– Нам не нужна их благотворительность, – сухо улыбнулся Сандер Керст. – Я впервые в жизни совершил должностной проступок, но победителей не судят, не так ли? Все документы спрятаны в надежном месте.

– В чем ваш интерес, Сандер? – спросил ди Крей. – Только не говорите, что вы альтруист и действуете совершенно бескорыстно!

– Не скажу! – Керст встал и сложил руки на груди, он был бледен, но решителен. – Герцогиня Фокко богата и влиятельна. Если она проявит всего лишь толику благодарности к тому, кто вернул ей судьбу, я стану тем, кем был рожден и воспитан, – благородным лордом, а не стряпчим, носящим клейменый меч. Если же она окажется еще и щедрой, будущность моя будет обеспечена, и ради этой возможности я готов рискнуть жизнью.

– Хорошо сказано, сударь! – протянула ему руку Адель аллер’Рипп.

«И как славно, что ты не стал врать, что просто влюблен в нашу бедную сиротку…»

Глава 5. Лилии

1. Третий день полузимника 1647 года

– Хорошо сказано, сударь! – Адель и сама не ожидала, что ее так растрогает рассказ Сандера.

– Хорошо сказано? – уже с вопросительной интонацией повторил за ней Ремт. – Хорошо? Что хорошего? И что сказано?

– Что это меняет? – поднял бровь ди Крей.

– Многое! – Ада отпустила руку Керста и повернулась к Тине. – Я знала твоих родителей, девочка, вот в чем штука!

– Вы – что? – не поняла Тина, выглядевшая сейчас совершенно разбитой и несчастной.

– Вы? – одновременно с ней воскликнул Сандер, его слова Ады потрясли, казалось, до глубины души.

– Я! Вы! – махнула она рукой, понимая, что пути назад нет. – Это мои счеты с девочкой и ни с кем больше.

«Что я творю! Что, во имя всех жаровен и котлов ада, я творю!»

– О чем это вы? – Ди Крей, кажется, кое‑что ухватил. Не понял, нет, но ощутил за ее словами некое подобие второго смысла, что‑то, о чем она не сказала вслух.

– Я была знакома с Верой Монк, – медленно произнесла она.

Медленно, а быстрее и не получилось бы, так сжимали горло спазмы давнего горя, почти ровным голосом и с застывшим, словно маска, лицом. Эту маску Ада чувствовала изнутри, она стягивала живую плоть ее лицевых мышц. Было больно. Хотелось кричать.

– Вернее, раньше я была знакома с Захарией Четамом. В то время, как и позже, он носил имя, когда‑то принадлежавшее боковой ветви рода. Несколько позже, и при совсем иных обстоятельствах, я познакомилась с Верой. Оба они, и Вера, и Захария, были достойными людьми и моими близкими друзьями, – между тем продолжала она, наблюдая за собой как бы со стороны. – К сожалению, меня не было рядом, когда родилась ты, Тина… Я даже не знала… Впрочем, к чему слова. Обстоятельства изменились, господа, поскольку теперь, когда Захарии и Веры нет в живых, я чувствую себя обязанной помочь их дочери. Это все.

– Это ничего! – возразил ди Крей. – Это красивости и банальности, сударыня! И не смейте сверкать на меня глазами! Я нанялся провести вас через Старые графства, но предупредил: горы Подковы непредсказуемы. Что с того, что вы лично знали родителей барышни? Это отменяет войну между мерками и фрамами? Или, может быть, эта малость способна остановить зиму? Вы же выросли в этих горах…

– Вот именно, – криво усмехнулась Ада. – Я здесь выросла, сударь, и да, я могу провести вас на северо‑запад короткой дорогой.

– Насколько короткой? – кажется, Ремту надоело изображать недалекого балагура.

– Завтра к вечеру мы можем быть уже в пределах графства Квеб.

– Это невозможно, сударыня, – покачал головой мастер Сюртук.

– Помолчи! – остановил его ди Крей. – Вы ведь знаете, дама Адель, где именно мы теперь находимся, ведь так?

– Да, – твердо ответила Ада. – И когда я говорю, что если мы выйдем тотчас, то завтра ввечеру будем стоять в виду стен Крегсгорхской крепости, я понимаю, что это значит.

