Очень даже может быть, что этот старый холостяк, такой независимый и переменчивый, решил наконец избрать себе спутницу жизни. Но сколько же рассказывают о нем скандальных историй! Сколько у него любовных приключений! То он кого-то похитил, то он кого-то преследует. На него гневаются мужья и клянутся отомстить. Нет, качает головой Заря, Ветру даже мысль о женитьбе не приходит. У него, как говорили в старое доброе время, нет серьезных намерений.

Так что и мечтать нечего. Занятая этими размышлениями, идет себе Заря, забыв о Времени. В ожидании ее остановились часы, охрипли петухи, что возвещали восход Солнца. Где же оно? Где? «Неужели еще нет пяти? — изумляются проснувшиеся люди, глядя на часы. — И почему до сих пор не встает Солнце?» Но на небе только тусклый рассвет. Он мешается с пепельным светом уходящей ночи. Уж не свето ли преставление? Спаси и помилуй. Такого еще не видывали.

И тут всеобщие нарекания вынуждают Время, спрятав сообщническую улыбку в усы, побранить Зарю за опоздание, призвав ее к порядку и пригрозив наказанием. Заря, оправдываясь, щебечет, подобно птице:

— Я слушала рассказ Ветра. Ну и опоздала на час.

— Рассказ Ветра? — заинтересовалось Время, всегда искавшее лекарство скоротать вечность. — Ну-ка, ну-ка, расскажи мне, и, если я найду, что он интересен, прощу тебя. И не только прощу, но и награжу Голубой Розой, которая выросла, дочь моя, много веков назад. Теперь такие не растут, потому что в мире все меняется к худшему, конечно.

Ох уж это скучающее Время!

Заря усаживается подле старика, оправляет складки своего платья и начинает рассказывать. Где-то посередине истории Время задремывает, но Заря не прерывает свой рассказ, потому что ей в этом рассказе слышится голос Ветра. Где он сейчас, этот проказник, раздевающий деревья, нагоняющий облака, преследующий Дождевую Тучу? Дождевая Туча и Ветер — близкие задушевные друзья. Только ли друзья? Заря озабоченно хмурится.

Так вот, вернувшись из Италии в конце ноября 1998 года, я уже в марте 1999 года собиралась в Испанию.

— Теперь поедешь в Гранадский университет с докладом об издании испанской литературы в Советском Союзе! — почти приказным тоном сказал мне Сережа Гончаренко.

— У тебя же были, — продолжал он, — замечательные и, надо сказать, очень трудные редакторские книги по испанской литературе: «Лирика» Луиса де Гонгоры и «Толедские виллы» Тирсо де Молины — шестнадцатый век! Потом роман Педро Антонио де Аларкона «Треуголка» — это девятнадцатый, да и по современной Испании — Хуан Гойтисоло. Так вот, поедешь в группе испанистов. Почти все они тебе знакомы как переводчики или авторы вступительных статей. Это — Степан Мамонтов, Венедикт Виноградов. Он в МГУ заведует…

— Знаю, знаю, — сказала я.

— Потом Витас Силюнас, Элла Брагинская, Наталья Трауберг, Павел Грушко, Наташа Ванханен, ну и из других городов, конечно.

— Хорошо, — ответила я.

— Тогда ты готовишь доклад и приносишь его мне. Я посмотрю его и предложу Посольству Испании включить тебя в группу как члена Союза писателей и бывшего редактора издательства «Художественная литература», который выступает с докладом по изданию испанской литературы в СССР. Доклад, естественно, должен быть написан на испанском языке. Все понятно?

— Да, Сережа, все! Опыт уже имеется.

Отлично помня, как развивался сюжет перевода моего доклада о Жозе Сарамаго в Италии, я, написав доклад, тут же отдала его на перевод испанке Августине, с которой когда-то работала на Московском радио, и, получив его, еще и согласовала с ней то, что требовало согласования. Так что на этот раз в Гранадском университете я, как сказал мне позже Павел Грушко, делала доклад на чистейшем испанском языке с «приятным португальским акцентом».

