Я успеваю и салат приготовить, и овощи стушить, и даже полы помыть во всей хижине — кажется, чужак не только поохотиться вышел. То ли бродит вокруг, думает, то ли разведывает обстановку. В любом случае, с каждой минутой ожидания градус моей тревоги повышается, грозя пробить максимальную отметку моей внутренней шкалы.

Бегаю украдкой к окну каждые две минуты — и всё равно пропускаю момент.

Да уж, это не мой брат с его тяжеловесной походкой и громкими сапогами!

Кот подкрадывается на мягких лапах, как и положено коту — и его возвращение я обнаруживаю только, когда мне прямо на ухо мурлычат:

— Я дома!..

Подскакиваю от неожиданности и чуть не даю ему поварёшкой в лоб.

Он прыгает в сторону, что-то бурча себе под нос про слишком травмоопасных девушек. А в руках снова дохлая живность — в этот раз голодный кошак припёр из лесу барсука. Мысленно прошу у матери-природы прощения за то, что привечаю это ненасытное существо у себя дома. Ну да ничего, всё равно же скоро уходить собрался. Есть надежда, что к тому времени не всю живность мне в округе сожрёт.

— Ты бы вышла! Буду его свежевать, ещё чего доброго, в обморок хлопнешься.

Отворачиваюсь поскорее, давя дурноту, а сама решаю, что приготовить заодно и кашу на утро — вполне себе неплохая идея.

— Потерплю как-нибудь.

Я не хочу терять время рядом.

— Тогда признавайся, где у тебя сковородки спрятаны? Не кухня, а какой-то склад того, что не поместилось в лаборатории. Ты уверена, например, что заспиртованным ящерицам место среди банок с крупой?

— Они больше никуда не помещались, — оправдываюсь извиняющимся тоном, а сама пытаюсь судорожно вспомнить, куда запихнула сковородку. Я всё как-то варю, да тушу. Вредная жареная еда у меня крайне редко бывает. Но похоже, в комплекте с вредным котом — без вариантов.

— А, вспомнила! Под печкой валяются.

Я наклонилась и долго копалась, чтобы достать… а когда разогнулась и обернулась торжественно вручить… натолкнулась на такой кошачий взгляд, судя по которому, про ужин там уже благополучно забыто.

Так.

Очередной пункт в тетрадку наблюдений.

Ни под каким видом не поворачиваться к врагу тылом. Тылы всегда должны быть защищены.

— Спасибо! — мурлычет хищно сверкающий глазами кот, делает шаг, вытаскивает из моих ослабевших пальцев сковороду и аккуратно откладывает её в стороночку. — Ты, кстати, сажей перемазалась. Я помогу.

И прежде, чем успеваю пикнуть, меня надёжно фиксируют за талию две быстрые лапы, чтоб не рыпалась, а наглая кошачья морда склоняется ко мне — и протяжным движением слизывает что-то с левой щеки.

Я охаю.

Упираюсь ладонями ему в грудь.

— П-печку растопить теперь надо…

— Растопим, не переживай. Ещё жарче станет.

— Я… розмарина тебе, кстати, нарвала!

— У-у-мница…

Неспешный поцелуй — куда-то мне под левое ухо. Губы задерживаются там, он зарывается носом в кудрявые завитки светлых волос, выбившиеся из косы.

Лапы тянут ближе. Прижимают животом к животу. Я успеваю порадоваться, что по крайней мере, он не забыл обратно надеть простынь. Радуюсь не долго, потому что до меня вдруг доходит, что это же всего лишь простынь.

Меня накрывает лёгкая волна паники.

Которая подозрительно смешана с колкими искрами предвкушения во всём теле — и это и есть то, чего я боюсь больше всего. Котик-то мой не страшный, скорее наоборот. Притягательный до умопомрачения. А вот моя собственная реакция на его близость…

И лучше бы мне сейчас задуматься о последствиях, если потеряю голову.

— Так… когда ты, говоришь, решил собираться?

— М-м-м? — содержательно уточняет котик, который слишком занят тем, чтобы тщательно убирать волосы с моей шеи.

Откидываю голову, оставляю коту побольше свободного места, справляться с моими волосами. Надо же помогать ближнему, меня с детства учили. Опираюсь ладонями о край печи за своей спиной. Замечательно — теперь буду не только в саже, а ещё и в побелке… впрочем, эти стены меня какой только не видели, даже розовой.

