Как говорят мудрецы, обычно немногословные: либо все — либо Ничего. Ему досталось второе. И слуга ему — он, Ругивлад.

Молись, волхв! Взывай к Силам, богам… К кому угодно. Но духи не внемлют мольбам! Ты сам им ровня и пеняй на себя!

Он знал это, и продолжал дорогу во тьму. И это было его право!

«Волшебство любви всегда противно магии, где каждый получает по заслугам, хотя невозможно и предположить, что Лада всегда несправедлива!» — думал пришелец из ниоткуда и путник в никуда.

И уходил все дальше и дальше…

Свет настойчиво дергал веки за ресницы. Он послушался солнышка.

— Небывальщина какая-то!

— Гии! Гии! Ара у! — непонятное создание склонилось над ним и что-то призывно лепетало на загадочном языке.

Зашуршало, затопало…

— Где это я? — подумал он, открыв второй глаз, и приподнялся на локте.

— Ор ог! — ответил кто-то, хотя герой не выражал изумление ни единым словом.

— Что? — спросил он уже вслух.

— Ог! Ог! — повторил тот же голос.

Контуры проступали и вновь расплывались, рождая замысловатые образы …

Существа походили на диво, сошедшее с прежних ромейских амфор. Если бы не обилие конечностей, их с полным правом можно было причислить к ныне вымершему племени кентавров. Создания разглядывали … Стоп! А кто он?

— Э ор йо? — вопрошающе посмотрел тот, что поменьше, на ту, что была побольше.

Бесстыдно торчащие четыре сочные груди позволили так решить.

— Йо ро го! Гоар! — последовал ответ.

Он вскочил.

Лес зашелестел листвой, заскрипел могучими вековыми стволами, закачал зелеными макушками. Голова закружилась, неуверенно он сделал пару шагов. Прямо из-под ног испуганной стайкой выпорхнули маленькие птички.

— Не бойся, го! Мы не сделаем тебе ничего плохого! — понял словен.

Оглянулся. «А, они еще здесь? И это не сон!?»

— Кто вы? — он потянул время, пытаясь ощутить за плечами привычный холод рунического меча.

— Э, да ты не слышал о полканах![36] Это мой сынок, а я его мамаша, стал быть, — то ли сказала, то ли подумала самка, указывая на теленка.

— В самом деле? — ощупывая затылок, он начал кое-что понимать.

Меча не оказалось, но для верности волхв «почесал спину». Да, обезоружен! В чем-чем, а в сообразительности отказать ему было нельзя.

«Давненько я не получал так крепко! Голова раскалывается!» — подумал Ругивлад, пытаясь восстановить цепь событий.

— Почему вы так…?

— «Мыслим», а не «говорим»? Никто не знает «почему», но на Краю Степи… — при этом она махнула правой верхней лапой, куда-то в сторону, и путешественник мог лишний раз убедиться, что не спит, — … На краю степи тебя вряд ли кто-нибудь понял. А здесь, у перепутья, где уже не чаща, но еще и не Степь, все языки и наречия смешались чудесным образом — я давно перестала удивляться. Понимаем мы, понимают и нас…

«Ах, да!» — появились некоторые проблески.

Вечор они с котом забрели в какую-то усадьбу. Жил там боярин Стоич, из новых, не из местных. Таких теперь много по славянским землям. Было сему достойному мужу далеко за пятьдесят. Жил старик по-простому, как и положено вояке на покое. Служил он верою и правдою Святославу, затем служил Ярополку, довелось ходить на радимичей и при нынешнем князе, Володимере. Да принял рану боярин на поле брани, и до сих пор не оправился. Владимир наградил селом, да пожаловал шубу с плеча — честь немалая, разве Муромец такого удостоился и Микитич Добрынюшка.

Встретил боярин путников хлебом-солью, накормил, напоил да уложил почивать. Наутро, после не менее сытного завтрака, стали хозяин да жена его молодая расспрашивать гостя: откуда идет, далеко ли путь держит. Все им интересно, места Черниговские глухие. Бывает, иная весть сюда много недель спешит-торопится, да никак не доберется.

