— А теперь слушай внимательно, кот! Я пойду с вами и сам прослежу, чтоб ты благополучно пересёк Завесу. И так же благополучно убрался подальше. А моя сестра… останется на границе. — добавляет с нажимом.

Под моими ладонями напрягается тело гигантского барса, становится каменным. Он не издаёт больше не звука, но это напряжение звенит в воздухе, я чувствую его всей кожей.

Так же, как и тупую боль в сердце, вонзившуюся в него подобно тупому кинжалу.

В этот раз и правда всё. В этот раз он и правда уйдет.

— И вот ещё что. С этого момента ты в комнате Ивы ночевать не будешь. Бегом марш в сарай, и это моё последнее слово.

Он крепче сжимает пальцы на рукояти меча.

И я буквально силой заставляю упирающегося котика последовать приказу, нашёптывая в ухо, что он должен слушаться, хотя бы ради меня. Пока брат добрый. Кот останавливается всеми четырьмя лапами через каждые два шага. И я знаю, что борется с собой… но я продолжаю горячо упрашивать и он, кидая неподвижные серебряные взгляды на слёзы на моих ресницах, всё-таки повинуется мне.

Брат выставляет у сарая караул. И у моей двери. И под окном тоже.

Я понимаю, он догадался обо всём, что мой зверь — на самом деле человек и может оборачиваться по своему желанию в любую минуту. И скорее всего даже знает о нём намного больше, чем я. Но конечно же, мне ничего не скажет.

Всю ночь до самого утра не могу заснуть. Непривычно так — в одиночестве, без сильных рук, обнимающих меня во сне.

Но я терплю. Надо привыкнуть — теперь все ночи будут проходить так…

Рассвет встречаю, закрыв ладонями лицо, и свернувшись клубком на своей половине постели.

Сегодня… сегодня всё закончится.

К утру я совсем замёрзла. Разбитое окно в моей комнате ещё не успели починить. Да и стекло с пола я не стала собирать — не было сил. Ни на что не было сил, я сама была разбита внутри на такие же острые, окровавленные, хрупкие осколки.

Холодный рассвет. Солнце мешает розовые и лиловые оттенки в небе, как будто готовит потрясающей красоты холст, на котором напишет картину нового дня. На горизонте сине-белой рамой — горы Таарна.

Отсюда кажется — совсем близко, рукой подать.

Но идти будем весь день, до самого вечера.

Арн уже ждёт на пороге. Собранный, суровый. Окидывает меня быстрым взглядом. Я отворачиваюсь, чтобы на этот взгляд не отвечать.

Вслед за мной на высокое крыльцо выходят ещё двое.

Гордевид смотрит не на меня — смотрит в небо. Принюхивается к чему-то, поглаживает бороду.

— Готов? — спрашивает его Арн.

Старик улыбается, лучики-морщинки разбегаются на загорелом лице.

— Нет уж, я с вами не пойду! Вы сами должны разобраться, втроём. А я, пожалуй, подожду. Во-первых, обещал тебе жену твою и малышей покараулить. У мальчишек больно способности магические занятные, любо-дорого понаблюдать. Решил уже, которого из них мне в ученики отдашь?

— Сестры моей тебе уже мало? — хмуро спрашивает Арн.

— А, ну да, ну да, и что это я запамятовал… — сверкает лукавым глазом Гордевид.

Брат смотрит на меня так, что я читаю в его взгляде непроизнесённое: «Немудрено! Она и сама забыла, чем должна сейчас заниматься. Вместо дела, прячет врагов и врёт родному брату». Но к его чести, не говорит это вслух. Видит, что мне и без его нотаций тошно.

— А во-вторых? — спрашиваю Гордевида отрешённо. Зябкий утренний ветерок кусает плечи, я ёжусь.

— Ветер больно хорош, хочу подождать да посмотреть, куда подует дальше, — улыбается в бороду старик и смотрит куда-то за горизонт.

— Ива! Держи, — мне на плечи приземляется что-то тяжёлое и тёплое.

Мэй накидывает на меня плотный дорожный плащ тёмно-зелёного сукна.

— Куда мне? Сейчас солнце встанет, припечёт. День жаркий будет, — вяло сопротивляюсь я, пока она туго завязывает мне плащ у горла.

— Не спорь! В горах будет холодно! — строго отвечает мне невестка.

— Да сколько тех гор… я же туда и обратно… — шепотом возражаю я.

