Выйдя на рассвете кормить птицу, Берта не сразу поняла, что за странные глухие удары доносятся с дальнего конца деревни. Любопытство боролось с опаской, причиной которой были так никуда и не уехавшие инквизиторы, но в конце концов первое взяло верх. Да и воды принести надо было, а колодец как раз в той стороне, откуда шум доносится…

Подойдя к колодцу, Берта не сразу взялась за ворот, а обогнула церковь, чтобы посмотреть, что же там творится.

Едва выглянув из-за угла церкви, она увидела высокий столб, который вкапывали в землю двое солдат, приехавших вместе с инквизицией. Рядом были свалены еще несколько таких же бревен; должно быть, их удары о затвердевшую по засушливой погоде землю и привлекли внимание Берты. Девушка едва слышно ойкнула и поспешно попятилась, надеясь, что ее не заметили — да так, похоже, и было; никто ее не окликнул и за ней не последовал. Торопливо наполнив ведра и немало расплескав на землю, Берта как могла быстро зашагала к дому, то и дело оглядываясь и гадая, для кого же из соседей вкапывают этот столб, назначение коего особенных вопросов не вызывало.

К полудню зловещие столбы торчали по всей деревне, словно указующие персты, грозящие небесам. Один установили прямо у их дома, а рядом уже вкапывали второй, и такая близость происходящего уже не беспокоила, а пугала. Марта ходила по дому тенью, бледная, тихая и словно сама не своя. В окно сестра и вовсе старалась не смотреть и не казать носа за порог.

Под вечер внимание Берты привлекли крики, донесшиеся с улицы. Любопытство вновь взяло верх над опасливостью, и девушка подошла к окну. По улице со стороны околицы двое солдат тащили Грету, дочку старосты и подругу Марты; та отчаянно упиралась и вырывалась, причитая и плача, но куда ей было тягаться? Судя по тому, куда завернули солдаты, тащили Грету домой к отцу. Берта покачала головой, не понимая, с чего вдруг та решила сбежать, да еще так не хотела возвращаться домой. Потом невольно зацепилась взглядом за три столба, вкопанных вблизи их дома, черных и четких на фоне закатного неба, и чуть поежилась.

***

Через полчаса после рассвета в их дом настойчиво постучали и тотчас распахнули дверь, не дожидаясь ответа. Двое солдат встали по обеим сторонам от входа, а обнаружившийся за их спинами рослый церковник именем Святой Инквизиции повелел следовать за собой.

Берта подчинилась, пойдя вслед за спотыкающимся на каждом шагу отцом. Марта же, побледнев как полотно, отступила к стене; она не двинулась с места и после повторного окрика инквизитора, лишь сжала побелевшие губы, глядя расширившимися от ужаса глазами. Когда Берта с отцом переступили порог, стоявшие по бокам солдаты шагнули внутрь, и Марта закричала, забилась, как Грета минувшим вечером, когда ее волокли в отчий дом. Берта вздрогнула и запнулась, не зная, что делать, как помочь сестре и в чем. Оказавшийся рядом инквизитор несильно, но ощутимо подтолкнул ее в плечо, вынуждая идти дальше.

Судя по царящей суете, на улицу выгнали не только их, но и обитателей других домов. Отовсюду доносились окрики солдат и церковников, чьи-то протестующие восклицания, крики, детский плач… Берта подняла голову, оглядываясь по сторонам — и увидела вкопанные накануне столбы. Совсем близко. И у подножия каждого из них были сложены дрова и хворост.

Сердце замерло на миг, а потом забилось часто-часто. В ушах вновь зазвучали слова Священного Писания, не раз повторенные отцом Бернхардом: «И все, что проходит через огонь, проведите через огонь во очищение»… Да, она не думала, что это случится так скоро, думала, что время придет попозже, когда она мало будет уступать летами старухе Беате… Но раз так суждено, чтобы это произошло сейчас, что ж, Тому, Кто решает, виднее.

Последние шаги до предназначенного ей столба девушка прошла твердо и решительно, без понуканий стражи взойдя на еще не разожженный костер; когда ее привязывали к столбу, она стояла спокойно, почти улыбаясь и ловя на себе задумчивые, почти даже опасливые взгляды возившегося с веревками солдата.

