— Так он сам признался, — пробормотал кожевник. — Ремень, опять же…

— В чём признался? Человек этот пришёл невесть из каких мест. Откуда мы знаем, может, там Господь за молитвы усердные не крестами золотыми одаривает, а ремнями кожаными?

В толпе засмеялись, нервное напряжение покидало людей.

— Если свидетелей преступлений этого человека нет, то и судить его не за что, — подвёл итог Орест. Отобрал у кожевника ремень, сунул Путнику. — Подпояшись! Не ровён час, штаны упадут, придётся выпороть тебя за оскорбление приличия.

Посмотрел на Товта, посоветовал:

— Ты чего рубаху ему держишь? Рубаха не свалится. Штаны придержи.

Толпа развеселилась, — суровая и вряд ли справедливая расправа обернулась потехой. Хмурился только преподобный, но возражений не находил, особенно после упоминания о кресте. Орест прекрасно понимал, что замешательство это временное. Дело следовало довести до конца.

— И ещё по одной причине мы не станем судить этого человека, — заговорил он совсем иным, суровым голосом, показывая, что шутки закончены. — Не по воле Господа он явился в наш посёлок, а пришёл по своей собственной. Мы приняли его гостем. Но он по недомыслию начал рассказами своими сеять раздор и смятение. Я, как шериф, не потерплю такого! Человек этот должен немедленно покинуть Ровное!

Толпа притихла. Подобного оборота сельчане не ожидали, решив, что для безобидного бродяги всё закончится насмешками и подтруниванием.

— Шериф, повремени хоть до завтра! — нерешительно попросили из толпы. — Пусть человек соберётся без спешки, дорога неблизкая.

— Немедленно! — повторил Орест. Указал обвиняемому на дверь дома: — Быстро собирай мешок и марш отсюда!

Перевёл взгляд на помощницу.

— Возьми мою лошадь, еды на дорогу и отвези его в Луговое. Пусть там с ним разбираются!

Власта не спорила, поняла причину столь поспешного изгнания. Понял ли Путник? Если и нет, то возражать не посмел.

Орест вновь оглядел собравшихся людей. Предложил громко:

— Расходитесь, представление окончено. Солнце уже высоко, а работа стоит. — Повернулся к Феодосию: — Если у преподобного нет возражений.

Феодосий смерил его взглядом, скривил губы. Развернулся, пошёл прочь. Следом и другие стали расходиться. Когда подъехала Власта, возле мужского дома стояли лишь Орест да Путник с тощей котомкой за спиной.

Власта вернулась два дня спустя. Доложила коротко:

— Довезла до Лугового, там заночевали. Он собирался идти дальше на запад.

Опасался ли Орест, что кто-то из сельчан попытается воспрепятствовать исполнению закона? И да и нет. По собственному почину на такое никто бы не решился. Но Феодосий, явившийся в Ровном два года назад и объявивший себя слугой и посланником Господа, чем дальше, тем больше набирал власти над мозгами людей. Поэтому, отправив помощницу, Орест затем полдня не упускал из виду Товта, кожевника и других наиболее рьяных прихожан.

Орест Неймет жил в посёлке неполных три года. Много это или мало? В прошлом своём явлении он не продержался так долго, но сейчас в Ровном ещё жили несколько человек из тех, кто встречал его здесь. Единого срока нет, когда Господь повелит, тогда и соскользнёшь.

Власта Рендеш явилась недели через две после него, и как-то так вышло, что они быстро нашли общий язык. А когда на поселковом сходе Ореста выбрали шерифом на место соскользнувшего, назначил её своим помощником. И все эти годы они жили и работали дружно, рука об руку и душа в душу. Иногда Оресту казалось, что знакомы они гораздо дольше. Понимал: вероятность дважды встретить одного и того же человека среди сонма людей, населяющих мир, ничтожна. Но кто знает? Не вспомнишь ведь. В прошлом явлении Орест был китобоем, жил на берегу холодного северного моря. От предыдущих оставались только смутные противоречивые образы, как у всех. Возможно, он прежде уже бывал шерифом? Очень уж ловко получалось обращаться с оружием, хоть с огнестрельным, хоть с холодным. Память тела, навыки и умения держатся куда крепче, чем знания в мозгах.

Историю с неудавшимся судилищем, как и самого Путника, Орест выбросил из головы за ненадобностью, — и без того забот хватает. За этими повседневными заботами он не сразу заметил изменения в их с Властой отношениях. Не то чтобы они охладели, но легла на них какая-то тень. Жена иногда замыкалась в себе, словно размышляла о чём-то, но делиться сомнениями не спешила, а Орест с расспросами не приставал. Были и другие предвестники. В церковь на проповеди преподобного они и прежде захаживали редко, но теперь Власта и вовсе стала их избегать, оправдываясь неотложными делами. Просыпаясь по ночам, Орест иногда обнаруживал, что жены рядом нет. В нужник вышла, с кем не бывает! Он не хотел замечать, сопоставлять предвестников грозы.

Гроза грянула в середине лета, — и в прямом смысле, и в переносном. Орест не понял, от чего проснулся: то ли от первого раската грома, то ли от настойчивого стука в окно.

— Что там стряслось? — пробормотал сердито.

Ему не ответили, женина половина кровати пустовала. Орест зажёг лампу, прошёл в коридор. Не заперто? Открыл дверь. На пороге стоял преподобный Феодосий, без сопровождающих на этот раз.

— Что, шериф, проспал беду? — спросил, кривя губы.

— Ты о чём?

— Жена твоя где?

— В нужнике.

— В нужнике? А ты проверь!

Блеснула далёкая молния, осветив часть двора и стоящего у порога Феодосия. В её неестественно белом свете преподобный показался выходцем из иного мира, посланником не то Господа, не то... Орест сунул ноги в башмаки, пошёл вокруг дома, подгоняемый докатившимся раскатом грома.

Нужник был пуст. И что хуже, — в стойле не оказалось лошади Власты.

— Уехала? И куда же посреди ночи? — злорадно поинтересовался семенивший следом Феодосий.

— Не знаю!

— Я знаю. В мерцающем городе она, на свидание с дьяволом отправилась!

Орест тупо уставился на него, не в силах осознать услышанное. Преподобному пришлось дёрнуть его за руку, чтобы вывести из ступора.

— Не стой! Вишь, ночь сегодня какая? Дьявол из Ада в наш мир ломится! Схватит твою жену и утащит!

Они поскакали напрямик, огородами, не жалея чьи-то огурцы и томаты, затем ломились через лес. Долго искать место, где Власта вошла в морок, не пришлось, — преподобный подсказал. Жена оставила лошадь на опушке, привязав к дереву.

В мерцающем городе грозы не было, не блистали молнии, не гремел гром. Полная луна освещала неподвижные силуэты. Синеватые следы подошв ясно выделялись на мостовой.

Власту они нашли на той самой детской площадке за домом вещей. Она присела на корточки перед сидевшей на качелях девочкой лет шести с большими бантами в косичках, держала её за руку. Держала?!

— Власта! — окликнул Орест мгновенно осипшим голосом.

Жена не шевельнулась. Была она такая же неподвижная, как призраки вокруг. Орест соскочил с коня, подошёл. Осторожно тронул за плечо.

В первый миг он не понял, отчего его пальцы соскользнули. Попытался ухватить, потрясти, — тщетно. Руки не держали, словно женщина превратилась в деревянную чурку, обильно смазанную жиром. Нет, неверное сравнение, ощущения маслянистой субстанции на ладонях не возникало. Скорее это походило на невидимую скользкую плёнку между их телами. Чувствуя, как волосы встают дыбом, как холодеет внутри, Орест закричал:

— Власта, ты меня слышишь?! Власта!

Он наклонился, обхватил жену двумя руками, дёрнул... и отпрянул, испугавшись вдруг, что руки пройдут сквозь её тело, как сквозь фигуры призраков.

— Поздно! Попалась муха в тенёта, — констатировал Феодосий, и непонятно, чего больше в его голосе: сожаления, досады или торжества.

Орест оглянулся на него.

— Я не могу её сдвинуть с места! Что мне делать?!

— Стреляй!

— Что?!

— Ты не вытащишь её, она уже одной ногой в Аду! Стреляй, может, успеет соскользнуть.

Орест молчал, ошарашенно уставившись на преподобного. Тогда тот соскочил с лошади, вытащил из седельной сумки карабин шерифа, протянул: