— Ты сдохнешь в пустыне, Гекко, — хмыкнул Тейлор.

— Возможно, — Сет нашел в вещах знакомый револьвер — точь-в-точь как тот, с которым он когда-то начинал. — О, смотрите-ка! Старый добрый друг.

Он сунул револьвер за пояс, забрал воду и рацию.

— Что ж, джентльмены, приятной прогулки. И да, я оставляю вам немного воды. Ровно столько, чтобы вы дошли до поста, если не будете тратить на разговоры.

Сет отошел на безопасное расстояние, наблюдая, как конвоиры медленно направляются на восток. Дождавшись, когда они отойдут достаточно далеко, он вернулся к фургону.

Солнце начинало склоняться к горизонту. Сет сел на камень, вытирая пот со лба.

— Так решил меня проучить, да? — обратился он к безжалостному небу. — Я не святой, но явно не хуже многих. Просто жить хочу по-человечески, и всё тут. Я не виноват, что из нас доят деньги и оставляют на жалкое существование.

Он посмотрел вдаль, где небо встречалось с землей.

Сет Гекко усмехнулся — в этом вся его жизнь. Из одной задницы в другую, и всегда с высоко поднятой головой.

Пустыня. Бесконечная, выжженная солнцем земля, застывшая в безмолвии. Сет брел по раскаленному песку, уже не чувствуя ног. Каждый шаг оставлял за собой змеевидный след, который тут же стирал беспощадный ветер. Фляга опустела часов пять назад — последние капли он растянул, смачивая потрескавшиеся губы. Вода, еда, надежда — всё закончилось.

Остался только револьвер, холодно поблескивающий в закатных лучах. Никелированная сталь, потертая рукоять из слоновой кости, шесть патронов в барабане. Сет сжимал его в руке, словно последний якорь реальности, чувствуя знакомую тяжесть.

— Как всегда, старый друг, — пробормотал он, разглядывая оружие. Пальцы машинально скользнули по гравировке на стволе. — Хотя, может, это и другой револьвер. Кто вас разберет? Вы все одинаково холодны на ощупь и одинаково убиваете.

Он крутанул барабан — сухой щелчок прозвучал как пощечина среди безмолвия пустыни.

Солнце медленно погружалось за горизонт, окрашивая небо в кроваво-алые тона. Воздух, раскаленный днем до невыносимости, начинал остывать, пронизывая тело предвестниками ночного холода. Сет пошатнулся и рухнул на колени. Песок обжег кожу даже сквозь ткань брюк. В голове пульсировала боль, а перед глазами плясали черные точки, словно рой обезумевших пчел.

Он поднял взгляд и замер. Над ним кружились странные силуэты — то ли птицы, то ли... летучие мыши? Они появились внезапно, возникнув из ниоткуда. Сет потряс головой, пытаясь прояснить сознание, но видение не исчезло. Их становилось всё больше, они описывали круги, снижаясь, как будто изучая новую жертву.

— Еще слишком рано для вас, кровососы, — прохрипел он, подняв револьвер. Но сил нажать на спусковой крючок не было. Рука дрожала, перед глазами всё плыло. — У нас с вами свидание не назначено.

Тени кружились, сгущались, словно формируя из темноты фигуру. Реальность дрожала, как мираж в полуденный зной. И вдруг в нескольких шагах от него на плоском камне возникла она — Сантанико Пандемониум.

Ослепительная, жестокая, прекрасная — в точности такая, как в ту ночь в "Крученные сиси". Её смуглая кожа мерцала в сумерках, словно покрытая тончайшим слоем золота. Изумрудно-зеленая чешуя змеи оплетала бедра, поднимаясь к груди, едва прикрытой струящимися темными волосами.

Её тело извивалось в гипнотическом танце, скользя между мирами, между жизнью и смертью. Змея в человеческой форме. Божество древнее времени. Золотые браслеты звенели на запястьях, черные волосы струились по обнаженным плечам, спадая до самой земли. Глаза — два бездонных колодца — смотрели прямо в душу Сета, словно видели каждый его грех и каждую тайну.

Она танцевала для него одного посреди бесконечной пустыни, и каждое движение обещало блаженство и гибель. Её руки вычерчивали в воздухе древние символы, бедра покачивались в такт музыке, слышимой только ей. Огненный закат обрамлял её силуэт, создавая иллюзию, будто она сама источает свет.

— Снова ты, — выдохнул Сет, не в силах отвести взгляд. — Пришла закончить то, что начала? Или просто полюбоваться, как я сдохну в пустыне?

Она не ответила, только изогнула губы в улыбке, обнажая острые клыки. В этой улыбке было что-то древнее и голодное, что-то, чего не мог постичь человеческий разум. Сет попытался подняться, но ноги не слушались, словно погрузились в зыбучий песок.

— Сет.

Голос — знакомый до боли — раздался справа. Низкий, с легкой хрипотцой, с теми интонациями, которые Сет узнал бы даже через тысячу лет. Он медленно повернул голову, уже зная, кого увидит.

— Ричи?

Его брат стоял рядом — в своем неизменном черном костюме с узким галстуком и очках в тонкой оправе, как будто и не было той кровавой ночи . Он выглядел точно так же, как в день их последнего дела — немного нервный, сосредоточенный, с этим странным огоньком в глазах, который всегда пугал Сета.

— Эй, братишка, — Ричи присел рядом с ним на корточки, сняв очки и протирая их краем пиджака, как делал всегда, когда нервничал. — Неважно выглядишь. Как будто прошел пешком через всю пустыню.

— Ты умер, — Сет потянулся к нему, но рука прошла сквозь призрачное тело, как через дым. — Я видел, как эти твари разорвали тебя на части.

— Технически, да, — кивнул Ричи, поправляя очки с тем педантичным жестом, который всегда раздражал Сета. — Но разве это имеет значение для нас, Сет? Братья Гекко всегда были вне правил. Закон, мораль, даже смерть — это для других, не для нас.

В его голосе звучала та же одержимость, которая когда-то толкала их на самые безумные авантюры. Сет рассмеялся, и этот смех отдался болью в пересохшем горле, превратившись в сухой кашель.

— Ты всегда был сумасшедшим, Ричи, — сказал он, когда смог говорить. — Самым умным психопатом, которого я знал.

— А ты всегда был единственным, кто видел во мне не только психопата, — мягко ответил Ричи, глядя куда-то мимо Сета, на танцующую вдалеке Сантанико. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на тоску. — Помнишь, как мы в детстве воровали мороженое у старика Дженкинса?

— Да, — Сет улыбнулся воспоминанию, внезапно таким ярким в угасающем сознании. — Ты разработал целый план, с отвлекающим маневром и подкупом соседского пса. Тебе было девять, а уже тогда ты мыслил как настоящий стратег.

— А ты прикрывал меня, когда все пошло не по плану, — кивнул Ричи, и на его лице появилась редкая, искренняя улыбка. — Взял вину на себя, хотя это была моя идея.

— Два месяца без телевизора, — хмыкнул Сет. — Стоило оно того? Чертово мороженое.

— Ты всегда брал шоколадное, а я ванильное, — продолжил Ричи, словно не слыша. — И ты каждый раз просил поменяться.

— Нет, наоборот, — возразил Сет. — Это ты просил поменяться. Я терпеть не мог ванильное, в нем вкуса как в картоне.

— А ты всегда менялся, хоть и ненавидел ванильное, — кивнул Ричи, игнорируя возражение. Его взгляд стал отсутствующим, как будто он смотрел сквозь Сета, видя что-то только ему доступное. — Ты всегда присматривал за мной, Сет. Даже когда я вел себя как полный псих. Помнишь тот раз в Оклахоме, когда я чуть не пристрелил заправщика за то, что он не так на меня посмотрел?

— Мне пришлось сломать тебе нос, чтобы ты пришел в себя, — тихо ответил Сет. — А потом три дня отпаивать виски, потому что ты не мог простить себе, что потерял контроль.

— Ты единственный, кто никогда не боялся меня, — Ричи снял очки, и его глаза казались больше и уязвимее без них. — Даже когда я сам себя боялся.

— Мы братья, — просто ответил Сет, и в этих словах было всё — вся их жизнь, все взлеты и падения, вся кровь и все жертвы. — Это всегда был ты и я против целого мира. Два волка, загнанные в угол. Два засранца, которые отказались играть по правилам.

— И посмотри, куда это нас привело, — Ричи обвел рукой пустыню, где теперь танцевала не только Сантанико, но и другие тени, смутно напоминающие людей — все те, кого они встретили в "Крученные сиси". — Я мертв, ты умираешь посреди нигде. Стоило оно того, Сет? Все эти ограбления, вся эта кровь, вся эта беготня?