— А Никонов разве переводчик? — спросила я заведующего.
— Да у нас с португальского практически переводчиков нет. Нам приходится привлекать переводчиков с испанского. А Никонов знает португальский, — услышала я в ответ.
— Но если Никонов не переводчик, а я еще не редактор…
— Ничего, ничего. Читайте русский текст, сверяйте с португальским, отмечайте неточности в переводе, а стилистическую правку сделает внешний редактор.
Следом пошли чистые листы романа Эсы де Кейроша «Реликвия» в переводе Надежды Ароновны Поляк (Боже! Да это же моя преподавательница испанского языка из Московского педагогического института им. Потемкина, откуда я была исключена за стихи… Откуда у нее португальский?!), которые мне было предложено прочесть на предмет опечаток. Что-то я там такое отыскала, уже не помню. То ли нашла пропуск, то ли перепутанные главы.
А вот потом… потом заведующий положил мне на стол рукопись «Лиры и чилийские письма» бразильского поэта XVIII века Томаса Антонио Гонзаги в переводе — «безусловно хорошем» — подчеркнул он, — Инны Юрьевны Тыняновой. Однако тут, как потом мне стало ясно, меня ждало новое испытание: проверка умения, а вернее, способности продуктивно работать с автором.
Да, надо отдать должное заведующему нашей редакцией Валерию Сергеевичу Столбову: не бросил он меня сразу в воду, как котенка, не умеющего плавать, а исподволь подводил меня к самостоятельной работе над русским переводом и общению с автором, за что ему сегодня мой низкий поклон.
Так вот, Инна Юрьевна Тынянова, безусловно талантливая и опытная переводчица с испанского (португальского она не знала), была, как всякий талантливый человек, очень трудной в работе: отстаивала каждое свое слово, цеплялась за интонационные запятые, с которыми, как правило, не соглашались корректоры, и, чуть что, создавала бурю в стакане воды. Это хорошо знал по собственному опыту наш чисто женский редакторский коллектив, и теперь, когда я была на новенького, с замиранием сердца ждал предстоявшую мне с ней боевую встречу на португальской территории. Беспокоился, похоже, и позвонивший мне известный испанист Федор Викторович Кельин, который попросил меня постараться быть терпимей к Инне. «Не ссорьтесь, девочки, — почему-то сказал он мне. Скорее всего потому, что знал то, чего не знала я. — Очень, очень прошу вас».
Да! Это было мое первое боевое крещение в работе с Инной Тыняновой! И я приняла его достойно. Надо сказать, что и Инна тоже держала себя в руках, скорее всего, выполняя ту же просьбу Кельина. Но вечером, позвонив мне по домашнему телефону, закатила такую истерику по поводу уже согласованной нами в издательстве правки — с криками, бросанием телефонной трубки и новыми неуемными звонками до одиннадцати вечера, когда, наконец, вновь согласившись со мной, поблагодарила и пожелала спокойной ночи. Естественно, обалдев от неожиданного поведения автора, я не спала всю ночь. Вот так. В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году «Лиры и чилийские письма» Томаса Антонио Гонзаги благополучно вышли в свет в серии «Библиотека латиноамериканской поэзии».
В том же шестьдесят четвертом вышел в свет и мой первый и, как я позже решила, последний, перевод с испанского: роман эквадорского писателя Энрике Хиль Хильберта «Наш хлеб». Роман этот был спущен нам сверху, и перевод его должен был быть осуществлен в кратчайший срок, поскольку автора романа ждали в Советском Союзе. Именно это подвигло Валерия Сергеевича Столбова разделить книгу между тремя переводчицами: Натальей Трауберг, Майей Абезгауз и мной. Естественно, исполняя предложенную Столбовым работу, я то и дело неотступно думала: «Ну зачем мне, владеющей португальским языком и имеющей непочатый край работы в португалистике, тесниться на испанском переводческом поле битвы?» И, решив, что незачем, никогда больше не нарушала принятого мною решения, даже в девяностые годы, когда португальскую литературу практически не издавали.
Потом пошла работа над сборником «Под небом Южного Креста» — бразильской новеллой XIX–XX веков. Теперь мне предстояло редактировать переводы двенадцати переводчиков, из которых только четверо владели португальским языком. Все остальные были испанистами и даже переводчиками с французского. Нетрудно было себе представить, какой бесценный переводческий опыт приобретала я в этой работе с разноязыкими авторами. Кроме того, в процессе работы я смогла еще и сравнить собственные первые переводы бразильской классики с переводами многоопытных участников этого тома.
Да, первые годы моей жизни в «Худлите» были ой какие непростые. Во-первых, мне приходилось много работать над собой, читая русскую классику, почти нечитанную в детстве (было не до чтения: семейная трагедия, война и т. д., и т. п.). Потом мой русский нужно было совершенствовать, осваивая толковые русские словари Даля, Ушакова, академический «Словарь русского языка», как и всевозможные энциклопедии (Брокгауза и Ефрона, «Гранат» и т. д.), как и всю имеющуюся справочную литературу. Все предыдущие годы я пользовалась преимущественно португальскими и бразильскими словарями и энциклопедиями. А тут все наоборот! Потом, я очень четко отдавала себе отчет в том, что многого не знаю. Но, как известно, все знать никто не может. Однако, если ты знаешь, чего ты не знаешь, и знаешь, где можно найти то, чего ты не знаешь, ты вооружен знанием. К тому же, по опыту работы с Инной Юрьевной Тыняновой, да и с другими переводчиками, я поняла, что мне необходимо учиться и работать с ними. Это своего рода большое искусство! Ведь переводчику надо суметь толково объяснить его ошибку, доказать свою редакторскую правоту и остаться с ним в добрых рабочих отношениях, особенно с талантливыми и легкоранимыми. У меня еще свежа была память, как эту самую правоту доказывали друг другу переводчик и контрольный редактор испанской редакции «Издательства литературы на иностранных языках», бегая вокруг стола и выкрикивая друг другу всякие обидные слова.
Вот так, день за днем, месяц за месяцем, год за годом я училась редактировать и переводить, переводить и редактировать. А еще толково и четко докладывать о проделанной работе над рукописью на главной редакции, проходившей в кабинете главного редактора Александра Ивановича Пузикова, и держать ответ при утверждении сигнальных экземпляров на дирекции. Ну и конечно же жить в чисто женском коллективе редакции.
Беда моя (а может, и наша общая) была еще и в том, что наша редакция находилась как бы на отшибе (в темном закутке на втором этаже). Все же остальные литературные редакции располагались на четвертом и пятом этажах. И мне, новенькой, вынужденной вариться в редакционном «латиноамериканском соку», было очень трудно освоиться в, большом издательстве. Но я старалась изо всех сил. И со временем, конечно, стала частичкой всего издательского коллектива. Тому способствовали главные редакции, дирекции, редсоветы и прочие общеиздательские мероприятия и даже, как ни смешно и ни печально, типографии, где наш редакторский состав самого крупного издательства страны надевал на свои книги суперобложки, и овощные базы, где опять же весь наш редакторский состав перебирал гниющую картошку.
В семидесятом году на мой редакторский стол лег перевод удивительнейшей книги, вышедшей в Лиссабоне в 1614 году. Называлась она очень пространно: «Странствия Фернана Мендеса Пинто, где сообщается о многих и многодивных вещах, которые ему довелось увидеть в королевствах Китайском, Татарии, Сорнау, оно же в просторечии Сиам, в Каламиньяне, Пегу, Мартаване и во многих других королевствах и княжествах Востока, о которых в наших западных странах мало или даже совсем ничего не известно». Но как я позже поняла, этими необыкновенными приключениями Мендеса Пинто, купца, солдата, пирата, путешественника и дипломата, упивалась вся Западная Европа. Читателя увлекал острый сюжет, повороты судьбы главного героя, яркие описания экзотических стран, лежащих на краю земли.
Перевод романа был сделан известным ленинградским переводчиком Иваном Алексеевичем Лихачевым, тогда еще мне незнакомым.
