С ним что-то происходило.

Вокруг было тихо, замок уснул, только царапала окно ветка разросшейся около него вишни. В последнее время граф стал слишком восприимчивым к звукам. В любое другое время полуэльф бы не обратил на нее никакого внимания, но этот звук, который он слышал уже несколько дней, сводил с ума своим постоянным присутствием. Звуков вокруг с недавних пор стало неожиданно много. Звуки издавало буквально все. Ему было непросто уснуть. А слуги топали так, что даже днем посреди грохота посуды, брани смердов можно услышать, как они «тихонько» поднимаются по лестнице, чтобы не потревожить своего необычайно раздражительного господина. Другой напастью стали запахи. Они сводили с ума, будь то неприятная вонь или прежде приятные ароматы. Их стало в разы больше. Они стали гуще и сильнее, лезли в нос и вызывали желание оторвать кому-нибудь голову. В список главных врагов довольно быстро попали и мать, и сестра, и супруга, и молоденькие служки, ибо каждая из дам считала своим долгом чем-то благоухать. Только вот граф ощущал эти запахи непривычно тяжелыми.

С каждым днем контроль над собой давался полуэльфу все труднее. Даже домочадцы не раз попадали под горячую руку… а слугам, которые не могли дать отпор господину, досталась сильнее. Кто-то из них уже познакомился с плетью. Челядь, и до этого боявшаяся своего господина, теперь ходила по струнке и боялась поднять глаза. Такая покорность, однако, Иенмара ан Эссена не радовала. Она тоже выводила его из себя.

Так что раздражало его практически все, при том достаточно сильно.

Граф не сразу придал этому должное значение. Списывал свое состояние на усталость, раны, полученные в битве с чудовищем, и нервы: бестия ушла от него и осталась жива, бродила еще где-то там, за стенами. Иенмар упустил след чудовища и не получил голову супостата в качестве трофея… а проигрывать алларанец не привык. К тому же, вместо действий, он вынужден был проваляться в постели какое-то время, ощущая себя никчемным, разбитым и чудом уцелевшим. Все это полностью оправдывало его раздражение. Однако, чем больше дней проходило с той памятной встречи в лесу, тем очевиднее становились перемены.

Затем пришли сны, наполненные тьмой, жестокостью и кровавыми расправами. Его мучил жар, потом бросало в холод и мутило. Укушенная и едва не оторванная Зверем рука сильно болела, поэтому граф подумал о заражении и даже приказал снова привести лекаря. Однако, ничего, требующего срочного медицинского вмешательства, лекарь там не нашел. Он даже высказал неуверенное удивление, что заживление идет слишком хорошо. Через несколько дней острая боль ушла и конечность стала просто ныть, но с каждым днем это ощущение угасало. Тогда же ушел и жар, поэтому о своей жизни Иенмар ан Эссен перестал не беспокоиться.

С ушедшей из его жизни болью отступило и раздражение. Теперь Иенмар мог заняться осмыслением всех последних событий без предвзятости.

Алларанец обратился к тому, о чем никогда бы не задумался ранее: к книгам со старыми преданиями и сказками, которые отрицал всем своим рацио. Ему смешно было даже думать об этом, но Иенмар не мог отрицать то, что видел своими глазами той ночью. Информации там оказалось ничтожно мало, но достаточно для того, чтобы понять, как изумительно паршиво сходятся крохи информации с его состоянием и переменами.

Через несколько дней полуэльф почувствовал себя полным сил. Хорошее самочувствие заставляло считать, будто болезнь или угроза стать чудовищем, отступили, но сомнения давно закрались в голову полуэльфа.

Так ли все было на самом деле?

Логика и разум, на которые он привык опираться, были плохими помощниками в этом деле. Ответов не было.

Сейчас он не спал, размышляя о своей судьбе. Проходила еще одна мучительная тяжелая ночь, душная от тенет недавнего кошмара в котором он собственными руками душил мать, разрывая когтями ее горло, а позади них, во сне, оставалось вымершее тихое поместье. Снова жар. Граф поднялся с кровати, резким движением скинул со стола то, что там лежало, распахнул окно и оперся руками о подоконник, чтобы втянуть холодный зимний воздух и привести в норму дыхание, стараясь остудить разгоряченное очередным приступом эйфорического возбуждения тело. В разгоряченной бредом памяти отчего-то всплыл последний визит в спальню супруги, который оставил ту в слезах, потому что обошелся граф с ней едва ли лучше, чем с чернавкой. Многие его желания в последние дни искажались до того, что он сам себя не узнавал. Это пугало. Постепенно графа окутывал липкий страх перед неясным будущим, но он боролся с ним, как мог.

Холодный воздух, хлынувший в комнату, не помогал. Полуэльфу казалось, что воздуха слишком мало, а пространство наполняется им слишком медленно. Граф ан Эссен не мог сказать, было то вызвано его физическим состоянием или только игрой воображения, но наверняка мог бы сказать, что в происходящем нет ничего здравого и здорового.

«Проклятая тварь!» — бросил он мысленно, хмурым взглядом осматривая пейзаж за окном, и виня во всем то злосчастное чудовище, которое все еще находилось где-то там. «Да и вы, граф, ничем не лучше» — подумав, закончил он, взыскивая с себя за глупость не меньше.

Дыхание сбилось, сделавшись рваным и горячим, а щеки запылали, наливаясь краской. То поднимался жар, более сильный, чем все дни до этого. Иенмар чувствовал злость и досаду, ненависть и безысходность. Как он не старался, он ничего не мог изменить. В голове его роились мысли о службе, о загубленной жизни, об императоре, о семье, чести, долге, магах, противоядиях, — обо всем, но ярче всего оказались мысли о той жуткой ночи и глупой ошибке, породившей всю эту болезненную ситуацию.

Алларанец прикрыл глаза всего на мгновение, чтобы не позволить своему воспаленному сознанию снова взять верх над эмоциями и ощущениями, но оно не унималось. С неба на графа холодно и бесстрастно взирал наполовину заполненный диск луны, отсчитывающей дни до рождения нового Чудовища.