В тишине, наступившей после его исчезновения, никто не услышал тихий детский смешок, прозвучавший словно из-за границ реальности.

В бэт-пещере было холоднее обычного. Вода, капающая со сталактитов, замерзала на полпути, образуя искаженные ледяные скульптуры, которые в тусклом свете мониторов отбрасывали тени, напоминающие скрюченные человеческие фигуры. Компьютеры гудели на низких частотах, издавая звук, похожий на отдаленные человеческие стоны, словно электроника обрела способность выражать боль.

Брюс снял маску, но легче не стало. События в допросной преследовали его — не столько самовозгорание Загадочника, сколько собственные действия. Он закрыл глаза, но увидел лишь искаженное болью лицо Нигмы и почувствовал на кончиках пальцев фантомную влагу — кровь, которую он пролил с таким удовлетворением. Что-то в нём изменилось, словно тьма, с которой он так долго боролся, начала просачиваться внутрь, отравляя его существо капля за каплей.

Когда зазвонил телефон, звук эхом разнесся по пещере, многократно отражаясь от стен, превращаясь в какофонию тревожных сигналов. Летучие мыши, обычно безразличные к звукам пещеры, внезапно пришли в движение, беспокойно кружась под сводами, как будто чувствовали приближение бури.

На экране высветилось имя: "Мэтт Мёрдок". Контакт, который не должен был звонить без крайней необходимости.

— Мэтт? — голос Брюса звучал напряженно, с едва заметной хрипотцой.

— Брюс... — голос на другом конце линии принадлежал Сорвиголове, но что-то было *неправильно*. Интонации, ритм речи — словно кто-то изучил, как говорит Мэтт, и теперь пытался имитировать, как труп, приводимый в движение умелым кукловодом. — Мне нужна... *помощь*. Срочно.

Слова растягивались, словно застревали в горле говорящего, каждый слог произносился с усилием, будто их выдавливали через трещину между мирами. Между фразами возникали неестественные паузы, заполненные едва уловимым шорохом, напоминающим трение сухой кожи о наждачную бумагу.

— Где ты? — спросил Брюс, уже натягивая костюм, чувствуя, как материал прилипает к коже, будто впитывая пот и страх.

— Апартаменты... Эшфилд. Южная Эшфилд-стрит, 302. — Голос Мэтта внезапно сорвался на шепот, столь тихий, что Брюс едва разобрал слова: — *Она* здесь, Брюс. *Шкатулка*. Поспеши...

Последнее слово растянулось в жуткую какофонию звуков, переходящую в пронзительный визг статики, от которого заболели зубы. Брюсу показалось, что на долю секунды он услышал крик — не Мэтта, а кого-то другого, будто крик доносился сквозь толщу воды.

Линия оборвалась.

***

Здание на Южной Эшфилд-стрит выглядело болезненно обыденно, что само по себе настораживало. В Готэме даже обычные места таили угрозу, но в этой обыденности было нечто искусственное, как в улыбке маньяка, пытающегося казаться нормальным. Бэтмен заметил, что прохожие обходили здание стороной, неосознанно меняя траекторию движения, словно вокруг него существовало невидимое силовое поле отторжения.

Коридор на третьем этаже освещался тусклыми лампами, мигающими в неправильном ритме, создавая иллюзию движения теней по стенам. С каждым шагом Бэтмена звук его шагов становился глуше, будто сам воздух становился плотнее, поглощая звуки и тепло.

Номера квартир проплывали мимо: 298... 299... 300... 301...

И вот она — квартира 302. Мимолетное чувство облегчения посетило Бэтмена: хотя бы не 1408. Он знал об этом номере достаточно, чтобы испытывать иррациональное беспокойство при одной мысли о нем.

Дверь квартиры 302 ничем не отличалась от других, кроме странного ощущения, которое она вызывала. Казалось, она существует в нескольких измерениях одновременно — обычная деревянная дверь с глазком, которая при определенном угле зрения выглядела как гниющая масса плоти с воспаленным глазом в центре.

Брюс положил руку на дверную ручку и почувствовал вибрацию — слабую, но настойчивую, словно что-то за дверью *пульсировало* в ритме больного сердца. Ручка была теплой, почти горячей, как будто кто-то держал ее секунду назад.

Дверь открылась без сопротивления, что уже было плохим знаком. Она не скрипнула, не издала ни звука, словно существовала вне физических законов.

Внутри... обычная квартира. *Слишком* обычная. Идеально расставленная мебель, безупречно чистые поверхности, отсутствие каких-либо личных вещей. Квартира-декорация, квартира-ловушка. На журнальном столике лежал журнал, датированный 1974 годом, страницы которого были девственно чисты, кроме одной фразы, написанной красными чернилами: "Ты опоздал".

И в центре гостиной — шкатулка.

Восьмиугольная, из темного дерева, с инкрустациями из металла неопределенного оттенка — то ли серебро, то ли платина, но с оттенком, которого не должно существовать в природе. На крышке — сложный узор, одновременно привлекающий и вызывающий тошноту при долгом разглядывании. Узор напоминал лабиринт, но центр его постоянно ускользал от восприятия, словно часть изображения находилась в слепой зоне сетчатки.

— Мэтт? — позвал Бэтмен, его голос прозвучал приглушенно, словно поглощенный самим воздухом комнаты, который казался густым, как сироп.

Тишина. Только едва уловимый звук — как будто где-то вдалеке кто-то скребет ногтями по стеклу или по внутренней стороне черепа. Звук, который мог существовать только в воображении, но от этого не становился менее реальным.

Бэтмен активировал сканеры в маске — инфракрасное зрение, ультразвук. Ничего. Квартира казалась пустой. Но ощущение присутствия не покидало его — будто кто-то наблюдал сквозь поры в стенах, дыша ему в затылок, находясь одновременно везде и нигде.

Медленно приближаясь к шкатулке, он заметил, что узор на крышке *двигается* — едва заметно, как рябь на поверхности воды. Это не была оптическая иллюзия — линии действительно перемещались, складываясь в новые конфигурации, на мгновение образуя узнаваемые формы — лица, искаженные криком, прежде чем снова раствориться в хаосе. Когда он оказался в метре от нее, шкатулка *дернулась*, словно живое существо, почуявшее приближение хищника — или добычи.

Инстинкт кричал об опасности, каждая клетка тела сопротивлялась, но Бэтмен протянул руку, чувствуя, как его воля подавляется чем-то более древним и могущественным. Едва его пальцы коснулись шкатулки, механизм внутри активировался — послышался щелчок, затем еще один, напоминающий звук ломающихся шейных позвонков. Музыкальная шкатулка начала играть мелодию, неестественно искаженную, с нотами, которые не должны существовать в человеческом диапазоне слуха — звуки, способные вызвать кровотечение из ушей и безумие.

Стены квартиры *задрожали*. Обои начали отслаиваться, обнажая не штукатурку — влажную, пульсирующую плоть, покрытую язвами, из которых сочилась прозрачная жидкость. По углам комнаты поползли тени, сгущаясь в силуэты людей — искривленные, изломанные фигуры, которые, казалось, застряли между измерениями, их конечности изгибались под невозможными углами.

Первый призрак вышел из стены — не просто вышел, а *вылился*, как будто сама реальность расплавилась и породила это существо. Оно выглядело как Сорвиголова, но искаженный, демонический — с рогами, вырастающими прямо из черепа, с кожей, покрытой язвами, сочащимися черной жидкостью. Но самым ужасающим было то, что этот демон держал в своих когтистых руках марионетку — существо, представляющее собой гротескное соединение человека и мыши, с лицом, отдаленно напоминающим черты самого Брюса. Марионетка дергалась в руках демона, ее рот открывался и закрывался, но вместо слов из него вытекала струйка крови.