Ее голос неожиданным образом вывел лейтенанта из ступора. Это было похоже на тот случай, когда, увидев в первом своем бою, как скачут на него, опустив тяжелые копья, вражеские кавалеристы, Роберт замер от ужаса, но в следующее мгновение голос полковой трубы вернул его к жизни! Следует заметить, в том бою Роберт Теллер показал чудеса храбрости и воинского умения, чем и вымостил себе дорогу к званию лейтенанта.

– Я, ваше высочество! – Он властно и нежно отстранил с пути крошечное златовласое чудо и шагнул вперед. – Я смиренно преклоняю колено перед вашей властью и величием и со смирением прошу вашего благословения, княгиня.

С этими словами он и в самом деле опустился на одно колено и бестрепетно встретил взгляд темных проницательных глаз.

– Вот как! – усмехнулась княгиня, и от ее усмешки наверняка скисло бы молоко, окажись оно каким‑то чудом здесь и сейчас, этим вечером в этой комнате. – И на что же мне вас благословить, офицер?

– Я лейтенант Роберт Теллер, наследник Керша и Озерной Дюжины. Я служу помощником капитана малой дружины вашего владетельного супруга, и я прошу руки мадемуазель Альфен.

– То есть вы преследуете исключительно матримониальные цели? – подняла бровь княгиня.

– Точно так, ваше высочество!

– А вы… Напомните, мой ангел, как вас зовут?

– Теа Альфен, ваше высочество, – чуть присела в элегантно исполненном книксене девушка.

– Верно‑верно! – кивнула княгиня, и улыбка тронула уголки ее узких губ. – Я помню вас, моя прелесть. У вас, кажется, есть две подруги… одна черноволосая… – голос княгини неожиданно дрогнул, словно она споткнулась о неприятное воспоминание, – и еще одна… высокая…

Вообще‑то княгиня предполагала сказать «дурнушка», но вовремя попридержала язык. Не все, что хочется сказать вслух, следует произносить на самом деле.

– Да, ваше высочество, – скромно потупилась Теа Альфен. – У Дитты Ворм волосы цвета воронова крыла, а Тина Ферен… Вы правы, ваше высочество, она высока ростом и чрезвычайно стройна.

Ну, это был, разумеется, эвфемизм, но при всем при том было бы так же несправедливо считать Тину дурнушкой. У нее была отличная фигура, но эту стройность было непросто разглядеть и оценить в тех платьях, что носили воспитанницы училища дев‑компаньонок. То же и с лицом… Кое‑где ее могли бы счесть симпатичной, но только не в Але, где высокие скулы и миндалевидный с приподнятыми внешними углами разрез глаз вызывали у людей ощущение непокоя.

– Да‑да, – рассеянно обронила княгиня, чувствовалось, что теперь ее занимают совсем другие мысли. – И вы… Я имею в виду, как ты, дитя, относишься к идее выйти замуж за этого бравого молодца?

– Я стала бы ему верной женой, ваше высочество, но это невозможно. Я сирота и бесприданница.

– Пустое! – отмахнулась княгиня. – Ты моя воспитанница, это достаточный довод в вопросах крови, а что касается приданого, тысяча золотых кажутся мне вполне достаточной вирой за право именоваться фру Теллер.

– Значит, вы благословляете нас?

– Ну, разумеется, дитя! Можете поцеловать ее, лейтенант. Один раз. Я позволяю…

7. Двенадцатого листобоя 1647

– Как, как вы говорите? Две свадьбы в один день? Невероятно! – Виктор отпил из стаканчика, что держал в длинных крепких пальцах, но совсем чуть‑чуть: только чтобы смочить губы. Сливовица оказалась и в самом деле хороша, но напиваться этим утром в его планы не входило.

– Невероятно! – повторил он и покачал головой, как бы показывая: «не верится мне в такой случай». А случай, если честно, действительно смахивал на анекдот.

– Ну, отчего же… – меланхолично бросил в пространство Сюртук. – Придумывать, так с размахом…

– Ничего‑то вы не понимаете, – ухмыльнулся в ответ Миха. Недоверие, как видно, его не обижало, а рассказ занимал. – А не понимаете, потому что не знаете, в чем тут дело.

– А ты, стало быть, знаешь? – На поверку Сюртук оказался чудным напарником, он ловил мысли на лету и буквально читал ситуацию между строк. Он ничего не делал впустую, просто так или наобум, все время будучи начеку и готов к действию, но выглядел при этом расслабленным, сомлевшим, да и не большим умником.

– Не веришь, а зря, – хмыкнул Миха и потрепал по плечу своего сына, типа, «знай наших, парень»! – Я, судари мои, дрова в Чистый город вот с его лет вожу. Всю прислугу в главных домах знаю, со всеми ключницами и мажордомами знаком. А как же иначе! Дрова, они всему голова! Без хороших поленьев ни обеда человеческого сварить, ни бренди выгнать, – кивнул он на стаканчик в руке. – Опять же, зимы у нас долгие да суровые, куда без дров денешься? Я, стало быть, дрова вожу. Надо с вечера, будут до первой звезды, к утру – так и ночью доставить не поленюсь. И не лишь бы что, а первоклассный товар. Березу, дуб, сосны или кедра для запаха… да мало ли что! Сколько людей, столько и выдумок. И на липу есть покупатели, и на бук – хоть он и дорогой. Я всех знаю, меня все знают, а о чем старшая прислуга промеж себя говорит, то между ними и остается. Ну и я хоть и при своем собственном интересе, но и как бы из них. Меня не сторонятся, так‑то вот!