– У меня есть деньги, – весьма вовремя подал голос Сандер Керст. – В графстве мы смогли бы купить припасы и теплую одежду, и тогда…

– Почему же вы заговорили об этом только теперь? – Вопрос напрашивался, и вот он прозвучал. Ди Крей умел задавать правильные вопросы.

– Есть причины, по которым мне не хотелось бы появляться в местах, где меня могут узнать.

– Я не спрашиваю, что вы сделали, – неожиданно голос Виктора смягчился. – Но я должен понять, насколько серьезны причины, о которых вы, сударыня, только что упомянули?

«Интересно, он тоже учился в университете, или это природный дар?»

– Они серьезны, – коротко ответила она. – Риск лично для меня достаточно велик, поэтому мы не станем заходить в Крегсгорх… и еще в некоторые места. Но для вас риск минимален. Моя компания способна испортить вам репутацию в графстве, но не настолько, чтобы вас взялись убивать.

– А вас?

– Мне в этом случае придется куда хуже.

– Понимаю, – кивнул ди Крей. – Стало быть, решение за вами.

– Мы идем. – Адель отдавала себе отчет в том, что делает, и это сильно облегчало дело. Решение принято, и, стало быть, говорить и горевать больше не о чем. – Собирайтесь.

– Бедному собраться – только подпоясаться, – блаженно улыбнулся Ремт, и в этот момент пошел дождь.

2. Четвертый день полузимника 1647 года

Если бы не то, с какой уверенностью шла вперед дама‑наставница, Тина никогда не поверила бы, что здесь можно пройти. Раз за разом дама аллер’Рипп заводила их в очевидные тупики, но глаза обманывали, и глухие стены вдруг раздвигались, открывая путь вперед. Гроты обращались в пещерные лабиринты. И подвесные мосты обнаруживались там, где бездонные пропасти обещали верную смерть вместо дороги к спасению. Дождь лил не переставая. Гремел гром, и молнии лупили по мокрым скалам, поджигая тут и там одиночные деревья. Становилось все холоднее, и вскоре облачка пара начали срываться с губ при каждом выдохе. Однако тропа не кончалась, она вела компаньонов все глубже в недра гор, в теснины без выхода, в ловушки темных колодцев, к обрывам, за которыми клубился облачный туман. День сменился вечером. Наступила ночь, но они все шли и шли, потому что останавливаться на Тропе нельзя. Так сказала Ада, и никто не оспорил ее слов, хотя, в чем тут дело,Тина так и не поняла. Как бы то ни было, движение было единственным, что более или менее отчетливо сохранила ее память. А на рассвете следующего дня путешественники вышли из очередной пещеры в долину, затянутую предрассветной мглой. Дождь кончился, но было очень холодно. Под ногами стелилась туманная дымка.

– Ну, вот мы и в Квебе, дамы и господа. – Голос Ады звучал хрипло, но Тина предполагала, что ее собственный голос вообще не возник бы в пересохшем горле, старайся или нет. Запредельная усталость и величайшее напряжение душевных сил лишили ее и голоса, и разума.

«Все, это все… конец…»

Ноги подломились, и она поняла, что падает, но не могла ничего изменить. В глазах потемнело, и тишина накрыла ее своим крылом.

* * *

– Девочка! Девочка! Просыпься! Не спаать! Не лежать! Встаать! Идтии! Ну! Ну! Ну! Девочка! Ну! Не снись! Восп…рянь! Де…

Голосок Глиф звучал, казалось, внутри черепа, но это, разумеется, было не так. Судя по всему, девочка‑«Дюймовочка» спряталась в капюшоне плаща, подкралась к самому уху Тины и «кричала» теперь сдавленным – ввиду присутствия посторонних свидетелей – голосом прямо в ухо.

– Девочка! Ну!

– Я…

– Очнулась? – раздалось откуда‑то сверху. – Ну и слава богу! Вставайте, герцогиня, нам следует идти.

Голос принадлежал ди Крею и звучал достаточно иронично, чтобы скрыть едва различимые нотки беспокойства.

«О чем он беспокоится? – подумала Тина, окончательно приходя в себя после обморока. – Или о ком?»

– Я… – Она пошевелилась, проверяя, как пишут в романах, «целостность своих членов», и почувствовала, как торопливо прячется за пазухой крошка Глиф. – Я… Да, да… Сейчас… Минута!