Многие женщины в совхозе читали по слогам и с трудом могли написать только свою фамилию. Когда они узнали, что наша бабушка хорошо умеет и читать, и писать, они стали приходить к ней с письмами, просили их прочитать и написать ответ. В основном это были письма от мужей и сыновей с фронта. Они были очень благодарны бабушке и предлагали ей деньги за помощь, но она, естественно, отказывалась. Одна из женщин очень переживала, что ничем не может отплатить, и предложила помочь избавиться от вшей. Это, по местным понятиям, являлось знаком дружбы и уважения. Бабушка поблагодарила, сказав, что как-нибудь в другой раз.

Когда я впервые увидела эту процедуру, я не поняла, что происходит. Мы были в бане. В углу, на лавке я заметила двух женщин, поглощенных каким-то странным занятием. С гребешком в одной руке и широким ножичком в другой, они по очереди осматривали волосы друг у друга. Они были очень сосредоточены и даже не переговаривались. Понаблюдав за ними со стороны, я поняла, что они ищут вшей. Гребешок с мелкими зубьями использовался для того, чтобы найти вошь, переместить ее на нож и затем раздавить ногтем. Позже я часто наблюдала подобные сцены — это был широко используемый метод личной гигиены.

Наша нынешняя повседневность лишилась самых простых вещей, которые в нашей прошлой жизни подразумевались: вода, дрова, обычная кухонная утварь. Теперь все нужно где-то отыскивать, откуда-то привозить и как-то обустраивать. Уход за детьми и домашнее хозяйство легли на плечи Рахиль. И тем не менее по вечерам она находила время учить русский язык и довольно скоро уже могла читать русские газеты.

Привыкать к новым условиям жизни всегда трудно. Тем более оказавшись в совершенно незнакомом мире. Мы находились среди людей, которые в большинстве своем, хотя и относились к нам по-дружески, но с нами имели мало общего. Мы и думали, и чувствовали не так, как они. Их менталитет так и остался чуждым нам даже спустя годы, когда мы, казалось, свыклись с мыслью, что так и не вернемся домой.

Со временем размышления о нашей ссылке уже не причиняли такую боль, как в первое время. Может быть, потому, что теперь мы знали о масштабах военных действий и ужасах, творящихся на оккупированных немцами территориях. Мы понимали, что, находясь в ссылке, защищены от зверств нацистов и, возможно, от смерти в гетто, где погибли десятки тысяч евреев из прибалтийских государств. Однако не все депортированные придерживались такого же мнения. Некоторые литовцы говорили, что предпочли бы немецкую оккупацию ссылке в Сибирь. Позже мы узнали, что многие литовцы приветствовали немецкие оккупационные войска. Они ведь, эти доблестные воины фюрера, изгнали из Литвы советскую армию, а значит, и советскую систему, навязанную стране.

Наступил март. В Алтайский край пришла весна. Но с ее приходом произошло событие, осложнившее нашу жизнь в совхозе.

Однажды туда приехал политрук, чтобы проверить, не сбилось ли руководство и население крупного советского хозяйства с политического курса партии, а заодно проследить за депортированными, за их связями с местными людьми.

Политрук — значит политический руководитель. Им можно стать, но не каждому, кто захочет, а исключительно партийному работнику. В обязанности политрука входил контроль за работой партийной организации. Кроме того, он должен был наставлять на правильный путь и беспартийных.

Политрук, приехавший в наш совхоз, оказался настоящим аппаратчиком. И первая задача, которую он поставил перед собой, касалась нас, спецпоселенцев. Он хотел знать о нас все: откуда мы, кто мы такие, чем занимались раньше. Сделать это было не слишком сложно. Ему просто нужно было обратиться к начальнику НКВД, у которого в папках хранились подробнейшие досье на каждую семью. Затем он посчитал своим долгом убрать всех ссыльных с конторских должностей и перевести их на выполнение только физической работы. Одну из местных девушек он послал на ускоренные курсы бухгалтеров, и, когда она через шесть недель вернулась, Израэля сразу уволили и перевели на трудную физическую работу.

Израэль пошел к директору совхоза Дмитрию Селукянскому и объяснил ему, что он не отказывается от физической работы, но из-за своей инвалидности не может выполнять ее. Внимательно выслушав его, директор сказал:

— Не нервничайте! Я видел в бане, что у вас с ногами. Я постараюсь найти вам работу, которую вы сможете выполнять.

И он сдержал свое слово. Однако неугомонный политрук проследил, чтобы и Рахиль тоже определили на работу, так как, по его мнению, наша бабушка еще такая здоровая, что в состоянии в одиночку запросто управиться с домашним хозяйством. И мы с Рахиль стали работать вместе.

Мы разбирали старые развалившиеся бараки, построенные из самана — необожженных кирпичей, сделанных из глины с примесью навоза и соломы. В этой части Сибири такой кирпич-сырец издавна использовался в качестве строительного материала. Главное условие: выбирать нужно целые кирпичи, которые можно повторно использовать. Работа была значительно легче рытья ям, но все равно очень трудная. Кирпичи оказались настолько хрупкими, что рассыпались в руках, превращаясь в пыль.

Но, к всеобщему удовлетворению, с разбором бараков мы справлялись и даже заработали кое-какие деньги. И самое приятное во все этом было то, что за нами никто не следил. Мы в этом смысле являлись свободными людьми. Мы сами определяли, в каком темпе работать.

В апреле начали сажать картошку. Как и всем в совхозе, нам тоже выделили участок земли, примерно три сотки. Но нам не на что было купить рассаду. И снова нам помог директор совхоза Селукянский. Когда он узнал, что у нас нет рассады, он разрешил нам брать картофельные очистки в столовой. А столовских работников попросил снимать кожуру потолще. Селукянский посоветовал брать кожуру как минимум с тремя глазками, то есть с тремя почками, из которых пойдут ростки.

Мы внимательно слушали его наставления, но не верили, что даже из самых толстых картофельных очистков может что-то вырасти. Мы даже немного расстроились, решив, что над нами смеются. Однако выбора у нас не было, и мы все сделали так, как он сказал.

Через несколько недель появились зеленые всходы на нашем картофельном поле. Они быстро росли, превращаясь в большие кусты ботвы, и спустя некоторое время мы попробовали первую картошку с собственного огорода. Нам казалось, что вкуснее ее ничего не ели, и стали с нетерпением ждать сбора урожая. Но лишь радость этого ожидания и осталась у нас, поскольку собрать урожай с нашего поля нам так и не пришлось.

В один из дней в конце июня 1942 года внезапно появившийся и, как всегда не представившийся офицер НКВД без всякого выражения на лице приказал упаковать вещи и приготовиться к отъезду. Он не сказал, куда нас повезут, сколько мы будем ехать и не объяснил, почему нам снова нужно куда-то уезжать. Мы же вопросов не задавали. К тому времени мы уже знали, что вопросы представителям НКВД задавать бесполезно. Мы должны на их вопросы отвечать и подчиняться их приказам. Никому бы и в голову не пришло протестовать или просить об отсрочке.

Мы попрощались с нашими русскими друзьями и соседями, с которыми за время, прожитое в совхозе, подружились. Многие из них плакали. Они понимали, что нас опять ждет что-то страшное и неопределенное.

Было бы преувеличением сказать, что мы привыкли к местному климату, но мы прижились здесь. И было больно оттого, что нас снова куда-то вырывают и что каждая новая перемена ведет только к худшему. Никто не в силах был облегчить нашу участь.

На следующий день нас отвезли в Бийск и разместили в школе. Там мы прожили несколько дней. За это время туда же привезли тех, кто был депортирован вместе с нами из Литвы. Так же, как и нас, их забрали из совхозов, где они жили и работали в течение года.