Хозяйка пошла за Стоича не то чтоб по любви, а по жалости, да из благодарности. Как-то отбил ее боярин у лихих людей. Не убоялся шестерых, а сам был один, да израненный — так женщина и осталась с ним весны коротать. Жили тихо, с соседями ладили, мужиков Стоич судил-рядил по справедливости. И все бы ничего, да вот каждое лето с середины Кресеня до самого Китовраса[37] повадился кто-то на поля посевы топтать, траву мять. Селу убыток, боярину разор сплошной. Терпели, терпели селяне, да и к Стоичу: «Коли владеешь нами — оборони луга и поля!». Делать нечего — как нынешнее лето приспело, травы налились силою, вышел боярин со слугами в ночной дозор…

Приметил Стоич стадо. Чай, не в первый раз врага выслеживать. Но больно чудной супостат оказался. Вежливо попросить непрошеных гостей: «Поищите, мол, иные нивы!» — боярин не решился, может, соседа подставить не хотел, а может испугался впервые.

— Правильно сделал, — отметил Баюн, — В брачную пору и кобылы, и люди одинаково твердолобы.

Вот тогда, чтобы отплатить Стоичу добром за хлеб, за соль, за заботу и ночлег, словен вызвался уладить дело. Кот отговаривал человека. Но если волхв уперся — никакой гамаюн не переспорит. Ругивладу и самому было интересно посмотреть на живого полкана. Много он слышал о загадочных созданиях, а видеть доселе не приходилось.

Ну, и свиделись, будь они неладны!

— Еще бы немного, и череп расколол, злодей!

Теленок нетерпеливо бил о землю копытом и неуклюже чесал левой нижней пятерней затылок, в правой верхней лапе у существа была увесистая дубина. Его мамаша отгоняла надоедливых насекомых хвостом и застенчиво прятала глазки.

Некоторое время спустя Ругивлад угощался дарами леса и пил во славу отца этого семейства. Пировали под сенью старого морщинистого вяза, вооружившись по случаю знакомства парой кружек с полведра, не меньше. Особенно усердствовал старик, тогда как герой незаметно сливал драгоценную брагу в сторону. Нижней частью старейшина стада походил на мерина-тяжеловоза, но верхней части необъятного туловища позавидовал бы сам Муромец. На мощную грудь кентавра спускалась окладистая тронутая сединой борода. Густые нечесаные космы верховного полкана охватывал серебряный венец. На лошадиных «коленях» хозяина красовался шитый златом том.

— Ты, мил друг, прости мого маленького! Зашиб он тебя по глупости. Думал — охотник. Бабам, когда телятся, нужен покой. Моя старуха еще ничего, а молодняк просто бесится. А ты, знать, неспроста искал встречи?

— Еще бы. Сам напросился… — украдкой словен посмотрел на меч.

Парой верхних лап Полкан бережно держал клинок, разглядывая таинственную руническую надпись. В правой нижней лапе у старейшины была кружка, а левой — он листал страницы.

— Пустяки! — улыбнулся в бороду Полкан, не поднимая глаз, — До свадьбы заживет.

— До свадьбы, конечно! — согласился волхв, хотя предчувствовал, не видать ему Ольги, как своих ушей.

— Эй, мать! У меня пусто!

На зов папаши прискакала старшая жена. Как и прежде, красуясь пышными грудями пред человеком, она буквально гарцевала под сладострастные взгляды сородичей, что паслись неподалеку… Но кобыла была не про них, пока вожак в силе.

— Когда я не прав, так и говорю! Мне жаль, что пострадали поля твоего друга. Больно травы хороши! — продолжил Полкан, протягивая гостю его оружие рукоятью вперед, — Занятная, кстати, вещица! Помнится, встречал я уже героя с этой штуковиной. И звали его… Вот память-то дырявая… Кажись, Персом? А может, Арсом? Перием? Арсием? Ну, не важно! Жизнь его была ярка, но коротка. Вел он роды свои из-за южных гор в нынешние киянские, тогда киммерийские степи, и всяк склонялся пред этим мечом. Хотя сперва то был клинок подземного Эрмия. Чую, и погиб герой из-за меча своего.