Уезжали мы в Испанию чуть ли не восьмого марта. К Посольству Испании был подан комфортабельный автобус, который доставил нас в аэропорт Шереметьево.

И вот, спустя несколько часов мы уже в Малаге, где опять же нас ждет комфортабельный автобус и везет от берега Средиземного моря к белеющим вдали вершинам Сьерры-Невады в город Гранаду — бывшую столицу последнего арабского халифата. Да, завершив формирование испанской монархии, так называемые католические короли Фердинанд и Изабелла в 1492 году наконец взяли город Гранаду.

В Гранаде нас размещают в достойной гостинице, где кормят завтраком, обедом и ужином (все, как смеемся мы, за счет Хуана Карлоса — короля Испании, что вполне могло быть и правдой) совершенно бесплатно.

Каждое утро мы слушаем доклад за докладом своих коллег-испанистов то в Гранадском университете, то в других отведенных нам местах города. А вечерами мы гуляем с Натальей Ильиной, доктором наук, заведующей кафедрой испанского языка в Московском государственном университете, теперь уже много лет постоянно живущей в Валенсии со своим испанским мужем-литературоведом. Да, а вот я не смогла бы жить в чужой стране. Это точно! Как не смогла бы сменить свою профессию испаниста, в своей стране на профессию преподавателя русского языка в чужой, даже выиграв конкурс на эту должность (чем, как сказала мне она по телефону, очень гордится Хуан Рамон!) Нет, не смогла бы! Но стоит ли мерить все на свой аршин?!

В субботние и воскресные дни мы все вместе, кроме тех, кому еще нужно было перевести свой доклад на испанский, пускались в путь все на том же комфортабельном автобусе вверх к заоблачным вершинам Сьерры-Невады. Теперь нашим с Натальей Трауберг глазам (мы сидим с ней в автобусе на переднем сиденье) открывается широкая панорама встречающих нас заснеженных гор, которые возникают то справа, то слева (дорога петляет), потом, наконец, нисходят к нам, когда мы вдруг оказываемся у их подножья.

Ознакомившись с окрестностями и отобедав в ресторане на открытом воздухе, мы спустя какое-то время отправляемся в обратный путь все по тому же петляющему серпантину дороги, чтобы, когда стемнеет, успеть увидеть, как вспыхнет и засверкает огнями лежащая внизу Гранада.

Завтра мой доклад. Я к нему готова. И утром следующего дня в Паласио де ла Мадраса я, как только объявили мою фамилию, без страха и упрека (естественно, переводчику доклада — все было сделано блестяще) поднимаюсь на кафедру и, окинув зал взглядом, вдруг в первый раз за все дни нашего пребывания в Гранаде вижу Сережу Гончаренко. Грузный, обмякший, он сидит на стуле у окна и клюет носом, то ли от недосыпа, то ли, как понимаю я теперь… Нет, я этого не понимаю… Грустно.

Уже несколько лет, как нет его в живых, а мне он все время вспоминается молодым, стройным, высоким и голубоглазым, каким его привел к нам в издательство «Художественная литература» Павел Грушко.

Когда это было? Точно не помню, но Сережа с первых дней появления в издательстве был для меня только Сережей — потому когда однажды он позвонил мне и назвался Сергеем Филипповичем, я совершенно искренне переспросила: «Кто? Кто?» Но то ли подвела электроника, то ли мой вопрос смутил его, — в трубке вдруг послышались короткие гудки.

На свое шестидесятилетие он меня, конечно, пригласил: «Лилечку, — как сказал он своей жене Наташе, — обязательно!»

И вот в малом зале Центрального дома литераторов, где собрались Сережины коллеги, друзья и близкие, он читает собственные, неизвестные мне стихи, в которых громко кричит его разум и явно чувствуется надрыв духовных и физических сил. Потом, заканчивая чтение, Сережа вдруг говорит:

— И наконец, последнее стихотворение! — помолчал, вздохнул и еще раз утвердительно произнес: — Последнее: