– Тогда я возьму тарелку каши и кружку эля, – пошевелив широким, чуть вздернутым носом, объявил Сюртук. – Недорого и соответствует образу.

– Любезный! – подозвал Виктор сонного полового, без видимого энтузиазма расставлявшего трехногие табуреты и скамьи вокруг длинных столов. – Порцию… Нет, что я такое говорю! Двойную порцию баранины, – поправился он, вполне оценив силу голода, терзавшего его желудок. – Печеные овощи, хлеб и тарелку каши для моего друга. С горкой, – добавил он, немного подумав. – И, разумеется, две большие кружки эля.

– А деньги у вас есть? – равнодушно поинтересовался парень, но чувствовалось, вопрос задан не случайно, а по накрепко вбитой – в прямом и переносном смысле – привычке.

– Есть у нас деньги, – усмехнулся ди Крей. – Хватит и на обед, и на чаевые, если будет за что, и еще на ночлег останется.

– Про чаевые это вы серьезно? – Сон покидал полового неторопливо, как паводок затопленные поля.

– Вполне.

– Комната на двоих? – уточнил малый, обретая интерес и волю к жизни.

– Да.

– Надолго?

– Как придется, – чуть пожал плечами Виктор. – Кто, кроме Всеблагого, знает, что к чему и как?

– Ну, тогда садитесь поближе к огню, – кивнул парень на стол, за которым сидели уже двое степенного вида посетителей. – Я мигом!

И он неспешно затрусил к очагу, к котлам и вертелам.

– Доброго времени суток, милостивые господа! – поздоровался ди Крей, подходя к столу и снимая шляпу.

– И вам не хворать! – кивнул, подняв взгляд от миски с густым мясным варевом, один из мужчин.

– Соседством не обременим? – поинтересовался Сюртук, присаживаясь напротив второго мужчины, на вид годившегося первому в сыновья. Впрочем, возможно, так все на самом деле и обстояло.

– Отчего же! – смутился парень.

– Стол длинный… – степенно заметил старший. – А вы, я вижу, не местные…

– А что, – кивнул Сюртук на шляпы мужчин, сложенные с краю стола, – в Але теперь только такие и носят?

– Где как, – пожал плечами мужчина и вернулся к похлебке.

– Мы из Кирстена, – поспешил вмешаться ди Крей. – Я, стало быть, Виктор, а он вот – Ремт. Мы проводники из Старых Графств.

– Не, – покрутил головой молодой, отставив в удивлении ложку. – Не похожи вы на солдат…

– Цыц! – остановил его старший. – Помолчи, Деде! Они же не стражники, а проводники. С караванами ходите или как?

– И так, и сяк, – улыбнулся Виктор, сообразивший, что старший из мужчин – человек опытный, из тех, кого на мякине не проведешь.

– В Горане обычно с караванами выходим. – Сейчас он доподлинно вспомнил Старые Графства, упомянутые им сперва лишь удобства ради. – Из Койна в Хорь, из Каппы через перевалы в долину Хоттора, а в Шине, напротив, все больше городских в дальние замки провожаем или с застав в города. День на день не похож, и времена разные случаются.

– Это верно, – согласился старший мужчина, окуная в похлебку ломоть хлеба. – Меня Михой кличут, а сынка – вы, чаю, слышали – Деде. Я, стало быть, дрова в Чистый город поставляю. Случается, и ночью выходить проходится. Вчера вон барка ввечеру с верховьев пришла, сорок подвод из порта в город, и обратно, и так три раза. Считай, с заката на ногах. Умаялись, словно сами, прости господи, поленья таскали, но дело порядок любит, ведь так?

– Так, – согласился ди Крей, а тут как раз и им с Сюртуком заказ принесли.

Минут пять ели молча. Лишь шаркал ногами по полу шлявшийся между столами половой, трещали горящие в камине дрова, да глухо ударяли о глину мисок деревянные ложки. Впрочем, ди Крею ложка была ни к чему, он обходился собственными двузубой вилкой и ножом. Вот сталь по глине иной раз и скребла, еще один звук…

– А что? – спросил Виктор, управившись с очередным куском баранины. – Навигация еще не закончилась, или как?

– А никак, – пожал плечами поставщик дров. – По уму, так корабли и до солнцеворота ходить должны. Студеные Врата – хорошо, если к празднику закрываются!

– Это к какому празднику? – нахмурился Сюртук, он, видно, плохо знал местные обычаи.

– К Йолю, – бросил ему ди Крей. – Сиречь к празднику Солнцестояния.

– А! – сообразил Сюртук. – Вот оно что! Вы тут, видно, короля Дуба чествуете, и все такое… Сидр… – Последнее слово прозвучало неуверенно.

– Сидр, – подтвердил собеседник. – Да только в этом году все не так пошло! Третьего дня шхуна из столицы пришла… Ну, вернее сказать, со штормом она пришла, так капитан сказывал – закрываются проливы…

4. Десятого листобоя 1647 года

В проливе Две Скалы их нагнало дыхание бури. Было холодно и мрачно, дул сильный порывистый ветер, но шхуна, казалось, с трудом разрезает форштевнем тягучую массу вод.

– Шуга, – удивленно покачал головой шкипер, слова срывались с его губ клочьями пара.

– Шуга… Это ж к ледоставу, и где, ради всех святых? В Первых Вратах?! – Он был встревожен, но его спокойная озабоченность быстро превращалась в тягостный страх.

– Даже и не припомню, мастер Керст, чтобы льды добирались до Студеных Ворот раньше зимника. А сейчас, едва лишь листопад…

Шкипер, по всему, был родом с востока и потому звал листобой листопадом, а студень – зимником, но Сандеру Керсту было сейчас не до филологии с географией. Вернее, вопросы географии волновали его куда больше, чем мог вообразить добрый шкипер Халлем Хейг. Если Студеные Врата закроются раньше срока, разразится настоящая катастрофа.

«Черт! Черт! И еще раз черт!» – впрочем, сквернословить он позволял себе только мысленно. Воспитание и положение обязывали его очень тщательно подбирать слова, произносимые вслух, но в душе…

«Проклятье! Ад и преисподняя!»

Сандер Керст мог бы выразиться и куда более замысловато, и ангелы небесные доподлинно знают, вскоре ему понадобилось все его грязное красноречие. Шторм догнал шхуну на полпути между Первыми и Вторыми Вратами, но не стал для них неожиданностью. Шкипер сразу сказал про бурю, едва хлопнули и разом вздулись мокрые полотнища парусов, и под резким порывом холодного, влажного ветра загудели и засвистали на голоса напрягшиеся снасти.

– Это неспроста, – прокричал шкипер сквозь вой ветра. – Идет буря!

И она пришла.

Страх, что почуял в мастере Хейге Сандер Керст, был не случаен. И не слабость натуры была ему виной. Шторм, обрушившийся на шхуну, был преисполнен ярости преисподней и смертоносной мощи. Но, невзирая на страх, посетивший его в преддверии бури, шкипер Хейг оказался отважным человеком и превосходным капитаном. Он не мог укротить ярость стихии, но в его силах оказалось оседлать шторм и пройти на плечах демонов ада сквозь узости Вторых и Третьих Врат. На крыльях бури шхуна Халлема Хейга за сутки пересекла Внутреннее море и буквально как снег на голову обрушилась на портовые власти Аля, не ожидавшие гостей в такую ужасную погоду…

Так было, и, следует признать, Сандер Керст не сплоховал. Он выдержал все превратности шторма вполне по‑мужски, оставаясь, что называется, на ногах и в своем разумении. Скрутило его позже, когда наступил откат. Сознание помутилось, хотя и не покинуло мастера Керста вовсе. Тем не менее единственное, что запомнилось ему от первых часов пребывания в Але, это качающаяся земля. Мотало его и корежило не по‑детски и еще долго после того, как под каблуками щегольских сапог Сандера оказалась не склизкая деревянная палуба, а мощенная торцевым камнем портовая площадь. Однако даже в таком состоянии мэтр Керст продолжал совершать правильные и полезные поступки. Во всяком случае, окончательно «выздоровев» от приступа ужаса, наложившегося, как следует предполагать, на подавленную силой воли, но никуда не девшуюся морскую болезнь, он обнаружил себя сидящим в маленьком трактире напротив черного хода в краснокирпичное здание приюта «Длань господня», находившегося под патронажем княгини Альм и Ши, владетельницы Аля, Колта и Сорнея. Более того, как оказалось, он успел уже перекусить «чем бог послал», но чем именно, Сандер как‑то и не запомнил, выпить водки и познакомиться за выпивкой с мастером Дейри, служившим в приюте истопником и «мастером за все». Основной штат там составляли женщины, так что для мужских рук – особенно если «они растут из правильного места» – всегда найдется немало работы. Впрочем, место было хорошее, тихое и теплое, да и княгиня платила исправно, так что грех жаловаться, но мастер Дейри, собственно, и не жаловался, он изливал накопившиеся в его просторной душе мелкие огорчения маленького человека.