Разбудила ее Глиф. Где обреталась пигалица все это время, Тина не знала. Преклонив колено перед лордом де Койнером в тот памятный день, девушка выпустила Глиф «на волю», и потом – даже и в узилище – очень волновалась, опасаясь, чтобы с крошкой не случилось ничего плохого. И вот Глиф нашлась, как, впрочем, и прежде, сама собой.

– Девочка! – щекотно шептало прямо Тине в ухо крошечное создание. – Девочка! Девочка! Де‑во‑чка! Не спись! Про…сн…и…сь!

Длинные слова или не давались Глиф вовсе, или требовали от нее невероятных усилий.

– Не ори! – шепнула Тина и, открыв глаза, попробовала определиться с тем, где она и как. Получалось, что голова – несмотря даже на злоупотребление «сольцей» – ясная, и память работает «как родная».

Тина находилась в каком‑то укромном месте – деревья, кусты, огромные ледниковые валуны и покатое плечо сопки неподалеку, – вероятнее всего, в той самой лощине, куда привел их на рассвете ди Крей. А сейчас солнце, перевалив через дневной перелом, склонялось к западу. Света, впрочем, вполне хватало. Это все еще был день, а никак не вечер. Маленький костерок почти не дымил, а языки пламени едва виднелись в пронизанном солнечными лучами воздухе. Было тихо, тепло и уютно. Тихонько «переговаривались», пофыркивая, дремлющие среди деревьев лошади, потрескивали едва слышно веточки в костре, попыхивал парком медный чайник, подвешенный над огнем. А вот ди Крей, сидящий у костра, был похож на статую. Недвижим, безмолвен…

«У тебя есть знакомая фея?» – спросил тогда ди Крей.

«Я не знаю, кто она», – ответила Тина.

«А что, если он нас услышит?»

– Тсс! – шепнула она и, подняв руку, подхватила кроху с плеча, побыстрее спрятав ее под полу плаща.

После этого она потянулась, «просыпаясь», и села на импровизированной постели. Ди Крей оглянулся через плечо, посмотрел на Тину коротко, усмехнулся, найдя, по‑видимому, ее вид обнадеживающим, и кивнул, здороваясь.

– Доброе утро, милостивая госпожа!

– И вам того же, господин ди Крей! Однако солнце в третьем послеполуденном часу, не так ли?

– Утро наступает тогда, когда наступает.

– Хорошо, – не стала спорить Тина. – Как скажете. А на завтрак у нас что?

– Окорок, сыр и хлеб, вино и травяной чай.

– Вы? – нахмурилась Тина, которую почему‑то смутила мысль, что ди Крей копался в ее вещах.

– Ни в коем случае! – поднял перед собой ладони уже полностью обернувшийся к Тине ди Крей. – Ваших запасов, милостивая госпожа, я не касался. Даже не заглянул в ваш мешок, хотя соблазн, чего уж таиться, был. Но я оказался выше этого, – улыбнулся он. – Лес полон чудес, а этот в особенности. Реликтовые леса Подковы похожи, но только похожи на леса равнин.

Тут он был прав. За время пути через горы Тина успела обратить внимание на то, что не все представляющиеся – на первый взгляд – знакомыми растения на самом деле являются тем, чем кажутся. А разнообразие трав, цветов, мхов и папоротников вообще поражало воображение. Половины этих растений Тина не знала вовсе, а многие другие помнила только по гербарию.

Книга была большая – ин‑фолио – и очень толстая, в темном с вытертой позолотой кожаном переплете. На каждой странице помещались аккуратно вклеенное высушенное растение, лист, цветок, стебель, реже – корешок, цветной рисунок этого растения, выполненный с удивительным мастерством и даже изяществом, и описание: приметы, места произрастания, особенности сезонных изменений и, разумеется, способы применения, иногда много, а иногда – нет. Тина вспомнила страницы… Тончайший, высочайшего качества пергамент, запах сухих растений, ровные строчки каллиграфически выписанных букв, изумрудная зелень, золото, киноварь и кобальт, сурик и охра рисунков, тихий голос, называющий растения и рассказывающий…

«Что?»

Воспоминание пришло как бы ниоткуда, словно история без начала и конца. Ни того, где находилась эта чудная книга, ни того, кому принадлежал голос, Тина не помнила.

– Что‑то случилось? – построжал лицом ди Крей.

– Да нет, – отмахнулась она, надевая на губы улыбку. – Ерунда. Вспомнилось просто… Я могу отойти?

