Летом и прохладной помыться можно, даже приятно остыть в жару. А зимой…

Кот одним лёгким движением поднимает полное ведро высоко над головой, балансирует, подставив под его донышко напряжённые пальцы. Игнорируя приставную лестницу рядом. Ему и роста хватает, чтобы наполнить бочку ведром сверху. Я сбиваюсь с мысли и просто слежу за тем, как перекатываются мышцы под загорелой кожей. Лунного света достаточно, чтоб залипнуть в нём в который раз, словно пчеле в меду.

Затаив дыхание, наблюдаю за тем, как со вторым ведром проделывает то же самое, не пролив ни капли.

Возвращается к колодцу, и снова. Так до тех пор, пока бочка не наполняется. У нас уже несколько дней не было дождя, и я как раз все остатки недавно истратила, надо было набрать. Вспоминаю, как я обычно мучаюсь, затаскивая тяжеленные ведра по лестнице наверх одно за другим, рискуя свалиться и переломать себе все кости, и снова тайком вздыхаю, что нельзя оставить котика насовсем. В качестве домашнего.

— Терпеть не могу ледяную воду, бр-р-р-р… — содрогается капризный теплолюбивый котище, — Только ради тебя, Ив!

Я стряхиваю с себя оцепенение.

— Прости! Забыла сказать. Мёрзнуть необязательно.

— Ты предлагаешь меня согреть? Отличная идея, идём вместе, — сверкает кот наглыми глазами, бликующими в темноте, и незаметно устраивает мне лапу на талию. Стряхиваю лапу и делаю шаг в сторону, а то меня уже подгребать поближе вознамерились.

— Ещё чего не хватало, дурак! — фыркаю. А фантазия включается помимо моей воли, и теперь в темноте есть два источника света. Его бликующие глаза и мои алеющие уши. — Я тебе воду, говорю, согрею сейчас!

— Твое очередное изобретение? — с опаской спрашивает кот. — Мне уже бояться за сохранность своей шкуры? Какой верхний порог температуры ты включила в расчёты? И можно ли для начала ознакомиться с формулой его…

— Не бойся! — раздражённо прерываю его. — Это вообще не моё изобретение. Это редкое заклинание, которому меня научил… не важно. В общем, научили.

— Я понял, — мрачно цедит чужак. И настороженно смотрит на то, как я достаю из корзинки, подвешенной на крючок, вбитый в стену, округлый булыжник размером с кулак.

Беру его в ладони, склоняюсь ниже, и начинаю проговаривать шёпотом формулу. Очень длинную, запутанную, сложную, на которую когда-то добрых две недели убила, чтоб как следует запомнить. Личное изобретение Гордевида. Вот теперь-то я смогу поразить нахального кота! Этого он точно знать не может.

Цепкий взгляд чужака следит за моими манипуляциями. Голос можно было и не понижать, понимаю запоздало — чуткий кошачий слух уловит каждый звук, сказанный самым тихим шёпотом. С каждым сказанным словом в сердцевине камня загорается алый огонь, пробирается вверх по слюдяным прожилкам, и обыкновенный серый булыжник начинает казаться алым, пульсирующим во тьме сердцем, оплетённым сетью артерий. Ладонь ощутимо покалывает искрами, ещё немного — и будет не удержать. Осталось закончить нужную заклинательную композицию и бросить камень в воду — а дальше импульс, заданный магией, будет его разогревать всё сильнее еще примерно четыре минуты. Я засекала. Специально опытным путём установила нужный диаметр камня, который способен подогреть соответствующий объем воды и поддерживать оптимальную температуру в течение времени, требуемого…

Оказалось, колдовать, когда на тебя смотрят — тем более, смотрят так, — совершенно не то же самое, что колдовать наедине.

Я сбилась.

Последняя строчка, самая сложная. Которую пришлось учить, развешивая по всему дому крохотные бумажки с терминами. Ума не приложу, из какого древнего языка Гордевид их откопал — а может, и сам придумал.

И я её забыла напрочь.

Камень, словно своенравный жеребец, почуявший слабую руку на поводьях, тут же стал вырываться из-под контроля. Температура ощутимо пошла вниз, пульсирующий свет каменных артерий стал сбивчивым, сияние начало меркнуть.

— Рэге о массима астеранум ар омниа оромэ тарис.

