Впрочем, свою главную задачу британцы выполнили, пленив остатки голландского (то есть уже батавского) флота. Армия же продолжила воевать за капустные грядки. Павловским гренадерам пришлось всё начитать сначала. Они взялись за дело храбро, вновь взяли Берген и погнали неприятеля дальше. Однако снабжение, вот же незадача, не заладилось и у них. Начались безобразия, за что у некоторых гренадерских рот «отобрали бои» (то есть, как понял Ясютин, лишили заслуг в сражениях). В конце концов, англичане заключили перемирие, выживших солдат погрузили в Текселе на корабли и транспорты и отправили в Англию. Выпускать их на берег не хотели ни англичане, боясь беспорядков, ни русские генералы, боясь дезертирства. В конце концов почти всех отправили на Гернси и Джерси под присмотр французского роялиста на русской службе. А раненных привезли сюда, в Ярмут.

Русский фрегат «Рафаил» выгрузив раненных гренадеров ушел на север, потому что в Нор и Спитхед пробиться уже не мог из-за противных ветров.

В Ярмуте имелся госпиталь только для рыбаков. Он представлял собой богадельню для семей немощных стариков, уже не способных выходить в море. Ярмут вообще был городом рыбаков, сюда свозили сельдь с всей Доггер-банки и даже мэры сплошь были Фишерами.

А для привезенных из Голландии раненных русских военных организовали госпиталь на месте винных складов на северной стороне улицы св. Николая на самой окраине города. Одно время тут размещался какой-то резервный полк, а теперь устроили госпиталь.

И опять начались нелады со снабжением. Город на себя расходы не брал, военный офис, похоже, даже не знал о существовании госпиталя. Рядовых ещё как-то кормили, но офицеры остались совсем без жалования. Это возможно и стало причиной визита Воронцова с компанией.

В общем, местные парни хотели как лучше. Как оказалось бывшие винные склады имели тайные лазейки, которые раньше использовали контрабандисты. А поскольку из моряков «Паллады» каждый второй промышлял контрабандой, они быстро наладили связь с обитателями госпиталя. Сперва подкормили бедолаг, втерлись в доверие, потом расписали им про русских, что живут в Америке как у Христа за пазухой, соблазнили прельстивыми речами, и в конце концов, устроили побег. Тесные роу позволяли на время укрыть беглецов. Особенно если они никому не нужны. Вот только не подумали морячки, что разгребать дерьмо за ними придется Ясютину.

Что же с ними делать? Нет, конечно, палладовцы где-то правы, в Виктории для беглецов нашлось бы занятие. Почти все рядовые в русских войсках были в прошлом крестьянами, поэтому мысль о собственной земле, отсутствию барщины, оброка и даже налогов, многим из них пришлась бы по душе. Тем более, что Северная Калифорния с её плодородными долинами не шла ни в какое сравнение с Поволжьем и северными губерниями, откуда в основном и происходили рекруты. И в любом случае работа на пашне привлекала больше, чем смерть на войне или изнурительная маршировка облическим шагом.

Но как их переправить в Викторию? Его возможности были ограничены, как в финансовом отношении, так и в смысле полезных связей. А единственная возможность добраться до Виктории из Англии заключалась в том, чтобы купить пассажирское место на «индийце». Это стоило недешево и устроить было не так-то просто. Мест продавалось мало. Наверняка было бы проще организовать побег через всю Сибирь.

Но и оставаться здесь надолго бедолаги не могли. Даже по меркам ярмутских роу получалось слишком много людей на небольшой дом. И как объяснил Тим, соседям вовсе не понравится, если он будет и дальше сливать в канаву дерьмо от целой дюжины жильцов. Средневековая канализация справлялась с возросшим населением только во время дождей. Не удивительно, что чума трижды опустошала этот город.

Сами беглецы, хоть и привыкли к тесноте казарм и палуб, долго здесь тоже не протянут. Крохотный задний дворик напоминал колодец. Прямой солнечный свет сюда не попадал никогда. А они едва оправились после ранений и болезней.

— И что с ними делать? — в очередной раз повторил Ясютин.

Тим не ответил.

Пожалуй Иванова можно будет пристроить слугой на первое время. Ему как раз не хватало ещё одного человека. А этот выглядит тертым калачом. Не то что молодые.

