Потом, когда мы жили в Якутске, мы его случайно увидели на улице. Он с опущенным видом вез на телеге воду в бочке. Sic transit gloria mundi — так проходит земная слава. Или: от прокурора до водовоза — один шаг.

Наши дети тоже иногда становились предметом антисемитских наскоков, но, слава Богу, это не было чем-то таким, что могло омрачить их детство и юность.

Однажды нас навестил наш знакомый якут из Якутска. Звали его Пуд Ильич. Он работал учителем. Всегда безупречно одетый, Пуд Ильич имел слабость к соломенным шляпам и белым штиблетам, что, признаться, большая редкость не только в те годы, но, возможно, до сих пор.

Мы познакомились с ним в Якутске и знали его, как очень доброго и культурного человека. Он приехал в Покровск на несколько дней и воспользовался этой возможностью навестить нас.

Он пришел к нам, как всегда, в отличной одежде, и блеск его белых туфель был виден издалека. Он широко улыбался и сразу же стал рассказывать нам очень смешную историю, главным героем которым оказался наш Самуэль.

По дороге к нам Пуд Ильич заметил двух яростно дерущихся мальчиков. Когда он подошел к ним, они уже расходились в разные стороны, продолжая осыпать друг друга ругательствами. Один из них был Самуэль, а другой — маленький якутский мальчик. Подходя к ним ближе, Пуд Ильич услышал слова, которые они выкрикивали, и то, как якутенок обозвал Самуэля: «Ты маленький грязный жид». На что Самуэль быстро ответил: «Сам ты жид!».

А вообще-то, конфликты на расовой почве возникали довольно часто. Русские и якуты иногда с трудом сдерживали себя и нередко решали свои споры в драках. Мы стали свидетелями одной из таких страшных драк между Арсением Яковлевым, телефонным монтером, который какое-то время жил в квартире недалеко от нас, и якутом из соседнего дома.

Арсений и его жена были дружелюбные и покладистые люди, с которыми мы всегда хорошо ладили. Но когда Арсений напивался, он становился диким и неуправляемым.

В один из воскресных летних дней к ним пришли друзья, и они отмечали какое-то событие. Судя по голосам и песням у них было много выпивки. Погода стояла хорошая, и вскоре компания решила перенести свое дружеское собрание на открытый воздух. Мы не знаем, что произошло, но вдруг услышали крики и истерический плач женщины. Мы увидели Арсения, рычащего от гнева и рвущего на себе рубашку. Он кидался на якута, который был уже без рубашки и стоял со сжатыми кулаками, готовый парировать удар. Началась жуткая драка, сопровождаемая не менее страшными ругательствами с обеих сторон. Одежда разорвана в клочья, лица в крови. Оба в стельку пьяные, пытаясь нанести удары, промахивались. Наконец прохожие вмешались и разняли двух окровавленных, в синяках мужчин. Арсений продолжал выкрикивать ругательства в адрес якута и всей его нации, называя их евражками, которых нужно выкуривать из нор и топить в выгребных ямах.

Эта драка была одним из примеров того, что мирное сосуществование разных народов в многонациональном советском государстве оставляло желать много лучшего. Даже несмотря на усилия пропагандистской машины, которая представляла отношения между разными национальностями как идиллическое братство в большой и дружной семье народов.

Мы — одна из первых семей депортированных из Литвы, приехавшая в Покровск. Но постепенно, с приездом наших друзей и знакомых, нас стало больше, и образовалась небольшая колония. Все новые приезжающие относились к нам, как к ветеранам, и обращались за рекомендациями и советами. Все они начинали работать на кирпичном заводе, но потом находили более приятную и безопасную для здоровья работу. Одним из таких вновь прибывших был Гарри П., высокий тощий пианист, которому было около тридцати. Он не привык к физической работе и через неделю тяжелого труда, выглядел изможденным до крайности. Он был очень слаб, его длинные тонкие пальцы никак не подходили для работы на кирпичном заводе. Мы помогли ему устроиться учителем музыки в школу. Гарри был одаренным музыкантом и вскоре в школе создал хоровой коллектив. Организовывал концерты, проходившие с большим успехом. Другой наш знакомый, Арон Л., инженер, устроился работать на местную электростанцию. Ему негде было жить, и несколько месяцев он жил с нами в нашей маленькой квартире. Арон оказался очень веселым человеком. Он много смеялся, шутил, придумывал разные забавные розыгрыши. А служба у него была такая, что ему часто приходилось возвращаться домой поздно ночью. Чтобы предупредить нас, что идет домой, он давал нам сигнал: два раза мигал светом, отключая при этом весь Покровск. Это был хороший способ связи и забавное развлечение. К тому же каждый раз, когда Арон приходил домой, его уже ждал горячий чай.

Со временем мы стали жить так же, как и все население Покровска. Единственное, что нас отличало от других, — это то, что мы не могли без особого разрешения отъезжать от города на расстояние более пяти километров. Если мы хотели поехать, например, в Якутск, то должны были заранее обратиться в НКВД с подробным объяснением цели нашей поездки. Некоторые депортированные попытались съездить в Якутск без разрешения. Это им дорого обошлось: их посадили на неделю под арест на хлеб и воду. А в остальном мы жили, как и все другие люди в Покровске, и власти к нам относились как к обычным советским гражданам. Мы даже имели право голосовать, то есть ходить к избирательным урнам и выбирать тех кандидатов в депутаты, которые уже фактически были выбраны. Так что выборы, по большей части, являлись чисто символическими. При этом проблемы воздержавшихся от голосования не существовало. Народ голосовал стопроцентно.

Дети наши росли. Шнеура приняли в пионеры, а позже и в комсомол (Коммунистический союз молодежи). То же произошло и с Гарриеттой. Самуэль ходил в детский сад, когда мы оба работали.

Мы, можно сказать, окончательно адаптировались к окружающей нас обстановке, приспособились к политическим, климатическим и экономическим условиям. Мы хорошо знали, как вести себя с представителями власти и что надо быть осторожными в высказываниях о политике в присутствии посторонних. Мы жили по пословице «Когда находишься в Риме, поступай, как поступают римляне». С другой стороны, мы научились радоваться каждой минуте, которую проводили с друзьями и знакомыми из Литвы. С ними мы могли свободно, не боясь, говорить обо всем, о чем думали.

С годами мы научились готовиться к долгой, студеной и темной зиме, как и местные жители, запасаясь ягодами, грибами и квашеной капустой. Мы так же, как и они, покупали в магазинах все, что можно купить. Из-за постоянной нехватки товаров нельзя было предугадать, что в следующий раз станет дефицитом. И в этом отношении можно смело утверждать: властям удалось достичь своей цели в попытке переделать нас из «граждан высшего общества» капиталистической страны в обыкновенных сибиряков или якутов в бесклассовом советском обществе.

Однако эта «переделка» ни в коей мере не повлияла на наши убеждения и веру. Ни души наши, ни разум не могли принять эту систему, и никогда мы не испытали никакой благодарности или, тем более, симпатии к ней и разным ее проявлениям. Мы хорошо понимали, как много делалось, чтобы создать равенство и социальные блага для всех граждан страны, и видели, что медленно, но идет экономический рост в послевоенные годы, однако никогда не чувствовали, что эти успехи как-то касаются нас. Это была не наша страна и не наша культура.

Мы не ненавидели систему, но, с учетом того, что пережили, никогда не любили ее. Мы ей не принадлежали. Нашим постоянным и единственным желанием было получить разрешение на выезд из страны и воссоединиться с семьей и нашим миром.

Поэтому, если целью нашей депортации была попытка сделать из нас лояльных и преданных советских граждан, то она провалилась. Как в случае с нами, так и с другими, бог весть зачем и почему сосланными в Сибирь.

Так же, как и в Якутске, кроме работы учителя, я выполнял разные другие задания и поручения. Летом руководство школы попросило меня поработать в школьном лагерю, где я должен был отвечать за финансы и организацию питания. И снова просьба заняться этой работой была высказана в такой форме, что я не мог отказаться. Конечно, ничего тяжелого в этой работе не было, но я бы предпочел провести время с Рахиль и детьми. Правда, мне разрешили взять с собой Гарриетту.