хозяин развесил внутри заведения, в главном зале.

Ещё до рождения Мити, Слэйтер, с помощью одного знающего земляка, стал варить темное пиво, называемое на английский манер портером.

— Не хуже чем у Артура Гинесса, — гордо утверждал он.

Никто в Виктории не знал, кто такой Артур Гинесс. Но пиво Слэйтера оценили. Оно получалось крепким, сытным и ароматным. Куда лучше, чем быстро пьянеть от виски или бренди. Некоторым портер и вовсе заменял обед. Так что народу в таверне хватало всегда.

Но незевайцы изголодались по настоящей пище. Заняв один из столов, парни предавалась чревоугодию и не обращали внимания на шум. Пулька заказал солянку, к которой приохотился уже здесь в Виктории, оставив в прошлом любовь к кислым щам. Малыш Тек предпочитал мясо с вертела, Сарапул, которого вскоре ждала домашняя еда, ограничился пивом и колбасками.

Барахсанов с Митей уселись за стол, ничего не заказывая. Митя есть не хотел, а Барахсанов похоже успел где-то перехватить. Не исключено, что у Натальи. Выглядела команда мрачно. Сарапул протянул шкиперу двадцать монет. Здесь были и полновесные астры и серебряные полтинники с четвертаками, а также много меди по десять и пять телей (официально индейское слово «теле» не склонялось, но простой народ правила не признавал). Митя быстро разложил монеты на пять кучек и выдал каждому его долю — жалких четыре астры.

— Простите, парни. Дайте мне неделю-две, я найду чем заплатить.

Митя понимал, что если он не достанет денег, то команда просто разбежится. Здесь не Нука-Хива и не Галапагос, и даже не Сосалито. Хорошему моряку найти работу не составит труда. А Мите потом придется собирать новую команду. А кто захочет пойти на такое неудачное судно? И это если он вообще найдёт фрахт.

— Неделю подожду, — сказал Сарапул и, заплатив хозяину за пиво с колбасками, направился к выходу.

Остальные ничего не сказали, но остались за столом.

Тем временем старый Слэйтер (несмотря на возраст он сам стоял за стойкой) допил очередную кружку и, как обычно, его потянул на разговор. Начало Митя пропустил, потому что думал о своём, но как только гул в зале утих, волей неволей прислушался.

— … И вот мы на набережной Яра, готовые выйти в море и поднять паруса, — рассказывал Слэйтер. — И мистер Эмонтай говорит покойному шляпнику: вдохнём, мол, кислорода. И все его, конечно, спрашивают, что мол, за кислород такой? А он говорит это то, чем мы дышим. И если его в воздухе слишком много, то он сущий яд, но Господь в бесконечной своей мудрости разбавил кислород в воздухе точно так же, как британский капитан разбавляет ром перед раздачей матросам! А? Каков шутник!

В истории прозвучало слишком много имен людей, что уже умерли. Вдобавок недавно ушел в небытие и старый фрегат. У Мити вновь защемило сердце, когда он вспомнил о Сашке.

— Говорят, вы перехватили контракт нашей компании на Нука-Хива? — спросил Барахсанова знакомый шкипер из компании Южных Морей.

Спросил с усмешкой. Любой в таверне знал, что заработать на плавании в Нука-Хива дохлый номер. Небось ещё и заподозрили, что компания нарочно подложила молодому шкиперу свинью.

— Взяли, — кивнул тот. — Но знаешь, нам повезло.

А потом Барахсанов без спешки начал рассказ об их плавании. Он начал с дарящих любовь туземок, что конечно же привлекло внимание всех мужчин в зале. Затем упомянул свирепых людоедов, только и ждущих, когда пьяный моряк свернет не на ту тропку в тамошних изумрудных холмах, и, наконец, перешел к стычке с испанцами. А рассказывать Барахсанов умел. Недаром столько книжек прочёл. Все аж рты разинули. Кое-какие слухи о войне и крушении «Бланки» по Виктории уже разошлись, но не то, что подробностей, а даже о самом факте боя «Незевая» с испанским корветом никто не знал.

Не удивительно, что когда Барахсанов закончил, таверна погрузилась в тишину.

— По кружке темного портера каждому незевайцу за мой счет! — произнес кто-то из глубин зала.

И публика взорвалась восторгом. Их поздравляли, хлопали по плечам, угощали, расспрашивали. Из неудачников они неожиданно стали героями.

Насладиться внезапной славой Митя не успел. Его кружка опустела только наполовину, как через мощные моряцкие спины протиснулся мальчишка и протянул ему записку. Ровным почерком на дорогой бумаге с тиснением господина Чеснишина просили, если шкиперу, конечно, будет удобно, как можно скорее посетить особняк Ивана Американца. Подписал записку никто иной, как сам Алексей Петрович Тропинин, председатель Правления Складчины, владелец верфей Эскимальта, компании Южных морей, целого флота судов и дюжины фабрик.