Я вздрогнула, когда твёрдые мужские губы завершили заклинание. Серебряные глаза при этом смотрели в упор на меня.

Ярко-алая вспышка бросает отсвет на фигуру мужчины, который незаметно придвинулся вплотную и теперь между нами — только мои ладони с лежащим в них, как в колыбели, булыжником. В таком свете, наполовину спрятанный во тьме, наполовину освещённый кровавыми бликами, чужак показался мне странным, словно высеченным из камня, совсем незнакомым… пугающим. Запрокинув голову, смотрю в его неподвижное, напряжённое лицо, как зачарованная, широко распахнув глаза. Я ведь и правда совсем-совсем ничего о нём не знаю. Ничегошеньки. Даже имени. Даже этого он мне не говорит. Почему я так уверена, что не причинит зла мне и моим близким?

— Мне известны только три человека, включая меня, которые когда-либо знали это заклинание, Ив. Стало быть, ты — четвертая. Но на твоих губах эти чары звучат… по-особенному. Красиво.

Его потемневший взгляд смягчается.

Он протягивает руку и заправляет прядь мне за ухо. Ладонь стекает вниз и остаётся на моём плече. Тяжело и веско.

— Отдай его. Обожжёшься, глупая.

Его левая рука делает едва заметный пасс, пальцы сплетаются — одно, два, три мимолётных движения, почти танец.

Камень вырывается из моих ладоней, взмывает в воздух. Подёргавшись, будто поплавок в реке, выходит на нужную траекторию и по плавной дуге уносится прямиком в бочку.

Я уже настолько устала удивляться, что по-моему, отупела немного от беспрестанных шоков.

Перевожу взгляд на кота, который, прищурившись, ждёт моей реакции. И руку с моего плеча даже не думает убирать. Если я сейчас побегу, он же меня не пустит?

— А вёдра почему так не слевитировал?

— Зачем тратить магическую энергию впустую? — пожимает плечами.

Наверху раздаётся шипение нагревающейся воды. Как быстро в этот раз. Он вкачал в камень куда больше магии, чем я обычно.

— А… перец с полки почему не достал?

— И упустить такой удобный случай прибрать тебя к лапам? — подмигивает чужак, и рука плавно движется от плеча к шее. Ложится на неё, большой палец осторожно поглаживает меня под ухом. Тянет. Тянет. Я подаюсь вперёд. Больше почти ничего не разделяет. Мурашки снова выползли мне на спину, вот только теперь и следа нет от того легкомысленного настроения, которое было в подвале. Может, потому что сейчас совсем темно. И луна только что спряталась за облаками, так что серебряные блики надо мной — единственный источник света. А мои волосы шевелит чужое дыхание.

Коротко вздохнув, делает ещё полшага. Дальше не идёт. Дальше все шаги наши уже закончились, дальше только я.

Где-то высоко закипает вода.

Кладу ему обе ладони на грудь. Ночная цветочная сладость не может перебить терпкого запаха его кожи. Лесного, дикого, мужского. Ладони покалывает сильнее, чем когда я держала в руках раскаляющийся камень. И его кожа — она почти такая же горячая. Может, даже горячей.

— Ты — друид? — спрашиваю тихо, и горло сдавливает спазм. Я как никто знаю, что друиды обречены на вечное одиночество. Может, поэтому он?..

Кот вдруг откидывает назад голову и смеётся.

— Чего ты? — спрашиваю обиженно, толкаюсь ладонями, но поскольку вторая лапа за это время успешно справилась с миссией обвить мою талию и теперь держит крепче стальных канатов, мой план ожидаемо проваливается.

Горячие губы касаются краешка моего уха. Искушающий, мурлыкающий шёпот:

— Ив, скажи честно — я похож на идиота, который добровольно примет пожизненный целибат?..

Его правая ладонь ныряет в растрепавшуюся косу на затылке, заставляет податься ближе, выше. Левая… опускается мне туда, где спина прекращает быть спиной.

Я закусываю губу, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Вообще-то мне сейчас полагалось бы визжать. Но почему-то не визжу. Ободрённая отсутствием сопротивления лапа сжимается, тянет меня ближе, тянет прижать вплотную. Бормочу смущённо:

— Н-нет. Не похож. Больше похож на закоренелого бабника.