По соседству занимали отведенные им места родичи. Отец подчинялся указаниям солдат, двигаясь механически, будто не вполне осознавая происходящее; Марта билась отчаянно и бессильно в руках привязывавших ее к столбу. Бедная сестрица никак не желала понять и принять ту истину, которую доносил до них отец Бернхард…

Инквизиторы по всей деревне зачитывали что-то с пергаментных свитков, но Берта почти их не слушала, по временам лишь выхватывая отдельные слова. Она шарила взглядом по улице, по лицам тех, кто был в зоне видимости. Старуха Беата была спокойна, как и сама Берта, почти улыбалась, и взгляд ее говорил: «Все правильно, все так, как надо». Кривой Ханс злобно зыркал на церковников единственным глазом, но стоял спокойно, не дергаясь. А вот Ханна, его сноха, отчаянно рвалась из веревок, аж столб сотрясался, и смотрела куда-то вниз. Берта проследила направление ее взгляда и обомлела: у ног Ханны лежал младенец — надо понимать, малыш Вилли, родившийся по весне. Его-то зачем? Он же маленький совсем, ему еще не от чего очищаться!..

— …погрязшие во грехе и ереси… — достиг сознания Берты голос инквизитора, выводившего их из дома этим утром.

В какой ереси? О чем он говорит? Берте стало почти смешно. Она не вслушивалась в дальнейшую речь церковника — она была неважна. Вот если бы напутственное слово им произнес отец Бернхард…

Девушка выискивала священника всюду: и среди толпившихся инквизиторов и солдат, и среди стоящих на кострах, но нигде не видела его. Должно быть, он где-то у церкви, отсюда не увидать…

Инквизитор дочитал свой свиток, скатал его и куда-то дел, а в следующую минуту в его руках заалел факел. Берта так и прикипела взглядом к огненному цветку, который качнулся в направлении костра у соседнего дома. Сухой хворост вмиг занялся, и инквизитор шагнул к следующему столбу и следующему костру. В других частях улицы так же двигались его собратья, и там тоже вспыхивал огонь. Его становилось все больше, загорались новые костры, а зажженные раньше крепли и поднимались, понемногу скрывая людей. Берта вздрогнула, когда и без того не тихое утро прорезал пронзительный детский визг. Костер Ханны уже во всю горел, и первым пламя добралось до лежащего у ее ног младенца. От этого крика Берте стало не по себе; однако в следующую минуту огненный цветок факела коснулся дров и хвороста под ее ногами, и все внимание переключилось на разгорающееся вокруг пламя.

Оно поднималось все выше с каждым мгновением, с треском пожирая сухие дрова, и подступало все ближе. Жар ощутился менее чем через минуту, и Берта застыла, одними губами шепча первую пришедшую на память молитву и чувствуя, как зачастило сердце в преддверии Очищения и Обновления.

Когда огонь первый раз лизнул ее ступню, Берта не сразу даже поняла, что это; почудилось, что ногу обожгло холодом. Лишь в следующий миг этот холод обернулся жаром и болью. Девушка тихо ахнула, сбившись с молитвы.

«Ты знала, что так будет, — напомнила она себе строго. — Спасение через страдание — не этому ли учил нас Господь?»

Берта зажмурилась, пытаясь дышать ровно, но пламя все плотнее обступало ее, облизывая уже лодыжки, и терпеть становилось вовсе невмоготу. Она коротко вскрикнула, и ее голос потонул в хоре других стонов и воплей: костры пылали уже по всей деревне, и многие были зажжены раньше ее. Кое-где взметнувшиеся алые языки скрывали человека уже полностью, ненадолго опадая и вскидываясь снова.

— Et apparuerunt illis dispertitae linguae tamquam ignis seditque supra singulos eorum, — почудился шепот, исходящий словно бы разом отовсюду, —et repleti sunt omnes Spiritu Sancto (И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них, // и исполнились все Духа Святого (лат.), Деян., 2:3.)…

Эти слова, смысл которых Берте был почти непонятен, неожиданно придали ей сил. Она выпрямилась, упираясь спиной в жесткий столб, и вдохнула полной грудью раскаленный воздух, еще несколько мгновений сопротивляясь боли, охватывавшей все сильнее и сильнее. Жаркий воздух пах горящим деревом и жареным мясом.