– Ну, стало быть, тебе видней, – хмыкнул Сюртук. – А только две свадьбы в один день…

– Так она же специально так подстраивает! – самодовольно улыбнувшись, объяснил собеседникам Миха. – Княгиня то есть!

– Как так? – подал свою реплику Виктор и стал набивать трубку, остальное он уже понял, но не прерывать же рассказчика.

– А так! Приют этот, «Длань господню», княгиня наша учредила еще лет двадцать назад. Как вышла замуж за князя, так и повелела завести, значит, дом призрения для девочек‑сирот, да не просто приют, как раньше было заведено, или, скажем, работный дом, а училище по всем правилам для воспитания и образования. Дев‑компаньонок, стало быть, готовить из них повелела. Ну, это, значит, читать, писать научить, счету да манерам с танцами и всяким другим женским премудростям, чтобы не стыдно, значит, было такую девушку в приличный дом ввести. Дочке, скажем, наперсница. Старушке – компаньонка. Домоправительница или секретарь, невенчанная жена какому‑нибудь немолодому чиновнику, да мало ли, что еще…

– Вот оно как… – Было непонятно, то ли Сюртук искренне восхищен, то ли наоборот.

– Так‑так! – уверил его рассказчик, принявший интонацию Ремта за чистую монету. – Но только и этого ей, ну, то есть княгине нашей, показалось вскоре уже мало, вот в чем штука! Девушки подрастали, и заметила как‑то княгиня, что есть среди них такие, что от благородных нипочем не отличишь! И в чем отличие‑то? Тока в бумагах, если по совести. А коли не знаешь правды, то ни в жисть не разберешь. Собой хороша да приветлива, говорить, ходить умеет, что баронская дочка, наряди в шелка, так и спутать немудрено!

– Хитро!

– А то ж! Вот она их и наряжает. Не всех, конечно, но некоторых, про которых есть уверенность… А дальше просто. Привозит их на Большой Осенний бал и дает шанс. Мужики, особенно военные, враз голову теряют. Танец, другой, разговор наедине, и в самый интересный момент – хрясь! Является княгиня. И не важно, что парень не то чтобы под юбку забраться, поцеловать толком девицу не успел, ан все! Коготок увяз, всей птичке конец. Под венец, и точка!

– Так эти две приютские, что ли? – делано удивился Виктор.

– Именно! – расплылся в улыбке торговец дровами.

– А мужики что ж, у вас совсем лапти? – поинтересовался Сюртук. – За столько‑то лет…

– Так не каждый же год, – объяснил Миха. – Да и не велено об этом болтать… И сейчас трепать языками не станут. А так что ж! Две помолвки, две свадьбы, и что? Кто на ком женится, знают немногие… и болтать не станут, оно того не стоит. А две девицы судьбу нашли, так‑то вот, господа хорошие!

8. Одиннадцатого листобоя 1647 года

Тина Ферен не знала своей семьи. Дама‑наставница, Адель аллер’Рипп, сказала однажды, что Тина подкидыш, а именем своим обязана секретарю магистрата мастеру Ферену, записавшему под своей фамилией трех найденышей того давнего дня 11 первоцвета 1632 года. Говорят, что это была среда, и с утра шел дождь. Скорее всего, подброшенной девочке без имени было около года от роду. Максимум – полтора, минимум – девять‑десять месяцев. Кажется, она спала в плетеной корзине, была чисто вымыта и наряжена хоть и не в кружева, но и не в тряпье. И это все. Все, что помнила сама Тина, было так или иначе связано с приютом. Сначала с монастырским, Сестер Добронравия, потом с этим, созданным княгиней Ариеной в доброте своей неизмеримой. Впрочем, по поводу княжеской доброты Тина особенно не заблуждалась, она кое‑что знала на этот счет, хотя знание это было такого рода, что лучше о нем вслух не поминать. Однако Тина была девушкой умной и понимала, где проходит граница возможного, разумного и дозволенного. По поводу княгини Ариены болтать лишнего не следовало, точно так же, как и питать на ее счет излишние надежды. Сегодня был не Тинин день, и, чтобы это понять, не стоило тащиться на бал. Мужчинам, во всяком случае молодым и при мечах, Тина не нравилась. Стариков же, которым юность девушки с легкостью заменяет красоту, хитрости княгини Ариены в заблуждение не вводили. Но ей ли, Тине Ферен, сетовать на судьбу, ведь она и на бал этот роскошный в жизни бы не попала, да еще в таком чудном шелковом платье, не будь она – наудачу – лучшей подругой Теи и Дитты. Вот для них, двоих, этот день действительно стал особым. Сбылись на балу княгини все их потаенные надежды, и из дев‑компаньонок без особых видов на будущее обе две превратились в сияющих счастьем невест. Жених Теи, возможно, был и не красавец, зато высокий и в плечах широк, дворянин и наследник замка, не говоря уже о том, что герой и лейтенант гвардии. По сравнению с Робертом Теллером Трис эй’Вендерс казался маленьким и щуплым. Так на самом деле и обстояли дела с его внешностью. Он был ниже Дитты и выглядел рядом с ней жалким сморчком, но он был настоящим имперским бароном и совладельцем – пусть и младшим – торговой компании «Карл эй’Вендерс и сыновья». Причем сыновей у Карла Вендерса было двое, и Тристан – старший из них.