— Кто такой фурлейт? — спросил он Иванова.

— Обозник по старому-то, — сказал тот. — Возница то исть. Присматриваю там за телегой, управляю лошадьми.

— Допустим Иванова я возьму с собой. И мальчишку-барабанщика, он подозрений не вызовет. Им только одежду нужно получше найти. Но что с остальными? Как их вообще вытащить из города?

— Стена не проблема, — заверил Тим. — Мы выведем.

— А дальше?

Тим молчал. Парни проявили инициативу, но всех последствий своего человеколюбивого порыва не просчитали. А Ясютин рисковал не только собственной головой, но и всей миссией. Конечно, если переправить их в Лондон, тот любого поглотит. И переварит, не подавится. Только в Лондоне Ясютин мог их где-то пристроить, только из Лондона мог найти способ переправить в Викторию.

— В общем поступим так, — сказал Ясютин. — Ты, Билли, останешься с Тимом. Я забираю двоих. А остальных… как хотите, нарядите в селян, в женщин, в ярмарочных шутов, но проведите в Лондон. Там я уже что-нибудь придумаю. Расходы возьму на себя, но на многое не рассчитывайте.

«Звезда» на голову превосходила все до сих пор виденные Ясютиным таверны и постоялые дворы. Обставленные мебелью комнаты, обеденный зал с камином и креслами. Столы не общие, за каким собирались все, а рассчитанные на несколько человек. Можно сесть и поговорить, не ловя чужих взглядов.

Воронцов пододвинул кресло к камину и грел ноги. Пойти зимой в Ярмуте особо было некуда. В общественном городском зале проводили иногда балы и концерты, но не в эту неделю. Театр зимой не работал, торговля тоже расцветала ближе к весне. На набережной прохладно, на пляжах тем более. К купанию погода и вовсе не располагала. Хотя имелись особые купальни, где морскую воду подогревали и пускали в ванны, но это развлечение на охотника. Даже война как-то притихла с отступлением из Голландии и большая часть офицеров предпочла Лондон или уютные имения. А знакомцев у Воронцова в Ярмуте, похоже, не оказалось. Не с раненными же русскими сидеть на винных складах?

Камин и тишина располагали к неформальному общению. Тем более, что рядом с Воронцовым не оказалось ни Смирнова, ни слуг.

— Вас так и не приняли в Форин-офисе, — произнёс дипломат. — Не пойму на что вы рассчитывайте?

— Времена меняются, Семен Романович. Идет большая война. Союзы складываются и распадаются. И в какой-то момент карты лягут в нашу пользу. Нам ведь нужно одно-единственное решение любой из крупных держав. А там само пойдет. — Он подумал и добавил, забросив наживку: — Мы даже готовы выкупить наши земли у любой из претендующих на неё корон. И у нас есть что им предложить даже помимо звонкой монеты.

— Например?

— Испания нуждается в кораблях и пушках, а наши верфи и заводы способны выпускать их в больших количествах. Британские меховые компании хотят опередить французов и американцев, чтобы распространить торговлю на северо-западный берег. И мы можем в этом помочь.

— А Россия?

— А Россия по-прежнему нуждается в поставках продовольствия и материалов в Восточную Сибирь.

— Об этом аргументе мне рассказывал господин Колычев, — кивнул Воронцов. — Это ваш единственный козырь?

— Есть ещё один. Контролировать столь удаленные земли империя все равно не сможет. Морские пути от балтийских до аляскинских портов, самые продолжительные из всех существующих окажутся дороги и уязвимы в случае войны. Империя ведь не владеет даже крохотным островком на этом пути, чтобы поправить оснастку, запастись водой и припасами. А союзники — дело неверное.

Ясютин подумал, что две любви Воронцова — Англия и Россия вполне сосуществовали в Виктории. Потому что там говорили хоть и на измененном, но русском языке и потому, что царили порядки близкие английским. На это в свое время Ясютин пытался давить. Но тщетно. Конечно, дипломату, вовлеченному в дела всей Европы (а значит и всего мира), спорные американские колонии казались мелочью, которую он спокойно разменял бы на добрые отношения с Англией. Однако, даже при таком размене Воронцов не собирался продешевить. Только поэтому у Ясютина еще оставались шансы на успех и пространство для маневра. Ясютин решил, что темнить смысла нет: