— И была рядом, — тихо сказала Елена. — Я помню, как она волновалась перед твоими боями. Как молилась. Как потом обрабатывала твои синяки и ссадины.

— Да, — кивнул старик. — Без неё я бы не стал чемпионом. Она была моей силой.

Он замолчал, глядя куда-то в пространство перед собой. Елена видела, как меняется его лицо, становясь одновременно более молодым и более уязвимым.

— Пап, — осторожно сказала она, — я всегда думала... почему ты не женился снова? После мамы прошло уже столько лет.

Воронин покачал головой.

— Не смог, — просто ответил он. — Не представлял рядом с собой другую женщину. Да и зачем? У меня есть вы — ты, Наташа, Алёшка. Мне этого достаточно.

Елена вдруг поняла, насколько одиноким был её отец все эти годы. Сильный, независимый, не показывающий слабости — но глубоко внутри тоскующий по единственной женщине, которую по-настоящему любил.

— И завтра ты выйдешь на ринг... из-за нас? — спросила она тихо.

— Не только, — ответил Воронин после паузы. — Из-за страны. Из-за тех ребят, с которыми воевал. Из-за памяти о том, кем я был и кем остаюсь. — Он посмотрел дочери в глаза. — И да, из-за вас тоже. Чтобы вы могли гордиться своим отцом.

— Мы и так гордимся, — сказала Елена, и её глаза наполнились слезами. — Всегда гордились. Просто боимся потерять тебя.

Она встала из-за стола, подошла к отцу и обняла его. Воронин обнял дочь в ответ, чувствуя, как она вздрагивает от беззвучных рыданий.

— Не потеряете, — твёрдо сказал он. — Я ещё повоюю.

Когда Алексей вернулся из магазина, он застал деда и тётю на кухне — они сидели рядом, перебирая старые фотографии и смеясь над какой-то семейной историей. Напряжение исчезло, и даже сама атмосфера в квартире, казалось, изменилась — стала теплее, светлее.

— А вот и наш секундант! — воскликнул Воронин, увидев внука. — Иди к нам, Алёшка. Мы тут с тётей Леной о старых временах вспоминаем.

Елена подняла глаза на племянника и улыбнулась. В её взгляде Алексей прочитал примирение и что-то ещё — какое-то новое понимание, словно она наконец увидела в своём отце не только упрямого старика, но и человека с богатым внутренним миром, с историей любви и потерь.

Поздно вечером, когда Елена ушла, пообещав прийти завтра перед боем, Алексей помогал деду готовиться ко сну.

— Вы с тётей Леной помирились? — спросил он, раскладывая постель.

— Не то чтобы мирились, — задумчиво ответил Воронин. — Скорее, наконец поговорили. По-настоящему. Как жаль, что для этого понадобилось столько лет.

Он сел на край кровати, морщась от боли в суставах. День был насыщенным, и усталость давала о себе знать.

— Знаешь, Алёшка, — сказал он, глядя на внука, — чем старше становишься, тем больше понимаешь, как важно не терять время. Не откладывать важные разговоры. Не копить обиды. — Он вздохнул. — Иногда кажется, что впереди ещё много времени, что успеешь сказать все важные слова. А потом оказывается, что времени уже нет.

Алексей молча кивнул, чувствуя мудрость в словах деда.

— Я рад, что вы поговорили, — сказал он наконец. — Тёте Лене это было нужно. И тебе тоже.

— Да, — согласился Воронин. — Очень нужно. Теперь я могу выйти на ринг завтра с лёгким сердцем. Что бы ни случилось — у меня есть вы. Моя семья.

Он лёг, позволяя внуку укрыть его одеялом. Алексей выключил свет и тихо вышел из комнаты. Воронин закрыл глаза, но сон не шёл. В памяти всплывали образы — Клавдия в синем платье, дочери в детстве, внук, делающий первые шаги,а потом и внучка.

"Я прожил хорошую жизнь," — подумал он. "Что бы ни случилось завтра — я прожил хорошую жизнь."

С этой мыслью он наконец погрузился в сон. Ему снилась Клавдия, молодая и красивая, в том самом синем платье. Она улыбалась и протягивала к нему руки. "Всё будет хорошо, Миша," — говорила она. "Ты справишься. Ты всегда справлялся."

Утро дня поединка выдалось на редкость ясным и солнечным. Лучи света пробивались сквозь шторы, рисуя золотые полосы на полу спальни Воронина. Старик проснулся рано, по давней привычке — ещё до звонка будильника. Несколько минут он лежал неподвижно, прислушиваясь к своему телу.

Боли в суставах, привычные спутники последних лет, давали о себе знать, но не сильнее обычного. Сердце билось ровно. Голова была ясной. Странное спокойствие наполняло его — то особое состояние боксёра перед важным поединком, когда все сомнения остаются позади, и остаётся только чистая решимость.

***

К полудню холл гостиницы "Интурист" превратился в импровизированную пресс-зону. Журналисты со всего мира — американские, европейские, японские, советские — теснились вокруг небольшого подиума, где должна была состояться первая пресс-конференция перед взвешиванием и сегоднешнем боем. Фотографы проверяли оборудование, операторы настраивали камеры, а репортёры готовили вопросы, которые обещали стать острыми.

Воронин появился в сопровождении Алексея и представителей Спорткомитета. Коробов шёл рядом, нервно поглядывая то на часы, то на журналистов. Позади них — врач и переводчик. Михаил Петрович был одет в строгий тёмно-синий костюм, белую рубашку и галстук. Выглядел он собранным и на удивление свежим для своих лет.

— Готовы, Михаил Петрович? — тихо спросил Коробов. — Помните, о чём мы договаривались? Никаких политических заявлений, никаких провокаций. Только спорт.

— Не учите старого, — буркнул Воронин. — Я в этих играх участвую дольше, чем вы живёте.

Они заняли места за длинным столом на подиуме. Пустое кресло с правой стороны ждало американского боксёра. Вспышки фотоаппаратов, словно молнии, озаряли лица присутствующих. Коробов начал вступительную речь, но внезапно её прервал шум у входа.

В холл вошёл Тайрон Джексон со своей командой. Высокий, мускулистый афроамериканец в элегантном светлом костюме выглядел впечатляюще. Рядом с ним — седой тренер, менеджер, переводчик и охранники. Они медленно продвигались сквозь толпу журналистов, которые тут же начали выкрикивать вопросы и щёлкать затворами камер.

Воронин внимательно наблюдал за приближением соперника. Их взгляды встретились через весь зал — старика с выцветшими голубыми глазами и молодого чемпиона с пронзительным тёмным взглядом. Что-то промелькнуло между ними — искра узнавания, оценки, уважения.

Джексон поднялся на подиум, пожал руки организаторам и, наконец, встал перед Ворониным. Секунду он колебался, затем протянул руку. Михаил Петрович встал и крепко пожал её. Журналисты бросились фотографировать это рукопожатие — символический первый раунд поединка.

— Рад познакомиться, сэр, — сказал Джексон по-английски, и переводчик тут же перевёл. — Я многое слышал о вас от моего отца. Он был вашим поклонником.

— Передавай ему привет, — ответил Воронин по-русски. — Скажи, что старик Воронин ещё может показать пару трюков.

Они сели, и официальная часть пресс-конференции началась. Сначала стандартные вопросы — о подготовке, о стратегии, о настрое. Джексон отвечал уверенно, профессионально, с уважением отзываясь о сопернике. Воронин был более лаконичен, даже суховат.

— Мистер Воронин, — спросил американский журналист, — не считаете ли вы, что в вашем возрасте выходить на ринг против действующего чемпиона мира... скажем прямо, опасно для здоровья?

Переводчик перевёл вопрос. Коробов напрягся, но Воронин спокойно улыбнулся.

— А вы не считаете, — ответил он, — что в любом возрасте жить опасно для здоровья? Особенно если живёшь трусливо.

Этот ответ вызвал одобрительный гул в зале. Советские журналисты заулыбались, некоторые даже захлопали.

— Мистер Джексон, — обратился другой репортёр к американцу, — как вы относитесь к тому, что вместо заявленного соперника, чемпиона Европы Игоря Высоцкого, вам противостоит пожилой ветеран? Не считаете ли вы это неуважением к вам как к профессионалу?

Джексон задумался на мгновение, прежде чем ответить: