Кардинал одарил мятежного соратника долгим взглядом, вздохнул, поднялся, заменил потухшие свечи, зажег их, сел обратно и придвинул к себе стопку бумаг, лежавшую на дальнем конце стола. Курт не говорил ничего, упершись локтями в стол и ожидая реакции на свой ультиматум.

Висконти проглядел верхний лист, покривился, отложил в сторону, взялся за следующий, затем за третий…

— Вот тебе работа, — изрек он наконец, изучая пятый или шестой документ. — Хайдельбергское отделение запрашивает помощи опытного следователя. Висит запутанное дело, местные дознаватели в тупике… Сложный случай, несколько трупов, подозрение на малефицию, что делать — непонятно, словом, всё, как ты любишь. И ехать недалеко.

— Excellenter (Отлично (лат.)), — усмехнулся Курт. — Давай сюда их отчеты. Завтра утром выеду. Давненько меня не заносило в Хайдельберг…

***

Испытанный фельдрок отяжелел от дождя, мешающегося с мокрым снегом, последним капризом уходящей зимы; из-под копыт несущегося галопом коня во все стороны летели комья грязи. Майстер Великий Инквизитор Курт Игнациус Гессе спешил в свое удовольствие. Скажи ему кто-нибудь в октябре под хамельнским дождем или в метель у затерянного в лесу трактира, что непогоде можно радоваться, — рассмеялся бы в лицо и заклеймил еретиком в неакадемическом смысле слова. Но когда ты — истосковавшийся по работе oper, а альтернатива дождю и дороге к ждущему своей кары малефику — душная рабочая комната с непочатыми горами бумаг, некоторые ценности научаешься пересматривать. И спешил он в основном не из-за срочности дела — три месяца ждало и еще за день не провалится, — и не оттого, что так уж жаждал поскорее вернуться к делам Совета. Просто не хотелось приезжать на место слишком поздно; пока устроишься, пока дойдешь до местного отделения, там уже и не будет никого. Придется ждать до утра, а отчеты все были прочитаны еще накануне; как ни крути, сплошная трата времени. Кроме того, чем быстрее едешь, тем меньше времени мокнешь.

Рассуждая таким образом, майстер инквизитор гнал коня попеременно то галопом, то рысью, и даже позволив себе пообедать и обсохнуть в придорожном трактире, добрался до цели еще до заката. Город был ему знаком, и Курт отправился прямиком в гостиницу, где уже останавливался в прежние годы службы. Пожилого хозяина сменил молодой, по всей видимости, сын, принявший дело у отца; посему постояльца он не признал, поприветствовав, как любого рядового служителя Конгрегации: с почтением, но без заискивания. Подобное отношение наиболее импонировало ему, и знаменитый Молот Ведьм мысленно поздравил себя с удачным выбором, а старого держателя гостиницы — с толковым сыном.

Оставив вещи в отведенной ему комнате и наскоро перекусив, Курт направился в местное отделение Конгрегации, в очередной раз с благодарностью вспомнив насельников abyssus’а[1]; еще пару лет назад, прибыв на место службы после целого дня в седле даже и в хорошую погоду, он предпочел бы повременить со всеми делами до утра и дать отдых ноющему натруженному телу. Сейчас же он хоть и ощущал закономерную усталость, без труда находил в себе силы на некоторое количество ходьбы и разговоров.

В отделении его, по всей очевидности, не ждали. То есть ждали, но не его, майстера инквизитора Гессе, а «кого-нибудь в помощь», как выразился один из дежуривших у входа стражей. Представившись и предъявив Сигнум вкупе со всеми прочими особыми приметами, он прямо отправился к обер-инквизитору; рабочая комната была Курту знакома, а вот ее обитатель, как соблаговолил сообщить ему перед отъездом Висконти, около года назад сменился по причине своевременной и ожидаемой смерти от старости. Теперь в дубовом кресле у массивного стола сидел высокий, поджарый мужчина лет сорока пяти с напряженным лицом. При виде вошедшего он вскочил, сперва облегченно улыбнулся, а затем, осознав, кого видит перед собою, вмиг смутился и закаменел с хорошо взболтанной смесью неловкости, решимости и радушия на лице.

— Курт Игнациус Гессе… Великий Инквизитор, — представился Курт, хотя необходимости в этом явно не было, и предъявил свой Знак, как полагалось ad imperatum.

— Франц Остхоф, обер-инквизитор Хайдельберга, — ответствовал сослуживец, с усилием взяв себя в руки, и в свою очередь продемонстрировал Сигнум.

Курт кивнул и улыбнулся как мог благожелательно, затем повел рукой в сторону кресла:

— Присядем? В ногах правды нет. Отчеты вашего подчиненного я вчера просмотрел, но хотелось бы еще раз услышать, что тут у вас творится.

Остхоф сел и принялся рыться в бумагах на столе, пытаясь скрыть напряжение, однако излишне суетливые движения рук его выдавали. «Господи, — подумал Курт, подтягивая табурет и усаживаясь напротив хозяина комнаты, — вот я и дожил до того времени, когда местный обер оказывается моложе меня…»

— Наше дело сочли настолько… серьезным? — уточнил Остхоф. С голосом он совладал вполне, да и с лица первое потрясение понемногу стиралось; хороший признак.

— Просто я озверел без оперативной работы, — развел руками Курт, — и так достал своими жалобами Висконти, что он выдернул из пачки дел первое попавшееся и вручил мне. Оказалось ваше…

Вдаваться в подробности разговора и выбора дела Курт не стал, посчитав, что сейчас важнее разрядить обстановку. Обер-инквизитор ответил с чуть неловкой улыбкой:

— Что ж, в таком случае можно считать, что сие было знаком свыше… Итак, майстер Гессе…

— Бросьте, Остхоф, — отмахнулся Курт, покривившись, — к чему такие церемонии? Мы с вами почти ровесники и находимся не на императорском приеме. Будьте проще.

— Кхм… — протянул обер-инквизитор. — И то верно… Так вот, что у нас тут творится…

Едва начавшийся устный отчет прервал вежливый стук в дверь. В ответ на разрешение войти в комнату проскользнул человек лет тридцати пяти, коий тут же устроился на свободном табурете и замер там, ожидая не то начальственного приказа, не то озарения свыше.

— Хорошо, что ты пришел, Герман, — проговорил обер-инквизитор. — Я как раз намеревался послать за тобой. Майстер Гессе хотел… Я взялся сообщить подробности нашего дела, но, полагаю, будет лучше, если ты сделаешь это сам, — он повернулся к Курту и пояснил: — Это Герман Куглер, следователь первого ранга. Это он ведет дело. Разумеется, я читал все отчеты, и мы регулярно обсуждаем ход расследования, я в курсе всего происходящего и отвечаю за наши действия, но…

— Достаточно, Остхоф, — покривился Курт. — Вам незачем оправдываться. Все верно, лучше всего о деле поведает тот, для кого оно сейчас составляет основу всей жизни, тему дневных забот и ночных раздумий. Так, Герман? Рассказывай. Отчеты я прочел, но теперь хочу слышать твое мнение.

— Дрянь дело, майстер Гессе, если вы хотите знать мое мнение, — мотнул головой следователь. — С самой осени находим изувеченные трупы, и ни следа, ни зацепки. И результата никакого, будто и не малефиция вовсе. Может, и не она, конечно, но доказать я этого не могу, а просто взять и спихнуть дело магистратским…

— Eia! (Ого! (лат.)) — присвистнул Курт. — Помнится, когда я начинал свою службу, доказывать требовалось наличие в деле малефиции, а не ее отсутствие. Кроме того, я не стал бы столь уверенно приводить отсутствие зримых последствий как аргумент. Бывают и весьма длительные ритуалы, и такие, чей эффект отсрочен во времени или пространстве. Посему выводов пока, полагаю, сделать невозможно за недостаточностью сведений.

Следовало признать, что в целом с оценкой младшего сослуживца майстер инквизитор был согласен; сам он, перевернув последний лист из весьма солидной стопки отчетов, пришел к аналогичному заключению: история в самом деле была гнилая, причем порою в прямом смысле этого слова. Начать с того, что в конце ноября на одном из пустырей на окраине Хайдельберга обнаружилась яма, судя по следам, разрытая собачьими лапами; в оной яме покоились, если так можно сказать, учитывая их состояние, разрозненные фрагменты нескольких человеческих тел разной степени разложения. Не менее четырех и не более шести, если быть точным. При том ни одного полного комплекта не присутствовало. Судя по всему, некто время от времени убивал людей, разделял тела на части и аккуратно складировал их в безымянную общую могилу на пустыре. Вероятнее всего, в последний раз он оказался несколько небрежен при закапывании, и запах учуяли собаки, кои и разрыли захоронение, предположительно растащив часть погребенных там фрагментов. Кое-что и в самом деле обнаружилось при тщательном осмотре окрестностей, но далеко не все. Опознать ни одного из погибших не удалось, как и обнаружить хоть какую-то ниточку к личности убийцы. Никто из окрестных обитателей не видел ничего подозрительного. А если и видел, так наверняка забыл за давностью.