А она уже суёт мне в руки холщовую суму на длинном ремешке. Увесистую.

— Мэ-эй!.. — ною я, но она непреклонна. Вот же… когда включает «мамочку», спорить бесполезно.

— Еда и вода! — стучит мне указательным пальцем в грудь. — И только попробуй затянуть свою песенку про «туда и обратно»!

— Но мы ж и правда туда и обратно! А ты на сколько собрала — на год? — я всё-таки перекидываю суму через плечо, потому что иначе Мэй ни за что не отвяжется.

— Тётя Ива! Тётя Ива!

Из пустоты на меня напрыгивают так, что я едва не падаю с крыльца.

— Ну вам-то чего?.. — обречённо вздыхаю я. Не дадут мне сегодня спокойно уйти. Надо было успевать до рассвета.

— Перекрась нам обратно котиков! Надоел этот дурацкий розовый! — сердито глядит исподлобья Бьёрн, хватая меня за рукав.

— Это девсясий свет! — поддакивает Мэлвин.

Я вздыхаю снова.

— Хорошо, хорошо! Перекрашу, когда вернусь. — Потом, помедлив, добавляю. — Если вспомню, как.

— А ну-ка! Отстали от тёти Ивы, живо! Лучше попрощайтесь как следует! — строго отчитывает их Мэй.

Господи, ну как на край света провожают!

Я еле отцепилась.

Ушла на другой конец двора и стала отворять ворота.

Лишь бы заняться чем-то.

Лишь бы не смотреть, как за моей спиной брат, обняв родных, направился к двери в сарай, где до сих пор стояла в карауле вооружённая стража.

А у самого Сердце Полуночи на поясе.

Скрипят ворота.

Я не слышу кошачьих шагов, конечно же.

Но Взгляд ощущаю спиной. Всей кожей. Всей душой. Но не оглядываюсь, хотя и тянет, будто цепями.

Решаю, что лучше вообще сегодня не буду смотреть на своего кота. Можно было бы, конечно, и не идти вовсе… но я знала, что потом пожалею. Нельзя малодушничать. Я должна убедиться, что он благополучно пересёк границу, что они с братом не перегрызлись и не переубивали друг друга по дороге.

В конце концов, всё справедливо. Наша с ним история всего лишь совершает полный круг, и мы возвращаемся к тому, с чего начали.

Горы Таарна. Граница с Империей. И один наглый бродячий кот, заповедные тропы которого по странной причуде судьбы привели его на нашу землю. Таарн чуть не отобрал у него жизнь — но хочется верить, кое-что и дал взамен. Показал, что не одну только ненависть могут нести друг другу наши народы. Я лишь надеюсь, что на новых дорогах своих мой кот хотя бы иногда станет меня вспоминать.

Твёрдый нос тычется под коленку.

Брат немедленно оттесняет кота от меня, не даёт идти рядом.

Бросает странный взгляд на моё лицо. Я поспешно вытираю ресницы и снова отворачиваюсь.

Арн мрачнеет, но ничего не говорит.

А что тут скажешь?

Я сама виновата. Это ведь я нарушила главную заповедь друида. Всё-таки мудры были предки, что запрещали друидам сердечные привязанности. Когда эти связи обрываются, раненое место слишком кровоточит.

Секунды сливаются в минуты. Минуты — в часы.

До самой границы мы идём в молчании. Лиственные деревья сменяются хвойными, они цепляются за каменистую почву, оплетают корнями крупные валуны, покрытые серыми мхами. Пахнет хвоей, сырой землёй и можжевеловыми ягодами. Тропа уходит всё выше и выше, идти становится непросто. Слева выныривает обрыв, смотреть под ноги приходится внимательнее.

Спину жжёт тяжёлый серебряный взгляд.

Арн идёт слева от меня, загораживает от пропасти. Тоже всё время поглядывает на меня сумрачно. И в конце концов, когда солнце клонится к неровному горизонту, а мы уже вступаем в предгорья — не выдерживает:

— Ив, так надо. Так будет лучше!

Я рассеянно киваю. Пригибаюсь, потому что хвойная лапа едва не ударила в лицо.

Да знаю я, братик. Ему здесь не место. Он и не собирался оставаться. Не уверена точно, что именно собирался в самом начале, но безумно рада, что тот план остался в прошлом.

Запинаюсь о какой-то камушек, но успеваю ухватиться за висящую над тропою ветку.

А брат вдруг резко останавливается и оборачивается.