— И ты, конечно же, намерен пойти, — неодобрительно проворчал помощник. — не допуская и мысли, что тебя просто выманивают, чтобы прирезать втихаря.

— Каждый раз соглашаюсь на подобные предложения и все еще жив, — поморщился Курт. — Кроме того, сейчас «просто прирезать» меня не так уж и просто. А просто сидеть и ждать, упускать возможность получить информацию, если уж кому-то вздумалось ею делиться, полагаю недопустимым и неоправданным.

— Хотя бы начальству доложи.

— Да куда я денусь, — вздохнул он. — Хотя с удовольствием поручил бы сию миссию тебе. Керн уже приложил все усилия, чтобы проесть мне плешь в подобных обстоятельствах; предпочту теперь поберечь растительность на моей многострадальной голове.

— Если бы до твоего явления Вальтер не был седым, то стал бы твоими стараниями, — проворчал Бруно. — А мне от тебя деваться некуда.

— Ad vocem, — сменил тему Курт, — ты в курсе, что местные подзаборники уже стройными рядами готовы идти вербоваться в инквизицию? Pro minimum у одного из них неплохие задатки. Напишу в академию, пусть пришлют кого-нибудь приглядеться.

— Напиши, — кивнул помощник. — Спасешь страдающую душу. Только сейчас-то ты его куда дел? Прогнал обратно на улицу? Хоть пару монет дал? Господи, Курт! Твое милосердие сравнимо только с твоим благочестием!

— Я милосерден. Вместо того, чтобы сидеть здесь и изводиться в ожидании моего возвращения, можешь побегать по городу в поисках оборванца по прозвищу Хельм и исправить мою несправедливость.

Бруно лишь тяжко вздохнул в ответ.

***

Окрестности сенного рынка Курт представлял себе смутно, поскольку в эту часть города его по понятным причинам еще не заносило. Днем он явился сюда и нарочито не скрываясь несколько раз обошел рынок, сунув нос во все щели и закоулки. Если его самозваный осведомитель не задумал ничего дурного, его сия прогулка не смутит, если же затевается ловушка, пусть противники лишний раз подумают, стоит ли связываться с дотошным инквизитором. Разумеется, если кто бы то ни было вообще дал себе труд за ним следить.

Разговор с обер-инквизитором вышел ожидаемо неприятным и вызвал у особо уполномоченного следователя Гессе главным образом раздражение. Эрвин Фишер был на полтора десятка лет моложе Вальтера Керна, однако в ходе этого разговора до зубовного скрежета напомнил Курту кёльнского обер-инквизитора. «Запрещать вам действовать по собственному усмотрению я не стану, принимая во внимание ваши ранг, полномочия и заслуги, — заключил Фишер с лицом столь кислым, что от него молоко сквасилось бы куда быстрее, чем от взгляда самой злокозненной ведьмы, — но решение ваше не одобряю, если вас, конечно, интересует мое мнение».

Мнение начальствующего в данной ситуации заботило Курта действительно мало, посему он кивнул и распрощался, напоследок настойчиво потребовав не отправлять за ним хвост и поднимать шум не раньше полуночи, если он не вернется до тех пор.

Он шел один, пешком и без огня, стараясь ступать как можно тише и прислушиваясь к каждому звуку. У обозначенного в записке амбара он остановился и огляделся; рыночная площадь была тиха и безлюдна. Но вот со стороны, противоположной той, откуда явился он сам, раздались тихие шаги, а у дома на углу шевельнулась тень. Тот, кто, судя по всему, шел к нему на встречу, не слишком хорошо умел таиться, и Курт немного расслабился: должно быть, это все-таки кто-то из добрых горожан, увидевший или услышавший нечто необычное, но рассудивший, что ему может угрожать опасность со стороны того, о ком он вознамерился донести. Будь это кто-то из местного ворья, как в Кёльне, заметить его было бы сложнее. А окажись тут засада, на него кинулись бы внезапно, а не подкрадывались столь неумело.

Пробирающаяся вдоль стены тень приблизилась уже на расстояние пары десятков шагов, и Курт хотел двинуться ей навстречу, показывая пустые руки. Хотел — и не смог. Точнее, он протягивал вперед раскрытые ладони и делал шаг, но происходило все это настолько медленно, будто шел он не через воздух, а через густой, липкий кисель. Ощущение времени обманывало его, как бывало порою в отчаянных ситуациях, только сейчас это он двигался мучительно медленно, а секунды, вдохи, что бывали такими бесконечно долгими, неслись вскачь, как курьерский конь, завидевший долгожданную конюшню.

Курт услышал скрип двери позади себя, услышал шаги, дыхание, ощутил замах и шарахнулся в сторону… Тело его успело совершить едва ли десятую часть намеченного движения, когда что-то тяжелое с размаху опустилось на его многострадальный затылок, и все погрузилось в темноту.

***

Первыми вернулись ощущения: затылок отчаянно ломило, неудобно придавленная правая рука затекла и почти не ощущалась; под спиной холодный каменный пол. Следом прорезались запахи: пахло пылью и почему-то свежим деревом. Потом в голове лениво, как улитка, проползла мысль: «Забавно. На третий раз это все же оказалось ловушкой, причем весьма простой. А майстер инквизитор попался, как мальчишка».

Затем пришли звуки: кто-то возился и приглушенно переговаривался, по меньшей мере трое, по-видимому, за стеной. Курт осторожно приоткрыл глаза, совсем немного, на узенькую щелочку; в комнате было темно. Судя по всему, оставить возле него охрану поленились и даже связывать отчего-то не стали, только пояс с оружием сняли. Однако шевелиться Курт не спешил, да и разговор за стеной привлек его внимание.

— Что ты дергаешься, Людер (Luder — манок (нем.))? — произнес хриплый низкий голос. — Не в первый раз же уже работаем. Все как обычно, только первичный захват сделаю, пока еще не очухался. Для надежности. Больно уж борзый… Потом закреплю уже на проснувшемся, выдам приказ — и все дела. Вернется с книгой — прихлопнем и ноги в руки.

— Так инквизитор же! Ты знаешь, что за них делают? Угораздило же связаться… И почем ты знаешь, вдруг они там стальные все, не управляются? — отозвался высокий, почти мальчишеский голос с истерическими нотками.

— Под мою «улитку» лег, как миленький, — возразил первый. — И тут получится. Видал, как ногу-то поднимал? Еще одну не поднял, а уже на второй вертится. Люблю на улиточек смотреть. Обхохочешься.

— Людер, Пупеншпилер (Puppenspieler — кукловод (нем.)), бросайте трепаться, — вмешался третий, спокойный и властный. — Все решено, все проговорено. Поднимайте зады и пошли работать, пока не очухался. И пояс его с побрякушками прихватите. Вернется без него — еще внимание привлечет.

До чего же каждой малефической скотине так не терпится попробовать на зуб разум майстера инквизитора Гессе. То Каспар, то Мельхиор, то Арвид… от последнего воспоминания Курта едва не передернуло. Впрочем, следовало признать, что именно прежний опыт позволил ему сейчас легко и без сомнений принять решение остаться лежать неподвижно и притвориться все еще беспамятным. Курт знал, что, скорее всего, сможет сбросить навязанную волю, а потому хотел притвориться подчиненным, чтобы выбраться отсюда. Сомнений в том, что в случае неудачи его попытаются убить, не было, а сколько времени прошло с тех пор, как он покинул отделение и, соответственно, как скоро сослужители отправятся на поиски, неведомо. Да и где он находится, тоже не до конца понятно. Вряд ли его, беспамятного, волокли через половину города, но даже обыск всех складов на рынке займет слишком много времени.

Дверь в дальней стене со скрипом приоткрылась, и в комнату, где он лежал, упал луч света от горящего светильника, а затем вошли трое. Из своего положения, почти не открывая глаз и против света Курт мог различить только силуэты: один плотный и коренастый, другой высокий и стройный; третий держался позади, посему определить его комплекцию пока не выходило. Стройный отступил к боковой стене и положил на пол нечто, глухо звякнувшее о камень. Его манера двигаться показалась майстеру инквизитору знакомой; похоже, именно эта тень приближалась к нему перед тем, как его оглушили.

— Ну-с, приступим, — промурлыкал низкий, судя по голосу — тот, кого назвали Пупеншпилер.