— Домой. Когда… обратно? Ты хотел подумать.

— Выпроваживаешь, тр-русиха? — урчит кот.

Дразнящий укус куда-то в ключицу.

Зубами дёргает вниз вырез моего скромного платья, чтоб пошире.

— Ты… хотел…

— Да-а-а-а?.. чего я хотел, м-м?

— З-завтра или послезавтра…

Кот проводит языком у меня меж ключиц — сверху вниз, и я окончательно теряю нить рассуждений.

— Ах!..

— Вот же настыр-р-рная… Опять пытаешься допрашивать?

— Еще бы кто-нибудь кололся, — бормочу себе под нос, изо всех сил борясь с жизненно важной мне сейчас потребностью запустить обе руки ему в волосы.

Он поднимает голову и смотрит смеющимися, дерзкими серебряными глазами мне прямо в лицо.

— А ты методы применяешь неправильные! Прояви творческий подход! У тебя замечательно выходит, когда постараешься.

Очень ярко и живо вспоминаю, какими именно методами пыталась отвлекать его там, внизу, в полумраке. Закусываю губу и теряюсь в серебряном взгляде. Он меня тянет, будто магнит. В нём нахальная улыбка и столько тайн, что я буквально схожу с ума от желания разгадать их все.

— Если хочешь знать — я действительно думал. И решил — два дня слишком мало. Чтобы восстановиться. Я в горах неделю голодал и чуть не сдох. К тому же… у тебя чертовски мягкая постель, Ив!

Так.

Кажется, печку топить надобности больше нету! Барсука жарить прям на мне можно.

Нащупываю рукой сковородку, стискиваю ручку, будто последнее оружие, и выставляю прямо перед своим лицом. Потому что настырный котяра уже снова лезет целоваться.

Выглядываю из-за чугунного щита одними глазами. Натыкаюсь на смеющийся серебряный взгляд.

— Плохой кот! Значит, все-таки решил хозяйку на коврик выжить?

На мои пальцы, сжимающие рукоятку сковороды, сверху аккуратно опускаются его — берут в стальной капкан.

Конечно же, если б он захотел, никакая сковорода бы не удержала.

Мой единственный щит — это его бережное отношение ко мне. От понимания этого простого факта внутри трепещет крохотный тёплый огонёк. И хочется мурлыкать.

— М-м-м-м… Ив. А давай мы лучше ночью решим — кто, как, на ком… то есть, прости, на чём будет спать? А сейчас ты отдашь мне уже вот это, чтобы я не отдал концы от голода?

Кот откровенно наслаждается моим смущением.

А я вспыхиваю и возвращаю ему сковородку.

Кое-как выпутываюсь из-под лап и бросаюсь топить печь. По дороге к поленице подтягивая выше неприлично распахнутый ворот. Вот же…

А потом начинается самый странный и самый уютный вечер в моей жизни.

Он готовит своё мясо, я помогаю со специями. Таскает мне воду из колодца, и это, оказывается, так здорово, когда не нужно надрываться самой. Толкает небрежно голым плечом, чтоб подвинулась, потому что возле печки не так много места, а мы пытаемся одновременно управиться и с его сковородкой, и с моей кастрюлей.

— Где у тебя перец, Ив? Только не говори, что где-нибудь между дохлыми сверчками и сушёными жучиными глазами.

— Все жучиные глаза на прошлой неделе ещё закончились! — обижаюсь я. — А перец у меня как у людей, в буфете! В верхнем шкафчике! Ты здоровенный, сам и доставай, чтоб мне на табуретку не…

— Есть идея получше.

Ко мне подкрадываются сзади, подхватывают за талию, и я взлетаю куда-то, по-моему, почти под потолок.

— Твою ж… Ив! Могла бы ты уже визжать как-то потише? На левое ухо я по твоей милости уже оглох. Но хотелось бы сохранить хотя бы правое!

Я вцепляюсь в его запястья и изо всех сил пытаюсь унять сердцебиение. Потому что кот мне чуть ли не в поясницу дышит, и держит как пушинку, и вообще я уже напрочь забыла, что хотела — есть только ощущение пьянящей беспомощности в его руках.

— М-мы чего доставать-то собирались? — шепчу севшим голосом, пока меня ме-е-е-едленно опускают вниз, умудряясь одновременно прижимать к себе и обнимать.