– Вы должны понимать, мастер Керст, – говорил Магнус Дейри, опрокинув очередную стопку крепкой северянской водки. – Женский приют… эт‑то вам не мальчишкам задницы драть. Лишнего слова не скажи, и взглядом того… Эт‑та стерва Ада, она, знаете ли, она… О! – чувствовалось, что Магнусу не хватает слов, чтобы передать всю силу обуревавших его в этой связи чувств. – Она – о‑го‑го! Она, знаете ли, спуску никому не даст! Только глянь на девок… или там трубу не вовремя в уборной… Кожу сдерет! Выпьем!

И они выпили, но в голове Сандера уже прояснилось настолько, что алкоголь его не брал.

– А вот еще…

Мастер Дейри любил поговорить, но обычно ему было не с кем. Завсегдатаи трактира, да и немногих других заведений в округе, являлись опасными собеседниками. Скажи неверное слово – а оно не воробей! – и пошли гулять слухи. А дама‑наставница Адель аллер’Рипп в этом смысле чиновников Черного кабинета не только за пояс заткнет, но и без горчицы схарчит! И не поморщится, тать! А Магнус, что ж, он человек маленький, ему ли ей перечить! Узнает, что начал болтать, враз угомонит. Мало не покажется. Однако мастер Керст неместный и вообще частный поверенный.

– Так вы, мастер, крючкотвор, выходит?

– Да, я доктор юриспруденции.

– Юрис… что? А, бог с ней! Выпьем!

– Выпьем! А документы? Не могут же их принимать на воспитание без документов? – Вот что интересовало частного поверенного Керста, вот ради чего он пересек бушующее море.

– Бумаги, это да! Все чин по чину! Магистрат, секретари княгини, суд… – Магнус Дейри моргнул, поморщился и протянул руку за вновь наполненной – не иначе как промыслом божьим – стопкой. – Вы что же думаете, мастер… Н‑нет, раз вы крючкотвор, то вас следует мэтром величать, или как?

– Пусть мэтром…

– О! Выпьем, мэтр Керст! Божья слеза…

– А…

– Нет, не так, мэтр Керст! Есть, верно, и такие, кто прямо из монастырских приютов… Родились, и все – уже в корзинке на паперти, и хорошо, если имя имеется, а чаще и того нет! Но есть еще и такие, мой господин, кто через стражу и суд поступают… Только тсс! Об этом говорить нельзя, княгиня гневается, да и Ада, курва… Девки, мэтр Керст, шлюхи малолетние, а туда же – в девы‑компаньонки, как чистые! Эх!

– Выпьем! – не дожидаясь, пока Магнус сообразит, что сболтнул лишнего, предлагает Сандер. – И где же хранятся эти бумаги?

Бумаги – вот суть того дела, ради которого Сандер Керст бросил жребий, в прямом смысле слова отдавшись на волю волн. Вернее, бумаги – та ниточка, что приведет его к цели, но сама цель…

«Боже правый!» – получалось, что он уже всего лишь в шаге от приза ценою в Судьбу!

«Знать бы еще, о чей судьбе речь… – подумал мэтр Керст мимолетно, опрокидывая вместе с Магнусом Дейри очередную стопку холодной, как снег, и крепкой, словно жидкий огонь, водки. – Ну, там посмотрим…»

И то верно, Сандер Керст вырос и жил с идеей, что человек сам кузнец своего счастья, и никто, ни люди, ни боги не сделают для него того, что может и должен сделать для себя он сам.

5. Двенадцатого листобоя 1647

– А если по чарке за знакомство?

Торговец дровами оказался необычайно интересным собеседником, но главное – чрезвычайно информированным, и, хотя Виктор не знал пока, зачем ему все это знать, интуиция подсказывала – слушай, запоминай, еще пригодится.

– Развезет, поди, с устатку, – засомневался было Миха, но Виктор не позволил паузе затянуться более чем на мгновение.

– Четыре бренди, парень! – крикнул он половому. – И побыстрее.

– Вам сливовый или яблочный? – поинтересовался парень, поспешая к стойке, за которой на полках выстроились разнокалиберные бутыли и кувшины. Он уже чувствовал запах чаевых, и спешил угодить щедрому человеку. Ну, а откуда половые знают, кто и сколько оставит чаевых – предмет сродни черной магии. Нет ответа, да и не следует искать.

