И звездочки танцевали в такт незатейливым звукам невидимой дуды.

Воздух корчмы был наполнен дивными запахами, от которых у путника аж слюнки потекли. Хозяин, завидев у дверей высокую фигуру черного волхва, мигом разобрался с каким-то словоохотливым посетителем и поспешил к словену. Дела в последнее время шли неважно, князь прижимал торговцев налогами, те повышали цену. Волей-неволей, владельцу заведения не оставалось ничего, кроме как следовать их примеру. От того завсегдатаев сильно поубавилось, и приход щедрого чужеземца сулил удачу.

С порога Ругивлад оглядел общество, но кроме неизменного Туполоба Долговязого, пившего горькую, он не увидал ни единого знакомого лица.

— Каким судьбами в наших краях? — обрадовался хозяин, провожая словена к столику, хотя не минуло и четырех месяцев, как они виделись в последний раз, и вопрос говорил лишь о традиционном хлебосольстве.

— Эко разукрасили!? Да, врагам, видать, мало не показалось? — добавил он, украдкой посматривая на лицо Ругивлада, по которому от седого виска и до самого подбородка шел косой багровый шрам

— Мне нужны свежие слухи, а лучше — вести! — гость рухнул на скамью и добавил, — А тебе, как я погляжу, пригодились бы молодые кобылицы. Так, их у меня две. Бери одну — во дворе стоят привязанные, а другую я про себя пока оставлю! Да принеси чего-нибудь пожрать — устал, как пес!

— Каши? — хозяин скорчил гримасу, — Прощения просим, недоглядел — больно пересолена …

— К Шуту твою кашу! — рявкнул Ругивлад.

— Вот это другое дело! Давно бы так! — усмехнулся тот и спешно удалился сделать необходимые распоряжения…

— Ну, что слышно в стольном городе? — спросил словен, когда хозяин вернулся, а с ним принесли и всякую всячину.

— Все помаленьку. Давеча приехал из Степи хан Ильдей, да на княжий двор. А ему от ворот — поворот. Князь, мол, в Берестове баб ядрит, а дядя его никого не принимает, сильно недужит. Ильдей стал орать, что у него известия важные, но никому он их не доверит, окромя самого Краснобая Малховича. Варяги такого паскудства от печенега терпеть не стали, да и погнали прочь. Рассвирепел хан, те, кто с ним были тоже за мечи похватались! Но тут сходит с крыльца сам княжий уй, весь скукоженный, старый, да спрашивает: «Что за дело к нему?». «Вот диковинка заморская, — отвечает хан, — Ее Красно Солнышко хотел иметь у себя». И точно — восемь степняков волокут мешок, да ставят посреди двора. Краснобай хану ручкой так делает, мол, чтоб приблизился. Ильдей как пошептал боярину на ушко — тот в лице переменился. «Несите, — говорит, — диковину в гридню, да и оставьте нас с ханом наедине».

— А дальше-то что было?

— Об том мне уж потом Волчок порассказал, под большим секретом. Князь, когда по бабам едет, он с собой наших-то богатырей не берет — сраму меньше, а охраняют его те же мурманны. Так что в тот день Волчок был не при хозяине, а стоял у палат и все слышал.

— Чего ж он у дверей-то подслушивал?

— А пес его знает, — ответил хозяин и продолжил, — Может, Красно Солнышко не шибко дяде-то своему доверяет? Вот и приставил верного молодца — смотреть да доглядывать. Стоит эдак, да слышит, как Малхович все по горнице похаживает, да половицы-то под ним все поскрипывают. Потом тихо стало, Волчок к скважине глазком — и смотрит, смекает. А Ильдей и говорит: «Ну-ка, чудо из мешка, покажись-ка нам, сделай милость!» И веревки развязывает. Выскочили тут из мешка два ката с дубьем и ну печенега потчевать, только палки и посвистывают. Княжий дядя по стенке, по стенке, боком, боком, а потом — шасть в дверь, чуть глаз не вышиб… И наутек! Только его и видели. Набежал тут народ, слуги да прислужницы — смотрят все, дивятся, а двое из мешка знай молотят хана, словно горох на току. Он им: «Смилуйтесь! Добрые молодцы, пощадите неразумного — озолочу!» А жлобы не слушают, все Ильдея по хребту, да по ребрам охаживают. Прибежали ханские сподручные на выручку, но каты ухватистые, им степняки по грудки будут — измолотили и этих, только кости потрескивали. А как вышибли они дух из печенегов — так и скрылись с глаз долой, и мешок тот пуст остался.

— Добрые вести, хозяин! — похвалил Ругивлад, — А что, не слыхать ли в Киеве о славном купце, Дюке Волынянине?

— Так, слухом о нем вся земля полнится. Дело пытаешь?

— Да, есть у меня плохие новости, — стоит ли самому на рожон лезть, не знаю… Так где нынче Краснобай-то обретается, говоришь?

— Разве я об том толковал? В Берестов и подался, наверное. А Волынянин, между прочим, тоже про него спрашивал — все управу на холопов княжеских искал.

— Что так? — насторожился Ругивлад, предчувствуя неладное.

— Тут на днях в Киев вслед за Ильдеем три Бермятиных слуги прибыло. Слух пошел, что сгинул воевода в Степях, а те воины — последние из его отряда будут. И везли они с собой четвертого, пленного, израненного варяга, который по их словам Бермяту к праотцам и отправил. Как Дюк увидал его, так всех своих баб бросил — кинулся к Владимиру, но не тут-то было. Красно Солнышко в ответ, что варяга судить он станет судом княжеским

— Ну, хозяин, сегодня ты превзошел самого себя!

Волхв высыпал в пухлую руку киянина остатки серебра:

— Это тебе в придачу к лошадке, да за то, чтоб о нашем разговоре никому не болтал — знаю я тебя!

— Уж об том не стоит и беспокоиться. Может, комнату? — осведомился потрясенный такой щедростью делец.

— Ты достань мне лучше каличье платье потемнее да попросторнее, — ответил словен, осушая кружку, — И еще найди мне гусельки яровчатые!

— Гусли справлю. Да, где ж сыскать одежу черную? Тут белое, да цветастое платье не найти — гонят нынче перехожих из града стольного! А уж чернига в Киеве приветить — особая смелость нужна! Ищут тебя, словен.

— Пусть их! Не в первый раз, — отмахнулся Ругивлад.

— Правда, знаю на Щековице блаженного. Живет там — так он из темных, кажись?

— Добро, у него и спрошу!

— Не беспокойтесь! Будет сделано все, как хотите! — подтвердил хозяин, провожая щедрого волхва.

Сказывали, Вещий Олег завещал схоронить себя на Змеиной Горе. Не от того ли, что почел ядовитую рану за знамение свыше? Вряд ли! Издревле тут стояло капище Волоса, а потому, оказаться к навьему пастырю поближе — и впрямь почетно. Пусть даже не на этом Свете, а на Том!

Перекинув полы плаща через руку, по-мальчишески, скачками, Ругивлад взобрался по пыльным глинистым ступеням наверх и застыл в изумлении. Было от чего удивляться. Ему открылся величественный вид на громадный город! Киев рос на глазах, возводили новые белокаменные стены, поднимали купола, Почайна пестрела разноцветными парусами.

Но едва он вспомнил родной Новгород, дымящиеся руины, сожженные пристани, разоренные слободы — вновь вспыхнула ярость в груди, и бешено забилось сердце в предчувствии скорой мести.

Кияне любили светлого князя. Ловок государь, да удачлив! И в бою ему счастье, да и на ложе — не оплошает.

Расправившись с Ярополком, не проходило и года, чтобы Владимир не воевал. Верная клятвам русь обрушилась на ляхов и отбила Перемышль с иными градами. Затем Красно Солнышко пошел на вятичи, а уж в следующее лето ринулся снова на запад, взяв земли ятвягов.

Пока удача за вождем — и войско с ним!

Минул год — князь обрушился на радимичей и возложил на них дань пуще прежней. Киявия процветала, дружины полнились новыми воинами, ищущих бранной славы. Им не пришлось долго ждать — семилетие правления Владимир с дядей отметили в походе на сербов да болгар. Доля ни разу не спутала нить — с Дуная воротились отягощенные пленниками и рабами.

А в иное лето, примирившись со вчерашними супротивниками, дружины Владимира расправились с ромеями, следом досталось и хазарам. Одно имя русов наводило ужас на окрестные племена и народы. Царьградские владыки запросили вечного мира.

И очень кстати! Под водительством Богумила восстал Новгород, жрецы вообще слишком много себе позволяли — пришлось двинуть на словен Бермяту. Сорвался и Малхович, шибко опасаясь за жизнь сына, Констанина.