– Разумеется, миледи, – кивнул несколько успокоенный ее словами проводник. – Идите туда, – показал он рукой. – За тот валун. Там безопасно, и никто вас не потревожит…

– Спасибо, господин ди Крей!

Тина встала, подхватила лежавший, как тут же выяснилось, все это время рядом с ней мешок и пошла в указанном направлении. Обойдя огромный валун, для чего пришлось преодолеть довольно густой орешник, она оказалась на тихой полянке, со всех сторон укрытой от посторонних глаз кустами и деревьями, а от врагов – будь то люди или звери – крутыми каменными стенами. В довершение всех чудес здесь протекал ручеек, бравший начало из крошечного водопада, так что Тина могла не только облегчить наконец ощутимо отяжелевший мочевой пузырь, но и умыться. Ну а отдаленность и уединенность этого укромного местечка позволяли к тому же накоротке пообщаться с Глиф.

– Где ты была? – строго спросила Тина, поставив живую куколку на камень перед собой.

– Была! – радостно улыбнулась кроха. – Была! Была! Там! Тут! Там! Тут! Один… – Она пригорюнилась и моргнула, словно собиралась заплакать. – Один! Совсем! Один! Беда, беда, о‑гор‑чение! Плакать! Го‑ло‑си‑ть!

– Ты пряталась в замке?

– Замок? – удивилась девочка. – Ключ? Дверь… – Она явно была дезориентирована.

– Крепость! – попробовала помочь Тина.

– Боль‑шой! Сильный! – обрадовался ребенок. – Креп‑кий!

– В большом доме!

– Дом… – задумчиво повторила Глиф. – Жить, по‑жи‑вать… Боль‑шой! Ог…ог…ог…ром…ный! Так?

– Да! – Тина уже и не верила, что они с этим когда‑нибудь разберутся. – Да! Дом! Большой! Ты там была?

– Была, – кивнула девочка, – сплыла! – Улыбка расцвела на ее крохотных губках.

– Где ты пряталась?

– Много слов, – нахмурилась Глиф.

– Ты пряталась?

– Да!

– Где?

– Там! Там! Там!

– Черт!

– Где? – оживилась девочка.

– Где, где! У иволги в гнезде!

Вообще‑то присловье было более чем неприличное, и его, наверное, не следовало произносить вслух, тем более при ребенке, но проблема взаимопонимания начинала выводить Тину из себя.

– Не понять, – моргнула кроха. – Не знать, не вни‑мать. Плакать. – И она на самом деле заплакала. И следует заметить, это было просто душераздирающее зрелище. Девочка в красном платьице стояла на камне и заливалась огромными слезами, подвывая в такт мелко вздрагивающему тельцу. Ужас!

– Ну, что ты! Что ты! – встревожилась Тина. – Перестань! Ну не плачь. Я не хотела тебя обидеть.

– Нет! – возразила сквозь слезы Глиф. – Хотеть, мочь!

«Возможно, ты права: хотела и смогла. Но вопрос, откуда ты об этом узнала? Или ты играешь со мной в какую‑то свою детскую игру?»

– Там, – сказала она осторожно. – В доме. В большом доме. Там были люди. Солдаты. Мечи. Много, – незаметно для себя она перешла на лаконичный, чтоб не сказать плохого слова, стиль Глиф. – Их убили. Все умерли. Понимаешь? Неживые. Все! Кто их убил?

– Убил, – повторил ребенок. – По‑бил… Раз‑рушил. Раз‑бил! Глиф! Ура! Ура! Глиф! Силь‑ный! Могучий! Всех! Не всех. Не так. Так. Не успеть. О‑по‑здать. Дру‑гой! При‑хо‑дить. Смот‑реть. Bop‑чать! Чу‑жой! Говорить. Глиф понять не мочь. Слова не слова. Страх! Ужас!

– Кто это был? – вскинулась Тина. – Кто?

– Такой‑такой! Ме‑ня‑ю… ю… щ… ий…

– Меняющий? – подсказала Тина.

– Себя… Мне. Тебе. Себя на.

– Ся? – переспросила Тина, пытаясь понять, о чем, собственно, речь? – Меняющийся?

– Так! Так! – обрадовалась Глиф. – Такой! Пришел! Страх! Ужас! Пожар! Война! Прятать. Себя! Глиф! Не ура! Ура нет. Ничего нет! Плохо! Я он никак. Он мно‑го. Глиф ма‑ло! Нет. Он здесь, я там. Все.

– Ты его видела?

– Слова! Видеть! Не знать. Не внять. Не принять.

– Ты испугалась? – Вопрос напрашивался, но Тина никак не могла понять, стесняется ли этот странный ребенок своего страха, или наоборот?