– Сливовый! – ответил на немой вопрос Виктора торговец дровами. – В этом году сливовица хороша удалась, а яблочный бренди мы с верховьев Изера завозим. Иногда бывает ничего, но чаще не очень.

– Значит, сливовица! – кивнул ди Крей. – А кстати, что это вы сказали, что в замке дров совсем не осталось?

– Так где ж тут напастись! – всплеснул руками Миха. – Известное дело – Осенний бал! А это, почитай, три воза дров на один только палас. Восемь больших каминов, – поднял он вверх указательный палец. – Два в торцах и по три вдоль каждой стены. А осень нынче выдалась сырая, холодная, а дамы в шелках…

6. Одиннадцатого листобоя 1647 год

– Ах! – взволнованно выдохнула Теа, и ее чудные голубые глазки испуганной птицей метнулись куда‑то в сторону, вернулись, словно бы не зная, чем себя занять, рассеянные и тревожные одновременно, потупились скромно и неожиданно взметнулись вверх, принимая и отражая взгляд лейтенанта Теллера. – Ах, сударь, не знаю, что вам и сказать… Третий танец…

И в этот момент условную тишину главного зала, похожую на самом деле на тихий рокот прибоя, каким он слышится в глубоком гроте, нарушили чувственные звуки двух играющих в унисон спинетов.[2] Аллеманда…[3]

– Но, Теа! Молю вас…

Это прозвучало весьма трогательно, но главное – многообещающе…

– Я… – Она запнулась и начала краснеть, краснела же Теа Альфен виртуозно и крайне соблазнительно. Соблазн нарастал по мере того, как румянец стекал по ее белоснежной коже от щек по подбородку и скулам вниз, к шее, плечам и спрятанным за высоким вырезом бального платья упругим грудкам. Впрочем, об их упругости лейтенант судить пока не мог, но ему хватало и того, что видели его глаза. – Это так странно… Я, право, не знаю… – лепетала девушка, а мелодия уже плела между делом узор, и росла череда входящих в танец пар.

– Вы испуганы?

– Здесь люди!

– Ах, да! Простите! Я хотел… Может быть, отойдем туда, за колонны…

– Нет, что вы! Впрочем, возможно, но… нет‑нет, не туда, туда…

Теа обернулась не вправо, куда звал ее Роберт, а влево, и он пошел за ней как приклеенный. Шаг, два шага… Казалось, что они тоже включились в танец.

– Сюда! – Теа шагнула за колонну. – О!

Теперь и лейтенант увидел, что за колонной в стене имеется дверь, и створка ее приоткрыта.

– Мгновение, сударыня!

Все‑таки, несмотря на молодость, Роберт был военным с головы до ног. Увидев дверь, он смело пошел на разведку и уже через мгновение позвал за собой девушку.

– Сюда, Теа! Здесь никого нет!

– Но… – Тем не менее она пошла на зов.

– Теперь мы одни, и я… – Лейтенант едва успел закрыть за собой дверь и обернуться к Теа, но на большее судьба не отпустила ему ни одного лишнего мгновения.

Хлопнула, распахиваясь, другая дверь, и резкий с носовым оттенком голос потребовал Роберта Теллера к ответу.

– Что здесь происходит?! Фройляйн Альфен, как вы оказались здесь наедине с этим мужчиной?! Офицер, кто вы такой?! Представьтесь!

– Я…

Лейтенант оглянулся на голос, увидел говорившую и лишился дара речи. Мог лишиться и рассудка, но в княжеской гвардии сосунков не держат.

И вот они стоят: Теа Альфен, белокожая и золотоволосая, похожая на маленького испуганного ангела, высокий и массивный Роберт Теллер, обескураженный неловкостью ситуации, в которую ненароком угодил, и Ариена, княгиня Альм и Ши, владетельница Аля, Колта и Сорнея, на строгом лице которой осень листопада уступает место суровой зиме. За спиной княгини толпятся дамы ее свиты.

«Какой позор! – с ужасом думает лейтенант, ощущая, как ледяные ручьи начинают стекать по его спине. – Я опозорил род и имя, я нарушил доверие князя… Все кончено!»

– Есть ли что‑то, что могло бы оправдать ваше в высшей степени предосудительное поведение?

Кого она вопрошала? На кого обращала свой гнев?

– Ваше высочество! – шагнула вперед Теа, встав так, словно бы пыталась защитить своим крошечным нежным телом огромного, но уже почти разрушенного ударом судьбы офицера. – Это я во всем виновата, он ни при чем! Он…