Вензель увидел, все он увидел, на попятный пошел, шутка, говорит, к слову пришлось, чего ты в бутылку сразу, шуток не понимаешь... Пошутили и будя, ближе к телу, как говорится, мне, собственно, некогда, меня, собственно, ждут, а мы тут лясы точим... Прибрал. Стакан унес, пепельницу на пол опустил, спички на сигареты, сигареты на тетрадь, стопочкой, чтоб аккуратно, даже на пепел дунул, как раз на меня сдул, а я не заметил вежливо, а что не сдулось, рукой сгреб, вместе с пивной мокротой размазал, а ладошку о штанину вытер, вроде отряхивая штанину — расчистил арену.

Билеты веером, прошу вас, по-купечески ручкой повел, какой на вас смотрит, двадцать минут, надеюсь, достаточно, снял часы, перед собой положил, двадцать минут по инструкции, чтоб без претензий, ну-ну, готовьтесь, можете курить. Сидел напротив, листал конспекты, сгодились-таки, выходил в другую комнату, существовал там беззвучно, являясь вроде как протрезвевший, покрепче пива, наверное, было, минут на пять хватало взбодриться, потом еще пуще везло. Вдруг вскинулся в ванную, долго вода там шумела — брился, оказывается — еще стал страшней, в порезах, в синюшности щек, кровища хлещет, одеколоном воняет, газетными огрызками порезы заклеены.

Время истекло, дополнительного времени на подготовку не просите? Отлично, слушаю вас, хоть с первого вопроса, хоть со второго... Да хоть с десятого, нечего мне сказать, не-че-го, помучил, правда, учебник, ни черта в нем не поняв, самому аж смешно, насколько оно без толку все оказалось, только когда закрыл, тогда понял, что без толку, ни слова не могу вспомнить, подивился, струхнул, по новой открыл, читаю, читаю, вроде мое все, знакомое, закрываю — шаром покати — с секретом оказался учебник, и так я к нему, и этак, и пометы, и выписки — бесполезно — только наизусть учить, только зубрить, от „а“ до „я“, но и учить-зубрить невозможно, кругленько все там, текуче, ползуче, кругленькие слова-катыши, так и катятся одно за другим, одно из другого, дольше фразы смысл не живет, хотя следующая как раз из того, предыдущего, уже мертвого, смысла проистекает, стекает и дальше себе течет, до абзаца, до курсива, до малюсенькой точки-рыбочки, юркнувшей прям из рук, течет себе смысл, утекает, перекатывает слова-голыши, шум, плеск, шорох, в камышах сноски крякают, фамилия классика смачно плеснет, цитата, прогудев, проплывет, вся в огнях и спокойствии знания, музыка там, голоса, волна берег обдаст, снова утишится все, все то же, все то же, капитализм на дне, как консервная банка, опасная для босой пролетарской ноги, убаюкивает водичка понятностью, заманивает в омуты философии, кружит, несет, утекает, сквозь пальцы уходит, ни вкуса, ни цвета, ни запаха...

Вензель слушает, не перебивает, слушает, я кочегарю помалу, ахинею, разумеется, вздор — хлоп — вставляет словцо, причем такое словцо, что мне оно вроде в помощь, на самом же деле режет, без ножа режет, раз словцо, значит, слушает, значит, слышит, господи, стыдобушка какая, не перебьет ведь, не одернет, словно б самому дает мне возможность во всем убедиться. Все ясней ясного, надо встать и уйти, плюнуть, встать и уйти, черт бы их всех подрал, плюнуть, встать и уйти, программа-минимум, видал я в гробу науку эту, такие же, поди, онанисты на потеху себе сочинили, морочат вроде меня придурков, на заочный переведусь, шли в академотпуск, или в армию, плюнуть, встать и уйти, а если эта говешка вякнет чего, харю ему разбить, программа-максимум...

Но подлость именно в том, что, в итоге, я покорно сидел в зашторенной от резкого солнца комнате, словно бы против собственной воли сидел, словно бы собой уже не владея, в облаке смрада и страха, не видя себя в этом облаке, чего-то там пекал-мекал,до последнего выжимая, как бы угодливо предлагая эту выжимку, отходы, кашицу слов и чувств в обмен на пьяную благосклонность, на брезгливую снисходительность, мысленно ж вонзая кулак в студень евойной хари с бурыми от спекшейся крови наклейками. И тогда вот почудилось — все — пускай оно будет как будет, назад хода нет, перетолчемся, переможемся, зато мне ведом теперь холод бездны, зато я знаю теперь не из книжек, что же это за штука такая — падение, теперь воочию убедился, до какого края способна дойти душонка моя... Как бы не так. Заворачивалось еще круче.

Выслушав, дав мне возможность расписаться, с трезвой причем мудростью, в собственном бессилии, (при этом, когда выдыхался я, умолкал, объевшись собственным, вперемешку с научным, дерьмом, он кивал поощрительно, смелей, мол, смелей, говори, давай, говори, иначе за что ж мне зачет рисовать, говори, продолжай — я продолжал), Вензель вдруг снова переменился, заерзал, ожил, пиво принес, только себе принес, глянул остренько, ладно, хватит, парень ты, вижу, хороший, ни хрена в предмете не смыслишь, не твоя даже в том вина, мало кто в нашей науке может понять, тут ваши филологические штучки-дрючки, выкрутасы там всякие не проходят, не-ет, тут голову надо иметь, мыслить надо уметь, языком-то всякий горазд, а вот мыслить...

Ладно-ладно, ты мне вот что скажи, будем считать, зачет в кармане, что мне, жалко, что ли, дело не в зачете, ты ж не дурак, ты ж должен понимать, парень хороший, вижу, и ваши там про тебя поют, ага, поют про тебя, а чего поют, такой же болтун, как и сами, распелись... захочу, пробкой вылетишь, а без вышки куда? ноль без палочки, нет- диплома — давай к станку, ишачь для народа до пенсии, ты ж не знаешь, что такое — завод, не нюхал, а я знаю, я от станка, трудовой, как говорится, стаж за плечами... Ладно, вот что скажи, будем считать — вопрос дополнительный, имею я ж право на дополнительный, полное право! Ты что же, парень, думаешь, ввалился в дом, преподаватель под мухой — и все, на крючке уже — поймал. А ты докажи, докажи сначала, раскинь мозгой, кто поверит тебе, ну, кто? сопляку... а меня знают, ты кто такой будешь? да никто, дырка от бублика, все вы пока никто, и неизвестно еще кто будете, хотя пол-обкома из ребят с исторического, все равно еще пахать и пахать, а у меня положение, у меня перспективы, я над докторской, может, работаю. Ты понимаешь хоть, какой это уровень, сколько, к примеру, доктор получает? Ты мне вот что ответь, как дополнительный вопрос, но решающий, учти, решающий... главное — искренне — зачет в кармане, если искренне, секи, как оно делается, беру и пишу, раз, два и в дамках! Расписался, убедись, я ж не зверь какой, „зачет" потом сам впишешь, или я впишу „незачет"... главное искренне, вопрос дополнительный, между двойкой и тройкой, считаем, ты тут набуровил, вопрос дополнительный. Что ты, например, думаешь про все про это, как молодой человек, как будущий учитель, сбежишь ведь из шхолы, знаю я вас, в газетке поди приткнешься, про ударников, про переходящее знамя... книжки ночами глотаешь, умным считаешь себя, а, не так, чего там в книжках твоих, про цветочки... Вот и ответь, чисто эмоционально, искренне, что ты думаешь про все, про всю нашу науку, в делом, в общем, в куче?.. Про нашу кафедру, про такого, например, про такого? про босоногое детство, поди, заливаете, а ведь достойнейший человек, не то что акулы некоторые, хоть и дуб, ну и что... Вот что ты думаешь про диалектический материализм, про научный коммунизм, про политэкономию, про Брежнева, про гегемона, про партию, про все, в свободной форме, только искренне, как на духу, а?..

Ну, нашел дурака думать, тут как раз думать нечего, на сто рядов все передумано, как на духу, за идиота меня считает, святой отец выискался, раз уж придумал дополнительный вопрос, вот и получи на него дополнительный ответ, самый что ни на есть искренний, тут уж меня учить не надо, тут уж я и сам учитель, в абстрактных, как говорится, категориях. Соловьем-соловушкой засвистал, трелью ласковой как рассыпался, получите, распишитесь, заруби себе на носу, дорогой мой политэконом, правда-матка, которой, так жаждешь ты, такая и есть, вот и вся моя искренность, пускай она кривда, но другой-то за душой не имеется, что в лоб, что по лбу оно получается, столько раз повторенная, живет во мне эта кривда самой что ни на есть единственной правдой, догадываюсь, конечно, что кривда она, но доказательств тому не имею, и не ищу, вот что важно, не ищу и не хочу их иметь, пользую, что есть со спокойной совестью, и сам частичка ее...